Читать интересную книгу Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир

Лишь после того, как Мишка по очереди поздоровался с детьми за лапу, охотно позволил им себя погладить и даже лизнул смеющуюся девочку, мать наконец успокоилась.

— Меня зовут Дорис, — произнесла она, повернувшись ко мне. — Извините, что доставили беспокойство. Они у меня такие непоседы! Вечно суют всюду свой нос.

— Мы с Мишкой только рады. Смотрите, в каком он восторге!

Некоторое время мы наблюдали, как дети весело играются с собакой, у которой такое обилие внимания к своей персоне вызвало неописуемый восторг. Я заметил, каким теплым стал взгляд женщины, когда она наблюдала за сыном и дочерью.

— У вас есть дети? — спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

— Если не считать Мишки, который ест как трое детей.

— Прекрасный пес. Он и впрямь похож на медведя.

— Да. А знали бы вы какой он умный! Я не уделяю ему так много времени, как следовало бы. Меня часто нет дома, и он здесь скучает. Чувствую себя виноватым, когда думаю об этом.

Взгляд Дорис на какое-то время остановился на мне.

— Вы — хороший человек, Димитрис. Плохой не стал бы так говорить о животном.

Я неопределенно пожал плечами.

— Разве с таким обаятельным комком шерсти можно обращаться как-то иначе?

— Вы — должно быть, ветеран? — спросила Дорис вполголоса, так, чтобы дети не слышали.

Некоторое время я раздумывал, как лучше ответить.

— Да, — произнес я наконец, решив, что имею на это право.

— Мой муж, Джон, тоже ветеран, — доверительно прошептала она. — Он служил в воздушно-десантных войсках. У него не так много шрамов, как у вас. Но иногда мне приходится успокаивать его, когда он просыпается среди ночи и кричит, словно от боли.

— Война — это страшно, Дорис.

— Знаю. Джон никогда не рассказывает о ней. Но я вижу это в его глазах.

Я кивнул.

— А где служили вы, Димитрис?

Я долго колебался, прежде чем дать ответ.

— Я работал по контракту. В частной военной компании.

Женщина с удивлением хмыкнула.

— Знаю, у таких, как я, не самая лучшая репутация, — вздохнул я.

— Вы о том, что говорят по телевидению? Джон говорит, чтобы я не верила ни единому слову. Он вообще не смотрит телевизор. И не ходит на собрания в Обществе ветеранов. Говорит, что там везде одно вранье.

— Ваш муж, похоже, очень умный человек, — усмехнулся я.

— Мы с ним не заканчивали университетов. Но жизнь многому нас научила. Мы прожили пятнадцать лет в Малой Африке. А до этого — еще столько же в той, настоящей Африке, где родились наши родители. Теперь там пустоши.

— Я тоже родом не из Австралии. Я родился в одном маленьком селении в Европе.

— Да почти никто родом не из Австралии. Все эти британцы, американцы, немцы, французы, японцы ходят здесь с важным хозяйским видом. Но они ведь бежали сюда в 50-ых и 60-ых точно так же, как и мы.

Я согласно кивнул.

— Вам стоило бы как-то пообщаться с Джоном. Возможно, с вами он сможет поговорить о том, о чем со мной молчит. Я думаю, ему стало бы от этого легче.

— Где именно служил ваш муж?

— 101-ая воздушно-десантная дивизия. Он был в Гималаях. В том самом страшном месте, в Новой Москве, — Дорис тяжело вздохнула. — Он до сих пор принимает пилюли от радиации каждый Божий день.

В моей памяти всплыл обрывок воспоминания — мое почти бездыханное тело между плеч бойцов из 101-ой под шквальным огнем евразийцев на залитой кровью брусчатке проспекта Карла Маркса.

— Мне стоило бы поставить Джону пиво. Я в большом долгу перед его сослуживцами.

Мы ненадолго отвлеклись, внимательно наблюдая за детьми, которые уже увлеклись до такой степени, что пытались ездить на Мишке верхом. Я заверил Дорис, что в этих забавах нет ничего страшного. Но она все равно сделала им внушение: собака — это живое существо, и его нужно уважать. Дети выглядели смущенными. «У них есть все шансы вырасти хорошими людьми», — подумал я.

— Знаете, я попробовал основать клуб для ветеранов, — неожиданно для самого себя разоткровенничался я. — Место, где такие, как я и Джон, могут собраться и поговорить о том самом, чем они не могут делиться со своими женами и детьми. Никакого пафоса и пропаганды — только дружеское плечо и жилетка, в которую можно поплакаться. Такова была идея.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— По-моему, это превосходная идея. Я обязательно скажу о ней Джону.

— К сожалению, клуб закрыли.

— Почему?! — возмутилась женщина.

— Властям не понравились наши собрания. Несколько наших парней совершили глупости, нарушили закон. Серьезно нарушили. И на нас стали смотреть подозрительно.

— Но вы же в этом не виноваты! У многих ветеранов возникают проблемы с законом. Они все еще не в порядке. Никто не может остаться полностью в порядке после такого. А затем к этому примешивается алкоголь, иногда наркотики, плохая компания. Мой Джон — сильный мужчина. И ему повезло, что у него есть семья, дом, работа. Как бы ему не было плохо, он не позволит себе оступиться. Но многим его товарищам повезло меньше.

— Я рад, что вы понимаете это.

— Надо быть бесчувственной скотиной, чтобы этого не понимать. Но, если честно, я уже давно перестала удивляться тому, что творят власти. Когда мы жили в Малой Африке, в трущобах, никто не считал нас за людей. Лишь один политик — Райан Элмор — выступал за то, чтобы дать нам права. За это его травили и угрожали ему. Что до хваленого Патриджа, то он за нас не вступался, пока мы ему не понадобились. Выступил с душещипательной речью после «Бури в фавелах» в 83-м, когда понял, что может вот-вот разразиться восстание. А в 90-м, перед войной, присвоил себе идею Элмора и провел с барского плеча реформы, чтобы отщепенцы вроде моего Джона поверили ему и пошли защищать Содружество. И думает, что мы должны быть ему за это благодарны. Но нет, нас это не обманет. Это благодаря политике Элмора мы с Джоном смогли выбраться из гетто и поселиться в приличном районе. И вот теперь они решили посадить его в тюрьму — лишь за то, что он говорит правду об этом напыщенном англичанине, возомнившем себя Богом, которому давно уже не место у власти.

— Многие считают так как вы?

— Из тех, кто раньше жил в Малой Африке, с кем мы общаемся, почти все так считают. Не верьте дурацким социологическим опросам, которые приписывают Патриджу 90 % поддержки — он сам же их и покупает. А на самом деле даже неженки из «зеленых зон» начали понемногу смекать что к чему после того, как Элмора арестовали. Это чересчур. А вы как считаете, Димитрис?

Я неопределенно пожал плечами.

— Честно говоря, я уже не знаю, кому верить. Об Элморе многие говорят как о креатуре олигархов. А я доверяю таким людям как Дерновский, Нагано или Хьюз уж точно не сильнее, чем Патриджу. Быть может, эти слухи распускают специально, чтобы очернить его. А может быть, это и правда. Не знаю.

— М-да. Правду говорите, в наше время уже не знаешь, кому и чему верить, — досадливо крякнула Дорис. — Все эти политики — вруны и интриганы. Но знаете, что? Я все-таки верю Элмору больше, чем другим. Я считаю, что простым людям вроде нас с вами надо держаться его стороны. Всем остальным на нас точно плевать.

— Может быть, вы и правы, — неопределенно кивнул я.

Минут через десять Дорис вместе со Стиви и Кэт удалялись от моего дома. Мишка тоскливо глядел им вслед, все еще сжимая в зубах покусанный мяч. Первый раз в жизни ему встретились маленькие человечки, полные энергии, которые никогда не уставали играть с ним и не спешили на работу или еще по каким-то своим делам, едва он входил во вкус.

— Не беспокойся, они еще вернутся, — заверил я, потрепав его за загривок.

Я чувствовал себя усталым. Три из пяти дней на прошедшей неделе я провел в «Доброй Надежде», с утра до вечера занимаясь приемом вторсырья и попутно помогая Миро управляться с баром. Это нельзя было назвать тяжелой физической работой. Но угнетали монотонность, и контингент, с которым приходилось иметь дело: бомжи, алкаши, нарики, мелкие воришки. Если бы не вторник и четверг, которые я работал в «носке», ставшем для меня отдушиной сродни той, которой когда-то был клуб, впору было бы впасть в депрессию.