Читать интересную книгу По дороге к концу - Герард Реве

Небрежное обхождение с речью я нахожу непростительным, это вызывает во мне безумную ненависть, но в случае с М., напротив, умиляет — все, что он говорит, отдается во мне эхом, и я, бормоча, даю дальнейшую интерпретацию его словам, которые перерастают в сон наяву. Я хочу, чтобы чтобы он не умолкал, и потому все выдумаю разные поводы, чтоб его поддразнить.

— Ну, да, — замечаю я, — а ты бы не был жадным, если б сидел в клетке, а я кормил бы тебя с рук через решетку? Ты был бы очень красивым и милым медвежонком Пандой, а я — твоим сторожем; я бы тебя очень сильно любил. Я приносил бы тебе самые нежные и сочные побеги бамбука, а для того, чтобы они были свежими, я вставал бы каждый день рано утром и ходил за ними через леса и поля. Знаешь, я бы так тебя любил, что я не шел бы домой вечером, а оставался тайно в твоей конуре и спал там в очень большом сундуке или корзине. А еще я слегка прикусывал бы твои ушки — вот что я всегда делал бы.

Омерзительный монолог, отдающий голубизной: так всегда с алкоголем — опьянение повышает либидо, но понижает общий уровень. М. все это нравится, а когда он, наконец, засмеялся, то я уже не могу оторвать от него взгляда широко открытых глаз, в ушах у меня шумит, и, стиснув зубы, я с трудом дышу через нос.

— Конечно, ты будешь жадничать, когда я принесу тебе еду, — продолжаю я шепоточком рассказывать свою мечту, — уж точно, если я оставлю тебя связанным в стальной клетке на недельку, а потом буду давать тебе с рук очень маленькие кусочки еще теплого мяса, а ты будешь сидеть там почти голый, за исключением маленьких штанишек, которые тебе придется сделать из собственного плаща.

Да, если бы я смог завладеть его плащом, я бы без всяческих усилий заколдовал М., и он был бы в моей власти. У него светло-коричневый плащ, из обыкновенной синтетической ткани, хорошо сшитый, но не особенно элегантный и засаленный на манжетах. Вполне может быть, — стоя рядом с ним и делая вид, что рассматриваю насекомых или саламандр, я наклоняюсь лицом как можно ближе к его плечу и к подмышке, — и теперь точно могу сказать, что от материи, как я и предполагал, исходит определенный секретный запах, составляющие которого утеряны с тех пор, как звери лишились дара речи, и известно лишь, что он каким-то образом связан (потому как в такой же степени неуловим) с запахом теплого железа, писем, хранимых в ящиках, в коробках из-под обуви, и запахом деревянной чердачной рамы, прислонившись к которой и внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся с лестницы, подсматриваешь за Мальчиком на улице, который все это время стоит в нужной позе, но за секунду до того, как чудо семяизвержения свершилось (Продолжение Рода все же нечто прекрасное, если призадуматься), он скрывается за углом.

Когда мы осмотрели все, что нас интересовало, прозвучал звонок, означающий время закрытия, что для всех нас, хоть никто об этом не говорит ни слова, оказывается как раз вовремя, ведь мы очень поздно проснулись и весь день ничего не делали, а от этого сильно устаешь. Сегодня вечером — об этом мы тоже давно договорились — я поужинаю у Вима и М. Такое длительное совместное пребывание скрывает в себе опасность: я осознаю, что мне придется постараться для того, чтобы все оставались в хорошем настроении. Несмотря на кажущееся равнодушие, скопившаяся за день усталость может с легкостью привести к излишней чувствительности, а в дальнейшем и к ссоре, пусть даже сейчас безразличия нет и следа, напротив, мне очень интересно, где и как живут эти два обожаемых мною существа. Они снимают жилье довольно далеко, и добираться на работу им очень неудобно: как Виму в больницу, куда он устроился две недели назад, так и М., который работает служащим в большом универмаге в северной части Вест-Энда. Они живут в районе Челси, поблизости от World’s End,[140] на тихой улочке, ведущей на берег Темзы, в аккуратненькой, меблированной комнатке, размером где-то 4 на 4,5 метра, с обслуживанием, которое означает, что каждый день к ним таскается какая-то баба с подругой, которую она берет с собой, не просясь, для помощи в опустошении холодильника на нижнем этаже (да еще и с дочкой, которая, как рассказывает Вим, почти все время просиживает в туалете с открытой дверью — какает), приходит она, чтобы слегка расправить простыни, а оставшееся время почитывает журналы: учитывая отдаленность адреса, размеры жилья, а к этому еще и отсутствие водопровода в самой комнате, цена в 6 фунтов стерлингов в неделю — это дорого даже для Лондона. Более того, им приходится отапливать помещение с помощью одного электрического обогревателя, мощности которого для достижения нормальной температуры хватает только при теплой, безветренной погоде.

В общественной кухне, которая, вне сомнений, очень хорошо оборудована, мы втроем приготовили незамысловатый ужин, потом, сидя на полу возле отопителя в комнате, выпили немного джина, перешли на легкое светлое пиво, но в большом количестве, и бесповоротное состояние сонливости охватило нас, мы стали похожи на обожравшихся котов. М. присел за небольшой письменный стол, чтобы быстренько написать письмо родителям. Он левша, вдруг замечаю я, золотце мое, и я тоже левша — вот, видите, в мире нет случайностей. Но уже через пару минут мои мысли принимают совершенно иное направление, я подавлен: какой смысл во всех этих мучениях, письмах и разговорах в течение всего дня — быстрых и коротких, потому что невежливо по отношению к М. общаться на чужом для него нидерландском? Не лучше ли бы мне было остаться в Амстердаме? Вим чувствует мое настроение и, явно борясь с усталостью и сонливостью, произносит несколько общих фраз. Не будем засиживаться допоздна, решаем мы. Да, замечает Вим, возможно я смогу остаться у них переночевать. В комнате две кровати. Ах, нет, все же не стоит, это, конечно, никого не затруднит, но все может так запутаться, что концов не найдешь. И потом, вставать утром, готовить завтрак, ставить чайник, делать тосты, при этом постоянно прислушиваясь, освободилась ли ванная комната (потому что здесь слишком мало ванных на всех проживающих, так что они оба должны вставать заранее, 25 минут до теоретического времени подъема, которое, учитывая скверное транспортное сообщение, и так нечеловеческое), о Боже, нет, не будем. Я начинаю, значит, готовиться к отъезду в Кэмден-Таун, мне туда добираться больше часа, но тут под нами, на первом этаже, разгорается переходящая в драку ссора между хозяином дома Р. — тридцатилетним австралийцем с мягким характером, вложившим последние сбережения в эту конуру, в этакое мелкобуржуазное учреждение, с целью «стать независимым», а теперь, чтобы не потерять свою собственность, работающим с девяти до пяти банальным клерком в конторе, — и его сожителем, восемнадцатилетним обожаемым дружком, мальчиком-мачо с примесью стиляги, в жизни еще пальцем о палец не ударившим, но уже отсидевшим в Borstal institutions,[141] откуда, благодаря усилиям Р., вышел досрочно; дружок, который, просыпаясь в три часа дня, чтобы не пропустить любимую телепередачу, даже посуду не сполоснет, не говоря уже о том, чтобы сходить в магазин; вдобавок, он водит в комнату Р. девушек и с ними там кувыркается, а ко всему прочему еще и шантажирует Р.

Там что-то падает, и мы слышим, как Р., плача, кричит, что «ему достается вся работа». Это, конечно, верно, но если по кому-то с ума сходишь, то и делаешь для него все на свете, а он вытворяет с тобой, что ему в голову придет, так и вертится этот ебаный земной шарик, и ничего тут не поделаешь, хоть, конечно, искренне жаль того, кому не повезло. М. встает, с трясущимися губами, готовый разреветься, и хочет помочь выяснить отношения, но Вим, которому все это — по крайней мере, внешне — совершенно безразлично, запрещает. Не люблю подобных ситуаций, а более всего такого сорта безнадежных объяснений, в которых всё — по меньшей мере, до тех пор, пока возмущающийся партнер не рискует пойти на окончательный разрыв отношений — остается патетическим, чисто риторическим протестом, — с тем же успехом он может пойти в лес и нарубить дров или выбраться на берег моря и там проораться, хоть на свежем воздухе побывает да меньше новых стаканов и тарелок потом придется покупать.

Скандал утихает, мы слышим, как Р. возится в ванной, и, после того как М. чуть позже сходил на разведку, выясняется, что у Р. под глазом красуется синяк. Все перевернуто вверх дном, но ничего не сломано. Ну, а я ухожу, Вим провожает меня на автобус, что идет час с четвертью, но без пересадок, я терпеть не могу пересаживаться в дороге.

Ночной Лондон — даже меняясь с возрастом, я не верю, что ночная жизнь города когда-нибудь сможет меня привлечь. Поработать дома после полуночи, если необходимо, или посидеть поболтать с парой друзей до часу — это еще куда ни шло, но что касается остального, то приличные люди должны ночью спать. Когда Торжествующее Совершенство вернется, он прошествует по Ресторанам и Барам и станет опрокидывать на белые скатерти столов, как на ложа разврата, соусники, канделябры, спиртовки, чаши для ополаскивания рук и все такое; графины, барные стойки и оборудование, неоновые вывески он разнесет вдребезги; на любое блудодеяние и сладострастие, а также на струнное музицирование (да, всяческое струнное музицирование) детей человеческих он наложит печать молчания; продуктовые лавки и, в основном, магазины деликатесов с разрешением на ночную торговлю он подожжет, точно факелы; потому что он научит людей жить без измен, скромно, умеренно и осторожно, не хотите по-хорошему — получите по-плохому. Короче, прежде чем я отклонюсь от темы: я хотел сказать, что в ночном Лондоне есть что-то ужасающее, как в ярко освещенных улицах увеселительного центра в Веср Энде, так и в прилегающих к ним районах, да, последние, несмотря на их кажущееся спокойствие, еще хуже: безутешные местечковые кафешки, откуда в половине одиннадцатого вываливаются нечленораздельно бормочущие и распространяющие кислый запах пота, небритые любители пива и плетутся в направлении тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч съемных комнат за 55 шиллингов в не делю, освещенных лампочкой в 75 ватт, по дороге они приканчивают четвертушку джина, чтобы выбросить бутылку в уже изгаженный садик перед домом какой-нибудь военной вдовушки: Ужас бродит по улицам — если у вас есть такая возможность, лучше сидите дома.