Читать интересную книгу Занавес опускается - Найо Марш

Дорожка вилась меж грядами мертвых листьев, над головой шумели на ветру промерзшие ветви. У подножия холма виднелись ворота. Солнце ушло, из лощин выползал туман. «Только до ворот, и сразу обратно наверх», – подумала Агата. Сзади послышались цоканье копыт и тихий скрип колес. Росинант вывез из-за деревьев двуколку, в которой, теребя вожжи, восседала мисс Оринкорт – в длинных перчатках, в мехах и, кажется, в неплохом настроении.

Агата подождала, и, поравнявшись с ней, мисс Оринкорт остановилась.

– Я в деревню, – сказала она. – Хотите со мной? Поехали, будьте лапочкой; мне в аптеку надо, а я боюсь, этот зверь без присмотра удерет.

Агата забралась в двуколку.

– Править умеете? Ой, будьте лапочкой, а то я терпеть не могу. – Мисс Оринкорт передала Агате вожжи и немедленно полезла в свои меха за портсигаром. – Не могу я сидеть в этой гробнице одна, меня жуть берет. А они поехали на ужин в какой-то другой морг, по соседству. Ха, по соседству! Переть черт те куда. Все поехали: и Седрик, и Поль, и старуха Полина. Компашка будь здоров! Но теперь-то хвосты они поджали, лапочка, и даже очень. Я что хочу сказать, вы же заметили, какая я была расстроенная, правда? А Нуф-Нуф, он ведь тоже не слепой. – Она захихикала. – Ой, лапочка, жалко, вы его не видели! С этой жестянкой на голове и вообще. Вошел в библиотеку, так эффектно, ну чистый король, и выдал им за все сразу. Эта дама, говорит, моя гостья, будьте добры не забывать! Ну и еще много чего сказал. Я думала, со смеху лопну. Полина и Милли прямо позеленели, краше в гроб кладут, а бедняжка Седрик только чего-то блеял и ручками размахивал. Нуф-Нуф заставил их извиниться. В общем, какое-никакое, а все ж событие. – Она вздохнула. – Ведь в этом болоте противней всего, что ничего не происходит. Совсем ничего. И занять себя нечем, весь день только и делаешь, что ничего не делаешь. Господи, как же я влипла! Если бы месяц назад кто сказал, что я здесь со скуки озверею и готова буду среди этого доисторического реквизита на карачках ползать, я бы подумала, что у человека не все дома. Ну да ладно, в армии, наверно, было бы еще хуже.

– Вы что, служили в армии?

– Я девушка нежная, – не без гордости сказала мисс Оринкорт. – Страдаю бронхиальной астмой. Меня взяли в АЗМВ[20], в гастрольное шоу, но мои бронхи открыли собственные гастроли, и какие! Мальчики в оркестре жаловались, что сами не слышат, что играют. Ну я и ушла. Потом мне предложили попробоваться запасной в «Единороге». Это из тех театров, где тебя ногой размажут и не заметят. А потом меня приглядел Нуф-Нуф, – бесхитростно закончила мисс Оринкорт.

– И вы решили, что вам повезло?

– А вы бы решили иначе? Сами подумайте. Ежу понятно. Человек с таким положением. Первый актер страны. Кстати, я считаю, он миляга. Можно сказать, я в него даже влюблена. Но о себе я ведь тоже должна думать. В нашем мире, если сам о себе не позаботишься, никто о тебе не позаботится. Между нами говоря, миссис Аллен, положеньице у меня здесь было шаткое. До вчерашнего дня. Вы же понимаете: пока девушка не уверена в своем будущем, она в такой обстановке на рожон не полезет. Если хоть что-то соображает. – Мисс Оринкорт глубоко затянулась сигаретой и раздраженно хмыкнула. – Нет, мне и в самом деле надоело, – сказала она таким тоном, будто Агата ей возражала. – Подарки он мне, правда, дарит, тут уж грех жаловаться. Эта шубка, например, – очень ничего, да? Одна дама из ЖВС[21] продавала. Я объявление увидела. Она ее даже не носила. И всего двести фунтов – считай, даром.

Какое-то время они молчали, тишину нарушало только цоканье копыт. Позади осталась станция, и за изгибом холмов показались крыши деревни.

– Видите ли, – снова заговорила мисс Оринкорт, – когда мы с Нуф-Нуфом решили, что я к нему перееду, я понятия не имела, что меня тут ждет. Откуда мне было знать? Но вы же понимаете. Вроде, казалось, лучше не придумаешь. Тут все-таки место высокое, а врач говорит, для моей грудки чем выше, тем лучше, да и в оперетте мне мало что улыбалось. Голос у меня не ахти, и плясать, как раньше, уже не могу, дыханья не хватает, а от «серьезного» театра меня с души воротит. Ну, и что остается?

Как с ней уже не раз случалось в Анкретоне, Агата не нашлась, что ответить.

– После большого города сельская тишь действительно может вызывать непривычные ощущения, – сказала она.

– У меня здесь, честно говоря, только одно ощущение – как в могиле, хоть и с подогревом. Да, конечно, в этом мавзолее жизнь наладить можно, я ничего не говорю. Ну, вы понимаете. Устраивать по выходным вечеринки, собирать старую компанию – в общем, чтоб игры, танцы и все такое. И чтобы никаких Анкредов. Хотя Седди я бы приглашала. Он, конечно, голубенький, но я считаю, их брат по-своему забавный народец и в компании с ними весело. Я уже все продумала. Строить планы как-никак тоже занятие, верно? Кто знает: глядишь, все и сбудется. Но уж когда я закачу бал в Большом зале, ни одного Анкреда там не будет. Ни одного, я вам обещаю.

– А сэр Генри? – рискнула спросить Агата.

– Но я же намечаю все это на потом, – сказала мисс Оринкорт. – Уже после… Надеюсь, вы меня понимаете?

– Боже мой! – невольно вырвалось у Агаты.

– Нет, не подумайте, я Нуф-Нуфа обожаю, я уже говорила. Но жизнь такая штука, никуда не денешься. Ах, как приятно, что в кои веки есть с кем поговорить. С кем-то не из Анкредов. Я ведь даже с Седди не бываю откровенна так уж до конца. Он основной наследник и может понять меня неправильно.

– Да, скорей всего.

– Вот именно. Хотя он со мной очень мил. Но не беспокойтесь, – ее писклявый голосок стал вдруг тверже, – я знаю, чего он меня обхаживает. По собственной глупости остался без денег и теперь хочет, чтобы я использовала свое влияние. Водил к себе, дуралей, всяких проходимцев, они его обчистили, и тут – бац! – счета за квартиру. Он пошел к евреям, залез в долги, а теперь ищет, кто бы за него заплатил. В квартиру со страху и носа не кажет. Но ему придется подождать, пока у меня все будет в ажуре. А тогда уж посмотрим. Главное, чтобы у меня самой был полный порядок, – она беспокойно заерзала, – а кому пойдет остальное, мне в общем-то все равно.

Агата взглянула на красиво подрисованное лицо своей спутницы. За спиной у мисс Оринкорт темнели похожие на призраков неподвижные, опутанные туманом деревья. «На этом мрачном фоне ее лицо будто яркая маска, нарисованная сюрреалистом», – подумала Агата.

Морозную тишину нарушал тихий ритмичный писк.

– По-моему, где-то кошка мяукает. – Агата натянула вожжи, придерживая Росинанта.

– Кошка? Ну вы и скажете! – Мисс Оринкорт рассмеялась и закашлялась. – Это, лапочка, у меня в груди так пищит. Воздух здесь вечером сырой, черт его побери, вот меня и достало. Пожалуйста, поддайте этому зверюге, пусть ползет быстрее.

Агата подхлестнула Росинанта, двуколка протрусила по единственной в деревне улице, и они остановились возле маленькой аптеки, которая, похоже, заодно была и магазином.

– Вы посидите, а я схожу возьму, что вам надо, – предложила Агата.

– Хорошо. Ничего интересного я, думаю, там не увижу. Духов здесь нет. Спасибо, лапочка. Вот квитанция. Это для детей, от стригущего лишая. Доктор сам заказывал. Уже должно быть готово.

Пожилой румяный аптекарь выдал Агате две связанные вместе бутылочки. К одной был прикреплен конверт.

– Для детей в усадьбе? – спросил он. – Все правильно. А пузырек поменьше для сэра Генри.

Забравшись в двуколку, Агата увидела, что аптекарь вышел следом за ней и, беспокойно моргая, стоит на мостовой.

– На каждом пузырьке своя этикетка, – суетливо забормотал он. – И будьте добры, подскажите им, что в конверте инструкция, как принимать. Потому что, знаете ли, дозы разные. В зависимости от веса больного. Доктор Уитерс просил, чтобы мисс Эйбл обратила особое внимание. По правде говоря, рецепт довольно необычный. Ацетат таллия. М-да. На этикетке написано. Спасибо. С этим лекарством надо поосторожнее… Извините, что не завернул, но у нас оберточная бумага кончилась. Всего доброго. – Издав короткий смешок, он пошел назад в магазин.

Агата взялась за вожжи, но мисс Оринкорт вдруг попросила минутку подождать, вылезла из двуколки и зашла в магазин. Когда она оттуда вышла, карман у нее оттопыривался.

– Случайно приметила один пустячок, – сказала она. – Ну, лапочка, поехали. Как говорится, стрелой домой, и не жалеем лошадей!

На обратном пути она охала и ахала, сочувствуя детям и ругая стригущий лишай. Рот она прикрыла воротником шубки, и голос ее звучал глухо.

– Вот уж не повезло, так не повезло. Бедняжка Панталоша. У нее эта гадость по всей голове, а ведь волосы у девочки хорошие – можно сказать, единственное ее достоинство.

– Вы с Панталошей, кажется, друзья?

– Вообще-то она кошмарный ребенок. Да вы знаете. Откалывает номера – это что-то! Исчиркать Нуф-Нуфу зеркало гримом! Что бы она о нем ни думала, но излагать это в таких вульгарных выражениях – фу! Она не понимает, что еще пара таких шалостей, и она подрубит сук, на котором сидит. Вы знаете, что в завещании Панталоша у Нуф-Нуфа на первом месте? Если она не уймет свое чувство юмора, она там долго не задержится. А тут еще взяла и намазала вам краской перила. Это, знаете ли, уже слишком.