Читать интересную книгу Девять с половиной идей - Антон Леонтьев

– Не все ли равно, мам? – ответил вместо нее Алексей. – Спасибо, сестренка! – И он, поцеловав ее, убежал на улицу к своей компании.

По старой привычке мама закурила, теперь она курила гораздо больше, до сих пор не придя в себя после гибели Анатолия. Казалось, она жила только воспоминаниями и старыми фотографиями, выросших детей для нее не существовало, все было сосредоточено на тех, кого больше не было.

– Ты, похоже, уже все решила за нас! – вдруг едко и как-то странно сказала мама. – Ты думаешь, я не знаю о том, где ты пропадаешь? Думаешь, мне не известно, кем ты стала?

– И кем же? – Голос Инны в пустой комнате звучал гулко и властно. – Скажи, кем я стала?

Ответ матери – краткий и резкий – был похож на пощечину. Инна даже на секунду зажмурилась, когда услышала бранное слово. Но пережить можно все, даже это.

– Шлюхой, ты стала шлюхой, – сказала мать. – И еще пытаешься скрыть от меня, с кем ты спишь. Ты продала себя, готова за деньги, квартиру или спасение брата лечь с каждым подвернувшимся кобелем!

Инна была потрясена, она знала, что ее могут осуждать, могут не любить, но то, что это первой сделает родная мать, не ожидала.

– Мама, как ты можешь? – тихо спросила она. – Ты ведь знаешь, что это совсем не так! Ты почему-то не сопротивлялась, когда мы именно благодаря тому, что я шлюха, получили эту квартиру, когда благодаря тому, что я сплю с первым встречным кобелем, обставили ее… Как ты можешь?

– А ты как можешь, детка? – задала вопрос, полный сарказма, ее родная мама. – Ты пошла на поклон к тем, кто убил твоего отца и брата.

– Чтобы спасти второго брата, который еще жив и, слава богу, именно благодаря тому, что я спала с тем, с кем нужно, не будет убит в Афганистане или в какой-нибудь казарме…

Мама ничего не ответила, только поджала губы, нервно сминая сигарету и сразу же хватаясь за новую. Инна вдруг поняла, что ей так легче жить – жить прошлым, мыслями о том, как было хорошо раньше. Но ведь так не могло продолжаться вечно, жизнь идет вперед, а мама не замечает этого.

Больше они не сказали друг другу ни слова, они перестали разговаривать. Инна в тот же день ушла из дому, собрав свои немногочисленные вещи, кратко переговорив с Алексеем, который понял ее и не осудил. Перед уходом она услышала слова, которые прошептала ее родная мать.

– Время возмездия еще настанет, – прошептала она. – Для каждого. И для меня, и для тебя, дочка. Оно придет.

Инна была готова сделать шаг назад, первой помириться, она обернулась, но ее взгляд встретился с глазами матери, и она решила не делать этого. Мама смотрела на нее отчужденно и с каким-то тайным интересом, казалось, вопрошая: ну когда же она оступится?

Поэтому Инна ушла, ничего не сказав. Единственное, что она слышала, это был удушливый и сухой кашель мамы.

Роман с Михаилом Ивановичем Ростецким завершился без скандалов и на очень оптимистической ноте. Инна регулярно получала от него подарки, которые откладывала на черный день. Часть денег она передавала домой, с тех пор только изредка встречаясь с братом и совершенно не видясь с матерью.

В том же году она закончила школу, хотя ее аттестат не внушал совершенно никаких надежд на то, что она сможет продолжить свое образование в вузе. Однако Инна и не стремилась к этому. Наставала пора активных действий.

Где-то в июне, когда минул год с момента гибели старшего брата, в их город приехал на гастроли один из популярнейших московских театров, а именно культовый тогда театр «Колизей». Его главный режиссер одновременно сумел показушно противостоять властям и в то же время не лезть на рожон со своими постановками и высказываниями.

Этот театр, как и все другие, совершал регулярные поездки по просторам необъятной родины, чтобы ознакомить не сведущих в эстетике сцены серых провинциалов с новейшими веяниями драматургии. Билеты на пять спектаклей в городе были раскуплены за полгода назад, в театре собиралась только элита, как партийная, чтобы смеяться над самой собой, так и диссидентская, чтобы аплодировать творческому гению. Цены у спекулянтов, перехвативших чуть ли не все билеты, взлетели до небес, но каждый, кто причислял себя к культурным слоям населения, пробивался в ряды счастливых обладателей билетов на спектакль в здании областного драматического театра имени Кирова.

В это время Инна была практически одна, точнее, она переехала с квартиры Михаила Ивановича к новому своему любовнику, чиновнику средней руки из областной администрации. Тот, молодой, но страшно занудливый и уверенный, что он – гигант секса, был, помимо всего прочего, еще и страшно скупым, поэтому Инна только и высматривала того, кто мог бы обеспечить ей более достойное существование и стать очередной ступенькой наверх.

Ее любовник, разумеется, достал билеты на спектакль московских гастролеров, кроме того, после представления ожидался небольшой прием в здании театра в честь самого режиссера, которому исполнялась никому не известная дата.

Спектакль оказался на самом деле интересным, с несколькими чрезвычайно двусмысленными намеками, но те, против кого они были направлены, не заметили их, а те, кто поддержал «крамолу» криками «браво», оказались в явном меньшинстве.

Прием был устроен на западный манер, своеобразный фуршет, причем допущены в банкетный зал были не все, а только избранные. Инна и ее чиновник не относились к ним.

– Ну что, дорогая, – сказал он, – думаю, нам пора домой. Я уже изнываю без тебя, – и он ухватил ее за талию.

Инна, вздохнув, поняла, что ей не прорваться за эти дубовые двери, куда пропускают только по спецприглашениям. Видимо, оставалось одно – ехать домой к этому остолопу и удовлетворять все его несколько извращенные потребности.

Но в этот момент из дверей банкетного зала вышел какой-то бородатый красавец, одетый чрезвычайно небрежно. Судя по тому, с какими улыбками его приветствовали многие почетные гости, он был далеко не последним человеком. Он устремил свой взгляд в толпу, его глаза скользнули по Инне, задержались на ней, он улыбнулся белоснежной улыбкой и подошел к ней и к ее спутнику.

– Мадемуазель, – произнес он, – разрешите представиться. Виталий Рубинштейн, заместитель главного режиссера московского театра «Колизей».

Инна сразу же поняла, что это шанс, перед ней стоял человек, который мог изменить ее судьбу в одно мгновение. Надо было только удержать это мгновение.

Очаровательно улыбнувшись ему в ответ, она единственный раз за вечер мысленно похвалила себя за то, что надела платье, которое скрывает больше, чем открывает. Она знала, что требуется мужчинам такого типа.

Виталий заглотил наживку и пригласил Инну на прием, где ожидался весь местный и заезжий бомонд по случаю юбилея столичной знаменитости.

Они немного подефилировали по залу, там был и сам именинник, которому местные кондитеры приготовили гигантский торт. Главный режиссер Григорий Исаакович Трабушинский был высок, с гривой седых волос, имел загар, полученный либо в Болгарии, либо в солярии, и, прохаживаясь под ручку с какой-то стервозного вида дамой, чья тощая шея была украшена роскошными бриллиантами, вел беседу с председателем горисполкома. Эта дама, сверкающая драгоценностями, как Екатерина Великая, играла в спектакле суровую и аскетичную революционерку-чекистку, носившую кожаную куртку, красную косынку на голове и «маузер».

– А кто эта женщина? – спросила Инна, указывая на даму, которая в этот момент, широко раскрыв рот и запрокинув голову с роскошными кудрями, смеялась. Она хотела было взять очередной бокал шампанского, но Трабушинский по-отечески отнял его у актрисы и поставил на бюст Кирова.

– Дорогая, ты меня удивляешь, – сказал Рубинштейн. – Это же Вера Ассикритова, наша, так сказать, прима, звезда первой величины.

– Точно! – удивилась Инна. – Но если не ошибаюсь, ей уже далеко за сорок, и в своих лучших фильмах она снималась еще при Хрущеве.

Виталий рассмеялся и заметил:

– Ты совершенно верно уловила суть. После всех своих жизненных неприятностей – пятого развода, фазы алкоголизма и наркотиков, длительной депрессии и, поговаривают, практически удавшейся попытки самоубийства – она снова блещет своим талантом и красотой. Уже не на экране, потому что ее бывший муж, один из наших столпов кинодела, и видеть ее не желает на съемочной площадке, теперь она перешла в театр и имеет бешеный успех. Играет только первые роли, сверкает бриллиантами, как видишь…

В зале были еще лица, известные Инне по плакатам и фильмам или спектаклям, но Виталий, в прямом смысле слова махнув на них рукой, заметил:

– Для тебя, может быть, это все в новинку, а мне сии артисты и вечеринки, на которых они тешат свое непомерное тщеславие и сами о себе распространяют слухи, осточертели. Так что у меня есть идея получше.

– И какая же, Виталий? – поинтересовалась Инна. Она уже поняла, чего хочет Рубинштейн, однако не спешила падать ему в объятия. Надо узнать, что он предложит ей взамен.