Когда подъезжали к столице, сумерки неожиданно сгустились до настоящей темноты, и на землю обрушился сильный дождь. Мария сказала, что дождь - хорошая примета для начала дела. Алексей охотно с ней согласился, и всю оставшуюся дорогу заворожено наблюдал за проносившимися над головой огнями уличных фонарей, свет от которых сливался в сплошную ленту - яркую и неровную, как жизнь.
Часть вторая
Приняв дело о нашедшемся в Швейцарии “царском фонде” и распрощавшись с Могилёвым и Гориным, Геннадий Геннадьевич Фуртумов в тот же вечер собрал небольшое совещание, на котором предельно кратко изложил суть дела своим ближайшим и наиболее доверенным сотрудникам, после чего, обменявшись с ними мнениями, выдал поручения.
Следует отметить, что несмотря на то, что фуртумовской конторе не исполнилось и нескольких недель, работы у её сотрудников было не просто хоть отбавляй, но она буквально кипела, заставляя подчинённых жечь свет по ночам и вынуждая трудиться без сна и отдыха целый штат охранников, вахтёров и секретарей. И это - не говоря о связанных с ней многочисленных финансистах, экспертах, юристах-международниках, криминалистах, спецдипломатах и прочих носителей всего того множества редких и скрытых от непосвящённых глаз навыков и знаний, благодаря которым рождаются, оборачиваются и умирают, чтобы затем воскреснуть и вновь поразить весь мир, вечные как человеческий дух, жаждущий всё объять и измерить, загадочные как звёздное небо, бесконечные и бесстрастные всемирные деньги!
Глядя со стороны, ведомство Фуртумова представлялось совершенно не похожим на обыденные чиновничьи синекуры благодаря своему искусно устроенному механизму, способному в кабинетной тиши путём напряжения лучших в стране извилин и безошибочного нажатия клавиш на компьютерной клавиатуре решать задачи потрясающих сложности и масштаба.
И надо сказать, этот образ был чрезвычайно близок к истине.
Молодой и амбициозный министр имел все основания гордиться своим детищем. Его ведомство с лёгкостью находило упрятанные на краю земли капиталы и ставило на место прихвативших лишнего доморощенных банкиров и олигархов, словно нашкодивших малышей. Оно уверенно влияло на игру на мировых биржах и финансовых рынках, принуждая крупнейшие зарубежные банки признавать и уважать отечественные интересы. В кулуарах шептались, что успехи Фуртумова добавили седых волос самому Джорджу Соросу и стоили новой плеши у Бена Бернанке, а также что если его дела и впредь пойдут столь же хорошо, то уже спустя несколько лет от американского доминирования в мировых финансах не останется следов и воспоминаний. Политические деятели - все как один!- согласным хором признавали, что в ведомстве Фуртумова напрочь отсутствует коррупция, а известный футуролог из популярной газеты выказывал убеждённость, что именно Фуртумову мировое сообщество доверит эмиссию первой космической валюты во время близящихся полётов на Марс и колонизации Солнечной системы.
Всё это являлось чистой правдой или, на худой конец, правдой с совсем уж незначительными преувеличениями. Сам же Фуртумов почти не обращал внимания на сопровождающий его деятельность общественный резонанс и отдавался работе без остатка. В порядке вещей для него был контроль за двадцатью и даже тридцатью процессами одновременно плюс собственноручное разыгрывание нескольких сложнейших финансовых схем, каждая из которых была сопоставима с гроссмейстерской партией.
Тем не менее в своём предельно плотном и напряжённом графике Геннадий Геннадьевич обязательно выискивал окошко-другое, чтобы вернуться к необычной и определённо взволновавшей его теме “царских денег”. Трудно сказать, в силу каких причин возник в нём этот особенный интерес, но данное направление он выделил среди остальных хотя бы тем, что минимизировал по нему внешние контакты и занимался анализом поступающей информации самолично, лишь временами советуясь по отдельным моментам с помощником и ближайшим окружением.
Сразу же после того, как тоненькая папка о “царском фонде” опустилась на его стол, ему удалось запустить тщательную и многоплановую работу, в результате которой толщина папки начала быстро нарастать. Не прошло и двух недель, как папку реорганизовали в сложную систему электронных документов, которым присвоили исключительную степень секретности.
Вопреки традиции, Фуртумов первым же делом строжайше запретил выдавать поручения по данной тематике заграничной агентуре, приложив основные усилия к проработке вопроса с “внутренней” стороны. По его распоряжению к работе были подключены несколько видных историков и опытных архивистов, в задачу которых входил анализ всех фактов и версий, в том числе и фантастических, связанных с когда-либо перемёщавшимися на Запад частными и государственными активами России.
За прошедшие дни Геннадий Геннадьевич внимательно ознакомился с сообщениями о золотых вкладах, якобы забытых за границей Императором Петром, о вывезенных за кордон князем Меньшиковым пяти годовых бюджетах российского государства, о потерянных в Голландии страховых капиталах Демидова и о миллионах, украденных бироновским фаворитом фон Шембергом во время его непродолжительной, но яркой службы в нашей Отчизне. Все версии дальнейшей судьбы легендарных активов детально анализировались и проверялись, а специально приглашённый эксперт производил оценку процентных доходов, которые могли быть получены с этих богатств за минувшие века.
Правда, первые результаты Фуртумова не удовлетворили, и он продолжал методично и целенаправленно исследовать остальные возможные источники и обстоятельства, заставляя архивистов в который раз ворошить документы, связанные с таинственными признаниями сестры императора Николая Ольги Александровны, с “золотом Колчака” и даже с тайными зарубежными инвестициями Коммунистической партии Советского Союза.
Среди потока бумаг Фуртумов обратил внимание на записку, подготовленную одним малоизвестным молодым учёным. Историк утверждал, что у неожиданного успеха Февральской революции, труднообъяснимой недееспособности Временного правительства и той лёгкости, с которой в конце 1917 года власть перешла к дуумвирату партии большевиков и левых эсеров, возможно имеется общая причина, и эта причина состоит в борьбе за некий золотой фонд русского царя, размещённый за границей и оформленный - то ли в силу роковой ошибки, то ли из-за скромности и непротивления Государя - на некую группу лиц, представлявших “передовой промышленный и финансовый капитал”.
Несмотря на сумбурность языка и абсолютное отсутствие базы источников, Фуртумов сразу же отложил эту записку, и после перечитывал её помногу раз. Внутреннее чувство подсказывало, что истина должна находиться где-то неподалёку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});