Неожиданно это мероприятие имело большой успех. Ни один носильщик-кули не упал в воду. Они и шерпы, не бывшие, конечно, в курсе бесед с друзьями в Вене, были тронуты нашей заботой. Они говорили, что мы образцовая экспедиция, у них никогда еще не было таких заботливых «сагибов».
Несмотря на похвалы, нас мучила нечистая совесть. Ведь если бы кто-нибудь из проходящих по бревну носильщиков-кули поскользнулся и крепко взялся бы за перильную веревку, в надежде, что она может служить опорой, он несомненно сорвал бы обоих шерпов, держащих перильные веревки через плечо. Мы тут же приняли решение впредь воздерживаться от поспешных обещаний, даваемых вдали от действительной обстановки, и вместе со всеми радовались хорошему настроению, очень нужному нам при прибытии в Намче-Базар.
Перед достижением большой цели часто наступает такой момент, когда радость успеха уменьшается.
Путешественник, идущий к морю, при виде первой чайки может следить за ее полетом с влажными от умиления глазами, но, придя к цели своего путешествия, к морю, он при виде его безбрежной глади сохранит полное спокойствие.
Так случилось и со мной при приближении к Намче-Базару. В приподнятом настроении, вызванном удачным форсированием последней опасной водной преграды, я поднялся по крутой тропинке. Сепп шел за мной. Пройдя несколько крутых поворотов, мы вдруг увидели перед собой Намче-Базар.
Было бы преувеличением утверждать, что Намче-Базар произвел на нас потрясающее впечатление. Несколько каменных строений как бы прислонились к серо-коричневому, обожженному солнцем, склону. Коричневые горы поднялись в голубое небо и закрыли собой высокие вершины и ледники, находящиеся за ними.
Тем не менее я был счастлив. Теперь остались позади все многочисленные и неприятные трудности, такие, как сбор средств для экспедиции, приобретение снаряжения, отправка грузов, длительный поход в муссоне по раскисшим от непрерывного дождя тропам, собственные сомнения и многое, многое другое. Через три-четыре дня мы уже будем у подножья нашей вершины.
С этими мыслями мы вошли в местечко. Шерпы, к этому времени нагнавшие нас, хотели идти в знакомый дом, где, как они утверждали, всех нас ждет хороший прием. Прежде чем мы дошли до этого дома, нас пригласили в другой дом и потребовали, чтобы мы остановились там. Во дворе стояла высокая радиомачта, и по ней мы поняли, что находимся на армейской заставе Намче-Базара.
Я обычно всегда чувствую некоторую робость и неприязнь к армии и полиции. Эта робость, возможно, появляется не от того, что моя совесть не чиста, а скорее всего из зависти, что эти люди могут прочитать черным по белому правила поведения человека, имеют право судить его и наказать. Только во время моего последнего путешествия по Непалу, где нам не раз приходилось встречаться с армейскими заставами, я стал меньше их бояться. Я помню, что тогда, при прощании, офицер заставы Малик обнял меня, подарил жирную баранью ногу и действительно плакал.
Вспоминая это, Сепп и я без особой робости вошли в дом. Наши документы были в порядке, и опасаться нам было нечего. Паспорт с визой каждый носил в своем рюкзаке, кроме того, у меня было еще рекомендательное письмо непальского правительства.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж в служебную комнату. Офицеры дружески приветствовали нас и объяснили, что они обязаны проверить наши паспорта. Другого мы не ожидали и с готовностью вытащили их из рюкзаков. Нас тут же в испуге остановили: «Нет, что вы, не сейчас, для этого еще достаточно времени впереди. Вы, наверно, устали и хотите с дороги попить и покушать, сначала вам нужно отдохнуть».
Мы установили палатки между домами. Рядом с нами, поднимаясь над крышами домов, стояли стройные ряды молитвенных знамен.
Снова я спал под молитвенными знаменами. Белое полотно их нежно колыхалось на слабом ветерке, направляя, как колонны собора, наш взор в небо. Знамена ассоциировались с самыми современными строениями из стекла и стали без крыш и стен, воздвигнутыми для работы и безопасности человечества. Если бы люди имели хоть несколько уединенных минут времени для изучения путанного величия вселенной, то знамена также могли бы служить для благоговения.
Они вызвали во мне настроение многих пережитых между ними ночей.
Я вспомнил ночи, которые мне позволено было провести в обществе монахов, в монастырях Монголии, Ианг Самуда и Иэн. Там храмы поднимались среди пустыни величественно и уединенно, как корабли из волн моря. Но эти храмы имели господство только на земле, бесконечный небосвод как бы подавлял их. Даже самые красивые и гордо поднимающиеся стены храмов не могли повлиять на красоту небосвода и уменьшить его величие.
Но над стенами и крышами домов в горах Непала молитвенные знамена поднимались не самоуверенно и гордо, как камни и стены, а нежно, как бы ощупью ища чего-то, вечно меняя свое направление под влиянием ветров. Эти знамена значили здесь значительно больше, чем просто религиозный обычай.
Как паруса ловят дыхание неба для человека, так поднимают эти знамена земные желания человека к небу и как бы образуют мост между двумя мирами, двумя мирами, очень далекими друг от друга, но все же не разделимыми.
Я вспоминаю молитвенные знамена в густых, тяжелых от дождя, джунглях Сиккима. Они выглядели, как лес, поднятый рукой человека, и издавали звук, похожий на шелест листьев во время ветра, и отражали свет луны.
Они были как бы частью леса, но они удваивали радость человека, потому что их создали не только природа, а воля и желание человека.
Позже я видел молитвенные знамена в ущельях Северного Непала. Чтобы объяснить их значение, я должен попытаться обрисовать эти ущелья. Это не ущелья в нашем понятии, а еще не заросшие, глубокие жестокие раны на земной коре. На узкой полосе, между рекой, прорезавшей ее, и отвесными стенами раны имеется как раз место для нескольких крохотных полей, на которых сеют кукурузу и хлеб, сажают картофель. Рядом, на каменистом грунте, стоит деревня. Она не смеет использовать хотя бы пядь земли, которая ее питает. И над этими деревнями реют молитвенные знамена. Они стоят не отдельными группами, как в джунглях, а сплошным валом. Путешественник видит знамена прежде, чем деревню, и создается впечатление, что они поставлены здесь не после основания деревни, а деревни установлены, чтобы их защищать. Деревни могли возникать только благодаря тому, что знамена уже были здесь.
С точки зрения здравого смысла – это бессмыслица. Знамена, как правило, укреплены на крышах, а крыши появляются только тогда, когда построен дом. Тем не менее мне кажется, что здесь было именно так, прежде всего появлялись знамена, по крайней мере в мыслях и желаниях людей, и только под этими, мысленно установленными знаменами можно было строить дом, который их должен носить. Теперь знамена и дома навечно вместе.