Зачарованные, мы с Омаром слушали рассказы Гамзатова и не заметили, что засиделись. На прощание он нам сказал: «Я сам Герой Социалистического труда. Вас же я произвожу в Герои социалистического терпения! Все равно Ваши лица для меня лучше, чем Ваши спины!».
Мы знаем, что поэт написал и издал десятки сборников поэзии, что он был Председателем Правления Союза писателей Дагестана, что он долгие годы был членом Президиума Верховного Совета СССР, членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям. Но почему-то мы не заметили, что ежедневно он трудился, проявляя дружелюбие и гостеприимство. Сколько людей он вынужден был принимать! Скольким людям он помог! А это ведь невидимый и тяжелый, каждодневный труд, который принес свои плоды: после смерти поэта о нем осталась не просто слава великого поэта, но и человека, славного своей добротой. Знаменитый грузинский поэт Паоло Яшвили тоже писал отличные стихи, но люди запомнили, что он брал деньги в долг и иногда забывал отдавать…
Я помню, как 4 октября 1969 у нас дома отец отмечал свое пятидесятилетие. Гостей было человек двадцать. Тогда не было принято проводить такие мероприятия в ресторанах, да их, собственно, почти и не было! Когда гости начали расходиться, отец поручил мне сопроводить домой Расула Гамзатовича. От нашего дома на ул. Дзержинской до дома Гамзатова недалеко, метров четыреста. Поэтому пошли пешком. Я был безмерно горд, что иду рядом с великим человеком, и поэтому боялся промолвить хоть слово. Поняв это, Расул Гамзатович начал шутить, сказав, что, наверное, у моего отца были серьезные опасения, что он, Расул, может вернуться в застолье, и поэтому он поручил сыну довести поэта до калитки его дома!
Но настоящая встреча с поэтом, с его духовным миром произошла уже в школе. Прежде всего, я вспоминаю уроки английского языка, которые у нас в 13-й школе вела Нина Васильевна Зайцева. Вот это истинный почитатель творчества Гамзатова! Она обожает его стихи и часто на ее уроках, вместо изучения английского языка или английской литературы, возникали споры о творчестве поэта. Многие из нас, школьников, повторяли глупость, что Расула «сделали» его переводчики. Я, каюсь, тоже спорил с Ниной Васильевной. Как сейчас помню, что я ссылался на гамзатовские строки «и люблю малиновый рассвет я, и люблю лазоревый закат я…» и спрашивал, неужели аварский язык настолько богат, что в нем есть такие слова? Эти наши досужие детские глупости рождались от разговоров взрослых, и эта болтовня очень болезненно воспринималась поэтом. Я где-то читал потом, что один мудрый человек успокаивал Расула: «Расул – ты великая скала поэзии. Нет никакого вреда от того, что случайно проходящие путники бросают в нее горсть мелких камешков!».
Нина Васильевна Зайцева, читая стихотворение за стихотворением, последовательно и с большим жаром доказывала, что в стихотворениях есть мысль, есть чувство, и это не может быть мыслью переводчика. Наверное, положил конец этим спорам Гамзатов, написав «Мой Дагестан». Кажется, эту прозу до уровня подстрочника перевел Омар-Гаджи Шахтаманов, потом руку приложил Вл. Солоухин, но все равно это – авторизованный перевод мыслей Гамзатова. Что же касается рифмы в стихах Расула, то, как говорил мне Шамхал Дибиров, по мнению Расула, она не была характерна для аварской поэзии, в которой роль рифмы играла аллитерация.
– Нечего пришивать медные пуговицы на черную бурку, – говорил поэт.
В девятом классе я начал читать стихи Гамзатова. Некоторые я читал десятки раз и заучил наизусть:
Если в мире тысяча мужчинСнарядить к тебе готовы сватов,Знай, что в этой тысяче мужчинНахожусь и я – Расул Гамзатов.Если пленены тобой давноСто мужчин, чья кровь несется с гулом,Разглядеть меж них немудреноГорца, нареченного Расулом.Если десять влюблены в тебяИстинных мужей, огня не спрятав,Среди них, ликуя и скорбя,Нахожусь и я – Расул Гамзатов.Если без ума всего одинОт тебя, не склонная к посулам,Знай, что это – с облачных вершинГорец, именуемый Расулом.Если не влюблен в тебя никтоИ грустней ты сумрачных закатов,Значит, на базальтовом платоПогребен в горах Расул Гамзатов.
Своими стихами Гамзатов создавал страну, в которую хотелось приехать и своими глазами увидеть землю пленительных женщин и храбрых мужчин.
Наверное, поздно близ белых вершинЯвился я в мир, чьи распахнуты шири:Пленительных женщин и храбрых мужчинНе пришлось мне застать в этом мире.Я рано, наверно, над бездной годинПод желтой луною седлал иноходца,Пленительных женщин и храбрых мужчинУвидеть не мне, а другим доведется.А может, мой предок – вожатый дружин —Завидует мне, что, далекий раздору,Пленительных женщин и храбрых мужчинЯ больше встречаю, чем он в свою пору.И, может, грядущего времени сынТому позавидует, что под луноюЗнавал я немало друживших со мноюПленительных женщин и храбрых мужчин.
А потом я начал читать его прозу. Особенно хорошо я знаю и помню «Мой Дагестан». Дел о в том, что я вырос в городе и не знал с детства родной лакский язык. Точно знал с десятка три слов и фраз. В восьмом классе я решил самостоятельно изучить родной, или, как у нас точно говорится, материнский язык. В этих целях я начал параллельно читать эту повесть на русском и на лакском языках. «Мой Дагестан» был издан в 1968 году в лакском переводе М. К. Алиева. Как же я был удивлен и даже поражен, когда я обнаружил в этом издании фрагменты, которых не было в русскоязычном издании, благодаря, видимо, усилиям цензоров.
Что же было исключено в русском переводе книги? Это очень любопытно, поскольку показывает, что считалось невозможным печатать в советское время. В главе «О смысле этой книги и ее названии» была изъята страничка о «слишком идейных коммунистах». Поэт писал о том, что от таких больше вреда, чем пользы. А далее он рассказал про Михаила из селения Итль. После гражданской войны конюхом в Хунзахском райкоме партии работал Михаил Григорьевич Гусейнов. На самом деле, он не был назван при рождении Михаилом, отец дал ему имя Магомед. Он изменил дагестанское имя. Его старый отец сказал тогда новоявленному Мише:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});