и заменителем двух доминировавших в XX веке методов обессмысливания рациональности: модернистского абсурдизма и постмодернистской иронии. В своей попытке преодолеть эти последние она уходит в историю жанра на триста лет назад, но в то же время мировоззренчески устремляется к новейшему пониманию устройства вселенной. Случайность возможна не только как неосознанная необходимость, но и как подлинная случайность, открытая современной теорией хаоса. Из перипетий случайностей, как из хаотической динамической системы, рождается то, что в различных теориях предстает как диссипативная структура или странный аттрактор. Это два различных по сути явления, но их объединяет то, что их не могло, не должно было быть в привычной, классической картине мира. В особенности это верно в отношении странного аттрактора, представляющего собой график поведения хаотической и на первый взгляд беспорядочной системы, который обретает неслучайную форму только при просчете очень большого количества итераций. Незаметный для невооруженного взгляда порядок открывается могущественному искусственному разуму,
нусу нашего времени. Роман Рубиной представляет собой своего рода литературную аналогию мощного современного компьютера, прикинувшегося старинным арифмометром: чем больше разовых случайных явлений окажется на входе, тем отчетливее окажется облако смысла, воплощенное в странном аттракторе на выходе.
Этот странный аттрактор и есть основной миф, создаваемый в романе. Именно в нем заключен тот сентиментальный и познавательный посыл романа, о котором упоминалось выше. Интерпретация данных, полученных при конструировании аттрактора или при наблюдении диссипативной структуры, появляющейся в системе как новая форма ее поведения, не должна снимать случайность событий и превращать ее в закономерность путем рационализации непознаваемого или неосознаваемого. Таков был путь психологического романа, пришедшего на смену роману сентиментальному в XIX веке. Рубина же, как уже было сказано, в своем псевдоархаическом жесте стремится миновать даже и этот, весьма высокоразвитый и в поэтическом, и в философском смысле слова, этап истории современной литературы. Главная цепь совпадений встроена в историю семьи Аристарха, и с ней таким же случайным образом соединяется цепь совпадений в жизни Надежды. Основным механизмом, приводящим в движение все жизненные линии в романе, является присвоение, долженствующее упорядочить реальность, но на деле лишь усиливающее хаос в ней, а случайность служит его противовесом, безликой силой, противостоящей воле присвоения и вносящей порядок в хаос, точнее, созидающей порядок иного уровня. Борьба между порядком присвоения и порядком случайности и составляет содержание основного мифа в романе.
История этой борьбы начинается с того, что еврейское наследие предков Аристарха присваивается другими культурами, их еврейская идентичность почти полностью стирается и заменяется на другую. В то же время память о происхождении сохраняется в личных воспоминаниях, документах и артефактах и позволяет потомкам восстановить если не утраченные идентичность и наследие, то по крайней мере знание о них. И отец, и мать Аристарха – сироты, выросшие в чужих семьях и лишенные своего культурного, духовного, а в случае отца – и материального наследства. Чудовищные войны и террор лишают детей их родителей, но культурного наследия и национальной принадлежности лишает их воля «близких» людей, движимых иногда алчностью, иногда страхом, а иногда и благими, с их точки зрения, намерениями. Так, например, в какой-то момент Аристарх понимает, что его бабушка так самозабвенно и радостно крестила его, потому что верила, что спасает для вечной жизни пропащую еврейскую душу. Он также узнает, что семья, приютившая его мать, когда та маленькой девочкой спасалась от преследований властей вместе со своей умирающей бабушкой, не стала разыскивать репрессированную мать девочки не только из-за страха, но и из-за убеждения, что так девочке будет лучше, впрочем, еще и потому, что успела к ней привязаться.
Династическое наследие Бугеро-Бугровых также имеет свою историю присвоений и также связано с войной и лишениями. Сперва российские аристократы оказываются владельцами великолепных драгоценностей благодаря работе иностранных ювелиров, многие из которых поплатились жизнью за опрометчивое решение связать свою жизнь с Россией. Далее эти драгоценности обречены быть присвоенными наполеоновской армией, их отправляют с обозом во Францию, однако офицер Бугеро случайно обнаруживает и присваивает их, и в дальнейшем они хранятся в ячейке одного из цюрихских банков. Лишь один перстень, как уже было сказано, передается от отца к сыну, пока не оказывается присвоен дальними родственниками отца Аристарха. Также и рукопись Бугеро, и историческая диссертация учительницы музыки Веры Самойловны о нем и о войне 1812 года становятся сокровищами, которые присваиваются, прячутся от глаз КГБ или просто от любопытных глаз, хранятся, исчезают на годы и снова выходят на свет, служа палимпсестом памяти и забвения.
Таковы закономерные и вполне мотивированные жесты присвоения и их последствия. Однако их нити сплетаются в клубок случайных, непредсказуемых и необъяснимых связей и совпадений. Вера Самойловна оказывается связана с семьей матери Аристарха, но не знает об этом. Она не знает, кем является его мать, но зато в какой-то момент понимает, что его предок – один из героев ее диссертации и автор хранящейся у нее рукописи. При этом и она, и мать Аристарха кажутся заброшенными в один и тот же провинциальный городок по воле случая. Случайно часть рукописи попадает к Надежде, случайно Аристарх вновь встречает ее по прошествии четверти столетия, случайно его знакомство с неевреем Левой, который умудрился жениться на еврейке и уехать в Израиль, тем самым во многом предопределив и жизненный путь самого Аристарха. И наконец, случайна встреча последнего с другом Володей в Израиле, которая привела его к новой встрече с Павлом и, в итоге, к случайному убийству, бегству в Россию, случайной встрече с Надеждой, новой поездке в Израиль, аресту и самоубийству.
Последовательности случайных встреч и событий могут привести как к спасению, так и к катастрофе, причем иногда трудно определить, к чему ближе то или иное событие, как, например, тот момент, когда Аристарх Бугеро нашел сумку с сокровищами, из-за которых он впоследствии убил своего сослуживца. Кажется, что именно случайность служит цели восстановления справедливости, то есть выступает орудием порядка и закономерности. Так, например, хотя и кажется, что самоубийство Аристарха вызвано смертью Надежды, возникает сомнение, не настигло ли его проклятие кровавых сокровищ Бугеро. Надежда растит чужого сына, потому что таково было решение ее и ее сестры, но возникает вопрос, не поразил ли и ее исторический недуг семьи Аристарха, и мать, и отец которого были сиротами, воспитанными в чужих семьях. Алексей, сын Аристарха, не только очень похож внешне на своего отца, но и в чем-то повторяет его судьбу, будучи лишен подлинного знания о своем отце и матери. С другой стороны, Эдипово узнавание Аристархом тайны своего происхождения оказывается трагическим узнаванием: возвращение к корням несет ему