Признаюсь, это несколько озадачило меня. Было бы вполне естественно - и не в укор ему, - если б все силы он бросил теперь на занятия в аэроклубе, а не на ненужную в будущем технологию литейных печей!
- Как вы думаете, почему он так хорошо учился? - задала я Надежде Антоновне несколько странный вопрос. - Он ведь не был тщеславием и не стремился во что бы то ни стало к первенству?
- О нет! - воскликнула она даже с некоторым возмущением. - Он был простодушный и жизнерадостный мальчик. Мне кажется, ему просто было все интересно. Все на свете, с чем бы он ни сталкивался. А о том, что у него свои планы, я узнала лишь месяца за три до выпуска. Мы как-то разговорились все вместе - ведь у них была маленькая группа, человек пятнадцать, и за четыре-то года я их всех узнала очень хорошо, особенно потому, что они приходили иногда к нам с мужем домой, особенно когда муж заболел. «Вот, - сказала я им тогда, - сейчас вы еще мои ученики, но я смотрю на вас и вижу будущих инженеров, директоров ремесленных училищ, а может быть, даже и ученых». Ребята приосанились, лишь Юра засмеялся и, приложив левую ладонь к груди - был у него такой излюбленный шутливый жест, - сказал: «А вот про меня вы не угадали. Я не буду ни инженером и ни ученым, а летчиком-испытателем, как Чкалов. Надо же кому-то и Чкалова заменить». Смерть Чкалова была тогда еще у всех в памяти, и слова эти никак не прозвучали хвастовством, а скорее имели трогательный оттенок. Я не отнеслась к ним серьезно. «Зачем же тебе выбирать такую хлопотливую профессию? Никогда не быть дома, кочевать с места на место... Вот женишься... (А его приятель Виктор Порохня громким шепотом тотчас подсказывает имя однокурсницы.) Ну, может, и не на ней, - говорю, - все равно на ком, но жене может такая жизнь совсем не понравиться». В общем, мне казалось тогда, что это обычные мальчишеские выдумки.
- Может быть, Гагарин был замкнутым и просто о нем никто ничего не знал по-настоящему?
- Да нет, - задумчиво возразила она, - он был очень открытый и простодушный.
Как большинство вспоминающих о Юрии Гагарине, Надежда Антоновна запомнила и очень много, и обидно мало. Она как бы впитала в себя его образ целиком, не расчленяя на отдельные черты и поступки.
У Гагарина на всех этапах его жизни была удивительная особенность: он постоянно был на виду, но никогда не выделялся. С ним не случалось ни каких-нибудь скандальных оплошек, ни чрезвычайных событий. В те минуты, когда нужна была помощь, требовались сочувствие или хлопоты за кого-то, неизменно и ненавязчиво возникала его невысокая фигурка. Опять же не одиноко, а в окружении товарищей. Великолепное чувство коллективизма - или, иначе, товарищества, дружества - было ему присуще в каждом возрасте.
По обыкновенному же, человеческому счету Юрий продолжал, как и в детстве, оставаться отзывчивым и добрым малым. Неблагодарность не была ему свойственна ни в коей мере, и потом уже, став так необыкновенно знаменитым, он находил время помнить всех своих старых учительниц, находил слова, чтобы их порадовать, и вообще был прекрасно щедр в течение всей своей короткой жизни на добрые движения души.
Так, райкомовский работник Анатолий Васильевич Медведков, человек в Гжатске недавний, пришлый, вспомнил, к слову, как ездил с Гагариным, уже кандидатом в депутаты Верховного Совета, в соседнюю Сычовку.
Стояла очень снежная зима. Усталый Гагарин вышел боковой дверью из Дома культуры, где только что окончилась его встреча с избирателями, и пробирался по узкой тропке через сквер. И вдруг заприметил поодаль старушку; она тоже спешила на митинг, да опоздала, завязла в сугробе.
Гагарин подобрал полы шинели, шагнул в глубочайший снег, черпая полные ботинки, вынес старушку на тропку. «Ах, батюшки! - всполошилась она. - Я ведь хотела космонавта послушать. Неужто ушел?» - «Нет, бабушка. Это я». Обрадованная старуха стала задавать вопросы. Пока он с ней разговаривал, подвалила толпа из Дома культуры, И так он шел, охотно останавливаясь на каждом шагу, потому что его окружали все новые люди. Они только что слышали его и видели на трибуне, и все-таки им было жалко отпускать его.
В этом маленьком происшествии нет ничего примечательного, кроме того, что оно обогатило людские сердца. А если бы Юрий Алексеевич был жив, он бы, наверно, не смог даже припомнить того вечера.
Непохожесть, неповторимость душевного мира более всего и выявляется в героических судьбах. Все знают об их вершинах, но как угадать истоки? Зерно и плод, цветы и корень несхожи между собою. К одному итогу подводят совершенно различные предпосылки. А сравнительную ценность человеческих личностей не удалось пока вывести из общих формул. Нет таких формул. И отлично, что нет.
Его сокурсница, белокурая Римма Миронычева, ныне Гаврилина, выразила свое впечатление о Юре Гагарине, второкурснике, так:
- Юра был легкий человек...
Его постоянная неистощимая веселость, уменье обернуть любую неловкость в шутливую сторону, неутомимость и добродушие привлекали всех.
Вот у кого-то оказался фотоаппарат. «Сниматься!» - тащит Гагарин. Он же придумывает мгновенно «сюжет кадра». Вытащив из кармана фуражку (стояла осень, и парни щеголяли до первого морозца непокрытыми головами), он подкидывает ее вверх, а Римма ловит...
Никто не предполагал тогда, что любой гагаринский снимок станет со временем достоянием истории. И через сто лет архивисты примутся столь же кропотливо искать крохи его биографии, как мы сейчас стараемся по неясным наметкам восстановить жизнь Магеллана. Да и хорошо, что не знали!
В нашем сознании Гагарин не стал памятником. Мы говорим о нем, как о живом. А те, кто его знал близко, любят уж, конечно, не героя, а преж-де всего доброго, верного товарища.
Ведь и Римма Сергеевна, спустя много лет, вместе с мужем и другими однокашниками примостившись на продавленном диване в боковой комнатке, куда сбежали они вместе с первым космонавтом из-за парадного стола, не спросила его: «Какие награды тебе вручали?» - но лишь: «Устал ты, Юрка?»
Это был двадцатилетний юбилей техникума. Его бывшим воспитанникам разослали приглашения. От Гагарина ответа не было, и на это, собственно, даже не обиделись: мало ли у него дел!
А между тем Гагарин, напротив, очень хотел приехать. Только сделать это незаметно, по-мальчишески увернувшись от собственной славы.
Когда он покупал билеты для себя и для жены, он даже взял честное слово с железнодорожного служащего, что тот никому не проболтается о поездке.
Служащий томился неимоверно! И поделился новостью лишь с помощником. Помощник оказался человеком хитроумным: «Но с меня-то он слова не брал?»
Полетели звонки по инстанциям. И когда поезд Москва - Саратов достиг места назначения - увы! - Юрия ожидала торжественная встреча. И митинги, и длинные столы президиумов, и список «мест посещения». Как будто он не знал здесь каждого переулка! Как будто стремился не в город своей юности, где так было бы, наверно, сладко и грустно постоять одному под каким-нибудь памятным деревом или толкнуть заржавелую калитку...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});