«Ты — то, чем занимаешься», — сказала ему Лота.
«Но я знаю, что ровным счетом я не делаю ничего».
---
Кошмары прекратились через где-то неделю, и он уже не знал, где они еще продолжали быть кошмарами, а где уже стали просто снами. Отец ему говорил, что кошмары — это всего лишь сны, от которых просыпаешься, в отличие от ужасов, происходящих с тобой наяву, от которых некуда деться. И это лишь сны, переполненные событиями, которых ты себе и другим, может быть, не пожелаешь, но и реальностью они никак не являются.
Сны Джейсона были плохими, но их он почему-то не запоминал, а когда просыпался, то они тут же отступали. От них лишь оставалось впечатление того, что кто-то или что-то гналось за ним, и он не мог от этого скрыться, потому что ноги ему не подчинялись, были будто замороженными, или даже не замороженными, а всего лишь погруженными в воду, будто сам он был по пояс в воде. Но в этом не было ничего особенного, и даже, когда само слово «особенное» пугало его.
Но, что на самом деле его пугало, так это совсем другое ощущение, которое никак не мог описать, и не смог бы объяснить никакому врачу из тех, у которых после всего пришлось побывать. Ему казалось, что в отличие от других он в этом мире не существует, не имеет связи со всем, что его окружает, что он не вписывается в события, происходящие вокруг: на улице, в школе, дома, в семье.
Особенности и окружение — слова, которые вселяли в него ужас. Они продолжали преследовать его, вместо того, чтобы остаться в том маленьком кабинете вместе с человеком, которого звали Трент, и который говорил Джейсону, что он делал то, чего на самом деле не делал.
Но ему не хотелось об этом думать.
И хотелось ли ему думать о чем-нибудь еще?
Нет, не хотелось.
Но он знал, что думать ему все равно придется — особенно об этом.
И он думал.
Нет, не о том, что он делал, а о том, что говорил, что это делал, когда он этого не делал.
Иногда ему могли помочь таблетки, но он старался избегать их, потому что от них начинало звенеть в ушах, а само ощущение того, что он реально не существует, почему-то не проходило. Да, он знал, что он здесь, именно здесь — дома или снаружи, на крыльце, а через неделю в школе, что будет не здесь, а там. Но все это было будто бы чем-то нереальным, и он знал, что это — не сон.
Ему не хотелось быть одному. Ему не нравилось, когда вокруг никого. Как дома, когда отец на работе, мать в торговом центре «Уай», а Эмма где-то гуляет. «Джейсон, ты уверен, что у тебя все в порядке?» — как-то спросила его мать, все те дни маска беспокойства не оставляла ее лицо. «Конечно, все хорошо», — отвечал он ей, потому что не хотел, чтобы она волновалась. Он был одним из тех, от кого бывают лишь неприятности, а вина, за что бы то ни было, не покидала его никогда.
«Но я ничего такого не сделал».
«Нет, сделал».
Но он не мог совершить того, в чем заставлял его признаться мистер Трент.
Но как мистер Трент заставил его сказать, что он сделал то, чего он не делал никогда? Никогда бы не сделал, ничего подобного, просто бы не смог. Никогда.
Никогда?
Но если говоришь, что ты это сделал, то, значит, смог бы, значит, способен на что-либо ужасное. Может быть, где-нибудь глубоко внутри себя, в самых скрытых закоулках понимаешь, что на такое способен.
Но как я это смог?
Не как, а почему.
Хорошо, тогда зачем и как я это сделал?
Смотри, ты уже сказал, что сделал с маленькой Алисией то, чего никогда бы ей не причинил. А что если с кем-нибудь другим?
С кем, например?
Ну, например, с Бодо Келтоном.
Смотри, ты уже сказал, что сделал нечто такое, чего на самом деле и не делал. Значит, сможешь доказать всем, что ты это можешь, что на такое способен — на то, о чем ты говорил в той маленькой комнатке в полиции, и это было правдой, на самом деле, что в тебе не ошиблись.
После всего покажи всем, на что ты способен.
Но как я могу такое сделать?
Он хотел, чтобы вернулась его мать. Или Эмма. Отец не мог, потому что был на работе. Дома было жарко, но он отказывался думать о жаре. Несколькими днями ранее он открыл все окна в доме, не потому, что было жарко, а потому что чувствовал, как задыхается, даже, несмотря на то, что несколько окон были уже открыты. Ему не хотелось куда-нибудь убежать, выйти на улицу, и вместо этого он бегал по дому и открывал окна, даже на чердаке и в подвале, несмотря на то, что там было грязно, и все было затянуто паутиной. Это прошло, когда домой вернулась мать, и он понял, что всего уже через край, что сильный сквозняк, и брызги дождя попадают внутрь комнаты.
Он уже не замечал жару и думал о том, что ему делать дальше. Если он собирался показать, что на это способен, то он был готов это сделать. И, вместо того, чтобы просто говорить о том, что это сделал, когда он это не сделал, он вспомнил, что Бодо Келтон каждый день, с утра до вечера околачивается в торговом комплексе «Рик Центр», как обычно, исподтишка занимаясь всякими подлыми проделками.
Джейсон взглянул на часы. На них было около трех. День был жарким. Он знал, что Бодо будет там — в «Рик Центре». То, что ему нужно было сделать, с нетерпением его ожидало. А нужно было лишь пересечь улицу.
Он поднял голову. Все тело наполнилось сладостным чувством. Пусть оно не оставит его никогда, и будет обдувающим сердце свежим ветерком.
Он вошел на кухню, открыл выдвижной ящик стола и достал оттуда большой мясничий нож.