Читать интересную книгу Энн в бухте Четырех Ветров - Люси Монтгомери

— Это началось три года назад, когда у нас задумали строить новую церковь, — ответил капитан Джим. — Из-за этой церкви мы вообще все переругались — никак не могли договориться, где ее строить. Прихожане разделились на три лагеря: одни хотели строить церковь на восточном участке, другие — на южном, а третьи считали, что надо строить на том месте, где стоит старая церковь. Споры шли повсюду — на собраниях комитета, во время службы, на рынке и в супружеских постелях. На свет Божий выволокли все скандалы за последние сто лет. Из-за этой свары расстроились три свадьбы. А что творилась на собраниях! Ты ведь помнишь, Корнелия, какую речь закатил на одном таком собрании Лютер Бэрнс?

— Речь! Скажи уж прямо, что он расчихвостил всех членов комитета. Да и было за что! Что это был за комитет — одни недоумки. И среди них ни одной женщины! Они провели двадцать семь заседаний и не продвинулись ни на шаг. Если на то пошло, то даже назад откатились, потому что, войдя в раж, снесли старую церковь. Вот мы и остались безо всякой церкви и службы стали проводить в клубе.

— Но ведь методисты предлагали нам свою часовню.

— В Глен Сент-Мэри до сих пор не было бы церкви, — продолжала мисс Корнелия, игнорируя реплику капитана Джима, — если бы за дело не взялись женщины. Мы провели одно собрание, выбрали комитет и начали сбор взносов. Когда мужчины пытались что-нибудь вякать, мы им говорили, что они два года командовали, и толку никакого, а теперь наша очередь. Так мы им заткнули рты, и церковь была построена за полгода. Конечно, когда мужчины увидели, что дело у нас идет на лад, они перестали спорить и принялись за работу. Еще бы! Им бы только верховодить. Хоть женщинам и не разрешается читать проповеди или быть церковными старостами, но собирать деньги и строить церкви им еще никто не запрещал.

— А у методистов женщинам разрешается читать проповеди, — ввернул капитан Джим. Мисс Корнелия бросила на него уничтожающий взгляд.

— Я и не отрицаю, что у методистов хватает здравого смысла. Я просто сомневаюсь в их религиозной догме.

— Вы, наверно, считаете, что женщинам надо дать избирательное право, мисс Корнелия? — спросил Джильберт.

— Нет, мне не так уж нужно избирательное право, — ответила мисс Корнелия. — Достаточно я уж подчищала за мужчинами. Но попомните мои слова: когда мужчины поймут, что заварили кашу, которую сами не могут расхлебать, они с радостью предоставят нам избирательное право и спихнут на нас все заботы. Хорошо, что у женщин достаточно терпения!

— А как насчет Иова — у него разве не было терпения? — спросил капитан Джим.

— У Иова! Все были так поражены, что нашелся терпеливый мужчина, что решили увековечить его память,[3] — торжествующе отрезала мисс Корнелия. — Но вовсе не все мужчины, которых зовут Иов, наделены терпением. Вспомни старого Иова Тейлора.

— Ну, его терпение подвергалось слишком тяжелым испытаниям. Даже ты вряд ли сможешь сказать что-нибудь хорошее о его жене. А я помню, что сказал на ее похоронах старый Уильям Макалистер: «Она, конечно, была набожная женщина, но по характеру — сущий дьявол».

— Это верно, характер у нее был тяжелый, — согласилась мисс Корнелия, — но все же это не оправдывает того, что сказал Иов, когда она умерла. Он ехал с кладбища с моим отцом и всю дорогу молчал, пока они не подъехали к дому. И тут он глубоко вздохнул и говорит: «Поверишь ли, Стивен, сегодня — счастливейший день в моей жизни».

— Видно, жена ему здорово надоела, — заметил капитан Джим.

— Как бы ни надоела, а приличия надо соблюдать. Даже если человек в глубине души радуется смерти жены, не обязательно это провозглашать во всеуслышание. И, между прочим, сколько Иов Тейлор ни натерпелся от жены, он вскоре женился снова. Вторая жена держала его в ежовых рукавицах. Первым делом она велела ему поставить памятник первой жене и оставить на нем место для ее собственного имени. Мол, когда она умрет, никто уж не заставит Иова поставить памятник еще и ей.

— Кстати, о Тейлорах. Доктор, как дела у жены Льюиса Тейлора? — спросил капитан Джим.

— Поправляется, хотя и медленно — ей приходится слишком много работать, — ответил Джильберт.

— Ее мужу тоже приходится много работать на своей свиноферме, — вставила мисс Корнелия. — Свиней он выращивает отменных. И гордится ими куда больше, чем своими детьми. Да и то сказать — свиньи у него первоклассные, а дети так себе. Он выбрал для них болезненную мать, да еще держит их всех впроголодь. Свиньи получают сливки, а дети — снятое молоко.

— Иногда я вынужден с тобой соглашаться, Корнелия, — заметил капитан Джим. — Про Льюиса Тейлора ты говоришь чистую правду. Когда я вижу его голодных, тощих детишек, мне несколько дней кусок в горло не лезет.

Тут Энн молча поманила Джильберта пальцем из кухни, закрыла дверь и сделала ему супружеское внушение:

— Джильберт, хватит вам с капитаном Джимом дразнить мисс Корнелию. Я этого не потерплю!

— Энн, мисс Корнелия рада-радешенька высказать все, что она думает о мужчинах. Ты и сама это знаешь.

— Ну и пусть. А вам незачем ее подзуживать. Обед готов, и, пожалуйста, Джильберт, не давай миссис Рэйчел резать гуся. Она обязательно предложит свои услуги, потому что считает, что ты это сделать как следует не сумеешь. Покажи ей, что сумеешь.

— Еще бы не суметь! После того как я целый месяц изучал по книгам, как это делается! Только ничего мне не говори, когда я буду этим заниматься, а то я собьюсь и все перепутаю, как ты, когда учитель менял буквы в задачах по геометрии.

Даже миссис Рэйчел была вынуждена признать, что Джильберт образцово справился с гусем. И все с удовольствием его ели. Первый рождественский обед, приготовленный Энн, прошел с большим успехом, и она вся лучилась гордостью. Когда закончилось долгое и веселое пиршество, все собрались у пылающего камина, и капитан Джим неспешно рассказывал им о своих приключениях, пока красное солнце не стало опускаться в море и тени пирамидальных тополей не легли поперек заснеженной дорожки.

— Ну, мне пора на маяк, — сказал капитан Джим. — Как раз успею до захода солнца. Спасибо за прекрасное Рождество, миссис Блайт. Приведите как-нибудь на маяк мастера Дэви.

— Да, я хочу посмотреть на каменных идолов, — радостно отозвался Дэви.

Глава шестнадцатая

НОВЫЙ ГОД НА МАЯКЕ

После Рождества гости из Грингейбла уехали домой. С Мариллы Энн взяла страшную клятву, что весной та приедет погостить. Вскоре после Рождества был сильный снегопад, бухта замерзла, но залив все еще синел вдали, свободный от ледяных оков. Последний день года выдался солнечным и очень холодным. Небо резало глаза синевой, снег ослепительно искрился, голые деревья были как-то особо прекрасны. Не было мягких полутонов, не было ласковых полутеней и все сглаживающего марева: все было высвечено безжалостным блеском. Только ели сохранили свою индивидуальность — ель ведь дерево темное и таинственное, она не поддается яркому свету.

Но к вечеру эта сияющая красота как бы притихла и в ней появилась какая-то задумчивость: острые углы сгладились, яркий блеск сменился приглушенными отсветами, белое поле замерзшей бухты окрасилось в серо-розовый цвет, дальние холмы полиловели.

— Как красиво уходит старый год, — заметила Энн. Она, Джильберт и Лесли шли на мыс: капитан Джим пригласил их встретить Новый год на маяке. Солнце село, и на юго-западе засияла золотистая Венера, которая в это время года максимально приближается к своей сестре Земле. Впервые в жизни Энн с Джильбертом увидели бледную таинственную тень, которую отбрасывает эта яркая звезда и которую можно увидеть только на белом снегу, и только углом глаза — если посмотреть на нее прямо, она исчезает.

— Не тень, а призрак тени, правда? — прошептала Энн. — Когда смотришь вперед, чувствуешь, что она идет за тобой по пятам, а когда повернешь голову, ее уже нет.

— Я слышала, что тень Венеры можно увидеть только раз в жизни и это означает, что в следующем году с тобой непременно случится что-то очень хорошее, — сказала Аесли. Но она сказала это жестким голосом: видимо, подумала, что ей тень Венеры ничего хорошего принести не может. Энн загадочно улыбнулась: она-то знала, что ей обещала мистическая тень.

На маяке они застали Маршалла Эллиотта. Поначалу Энн была очень недовольна, что в их тесный кружок вторгся этот длинноволосый эксцентричный чужак. Но Маршалл Эллиотт вскоре доказал, что с полным правом может находиться в обществе людей, знавших Иосифа. Это был начитанный, интеллигентный и остроумный человек, который умел рассказывать интересные истории не хуже капитана Джима. Так что все были весьма рады, когда он согласился дождаться вместе с ними наступления Нового года.

Джо, внучатый племянник капитана Джима, тоже пришел к дедушке встретить Новый год, но не дождался его и заснул на диване, прижавшись к пушистому Старпому.