Читать интересную книгу Русская Армения - Евгений Марков

Позавтракав и напившись чаю в сельском управлении, мы бодро продолжали свой путь. Дорога ушла от ущелья в глубь степи. Вокруг нас опять однообразная пустыня, сплошь заваленная камнями. Редко, редко покажется верблюд, пасущийся среди колючего бурьяна, или одинокий пахарь, обливающийся потом над своим первобытным плугом на каком-нибудь крошечном клочке поля, который он с мучительным трудом расчистил от груды камней. Долго придется ждать, пока очистится от камней вся эта громадная степь. Даже поля, которые уже пашутся, еще наполовину полны камней. Без воды эта плодородная почва не дает ничего, а дожди тут редки. Поэтому к каждому распаханному клочку мозолистая рука терпеливого пахаря должна проводить борозды из ближайшего ручья, до которого иногда очень неблизко, а если нет возможности провести воду, то приходится довольствоваться обильным разливом весенних вод, для сохранения которых также копаются ровчики по всему полю.

Наконец, мы опять повернули и стали спускаться в ущелье, все время невидимо провожавшее нас справа. Поразительные декорации одна за другою поднимаются перед нами. Сначала у ног наших разверзается глубокое зеленое провалье с лугами и стадами коров; потом оно мало-по-малу переходит в мрачную пропасть, на дне которой ревет и пенится Гарни-Чай, и над которою надвинулись со всех сторон изгрызенные, как зубцы древней крепости, громадные истуканы черных скал. Чудится, будто мы попали в какую-то безотрадную юдоль плачевную, будто нас окружают сцены из какой-нибудь романтической и фантастической оперы, нечто в роде «Wolfsschlucht» Веберовского «Фрейшютца». И чем дальше, тем грознее и ужаснее, тем восхитительно-живописнее делается эта дикая пропасть. Художник-живописец замер бы от восторга, глядя на эту невероятную и жуткую красоту, и не вышел бы отсюда…

Вот мы у самой вершины ущелья и уже медленно карабкаемся в замыкающую его дикую теснину, в самое жерло охватившего нас кругом грозного великолепия. Какими-то волшебными замками и башнями, нерукотворными твердынями титанической величины встают из глубины пропасти на страшную высоту сдвинувшиеся в дружный кружок черные голые скалы, из каменной груди которых вырывается с ревом исток Гарни-Чая.

Эта глубокая черная пазуха кажется разверзшеюся утробою земли, готовою опять сомкнуться над дерзким двуногим червем, который отважно заполз в нее и нагородил в ней свои каменные норки.

Куда ни взглянешь на скалы, везде наверху и внизу зияют черные зевы пещер, окошечки и дверочки, пробитые в толще камня. Большинство этих пещер, старых как само человечество, уже недоступно теперь. Осыпались в течение ряда веков, а может быть и тысячелетий, тропинки и лесенки, лепившиеся по выступам отвесных скал, — и теперь разве только орлы могут гнездиться в этих висящих над бездною людских гнездах жестокого старого времени.

В этом скрытом ущелье, так близко отстоящем от священной горы, ставшей, по всей видимости, центром расселения человечества, приютившем на берегах своей ветхозаветной речки города, крепости и храмы первобытных народов истории и связавшем свое имя с именами, о которых повествовала еще Книга Бытия, — пещеры могли служить троглодитам каменного века, а не только историческим племенам Кавказа.

Но несомненно, что в них находили приют и спасение десятки тысяч людей в часто повторявшиеся для Армении дни беспощадных гонений язычников-огнепоклонников на христиан первых веков. Это уже не догадка, а положительное свидетельство армянских летописцев. Между прочим, в дошедшей до нас высоко-интересной книге Эгише Вартапеда, историка V века, бывшего свидетелем и участником этой кровавой эпохи гонений, не раз упоминается о том, как, при нашествии персидского воинства, христианские жители разрушенных армянских городов и опустошенных армянских областей разбегались в горы и прятались там по целым месяцам в неприступных пещерах.

Вот один из трогательных эпизодов той ужасной поры, рассказанный со всею наивностью средневекового летописца благочестивым Эгише и относящейся к тому времени, когда народный герой Вартан Мамиконьян, признанный потом святым армянскою церковью, после ряда блестящих подвигов погиб в великой битве с персами в долине Артазской.

— «Нет, не вверимся мы обманчивому приказанию царя, не хотим более подпасть под власть Иездигерда! — говорили армяне. — С той поры они приняли твердое решение оставить свои деревни, хутора и виноградники. Новобрачные девушки вышли из-за занавесей, супруги — из своих покоев, маститые старцы встали с кресел и дети сошли с рук матерей. Юноши и молодые девушки и множество мужчин и женщин направили стопы свои к пустыням и укрывались в укрепленных местах и ущельях пустынных гор. Они лучше желали с истинною верою оставаться посреди ужасных скал, как звери дикие, нежели жить в наслаждениях под собственным кровом отступниками. Они вкушали безропотно пищу, составленную из трав, и не жалели о вкусных яствах, к которым привыкли. Глубокие пещеры недр горных казались им предпочтительнее великолепных покоев богатых палат, и голая земля, служившая ложем, была в глазах их красивее роскошных ковров и превосходных убранств спален, украшенных драгоценною живописью»…

Трудно сомневаться в том, что пещеры Гарни-Чайского ущелья, до сих пор напоминающего по остаткам древних монастырей и церквей какую-то огромную сплошную лавру, — тоже послужили в те опасные времена надежными убежищами для христиан, спасавшихся от избиения.

* * *

Характерный острый конус восьмиугольной армянской церкви неожиданно вырезался совсем близко от нас на фоне черных скал. Этот серый каменный храм среди окружавших его серых, замшившихся стен казался детскою игрушкою в сравнении с нерукотворными громадами тех вековечных стен и башен, под сенью которых приютился он.

Мы подъезжаем теперь к знаменитому монастырю св. Копья, древнему Кегарту. Он стоит, укрытый с трех сторон скалами, словно гигантскими ширмами, над обрывами берега; целый хаос камней, навороченных Гарни-Чаем в весенние разливы и в дождливые дни, один только обозначает внизу ложе бурной речки, которая теперь совсем отощала, хотя все еще сердито гудит и рокочет, протискиваясь своими раздробленными струйками сквозь загородившие ее каменные обвалы.

Не доезжая монастыря, налево от дороги, зияет как раз над нашими головами громадная черная ниша, образовавшаяся от обрушившейся внутренности отвесной скалы; без сомнения, в скале этой были большие пещеры, наружный стены которых осыпались и вывалились во время какого-нибудь сильного землетрясения. Теперь верхней череп этой гигантской пещеры представляет грандиозный, хотя и не безопасный мост своего рода, перекинутый смелою аркою через пропасть.

Почти сейчас же за этою колоссальною нишею и ворота монастыря. Монастырский двор обнесен крепкими древними стенами.

Настоятель монастыря, отец Ваграм, вероятно давно уже заслышавший стук наших колес по каменистой тропе ущелья, поджидал нас за воротами.

Степан Иванович был знаком с ним прежде, и представил ему нас, объяснив, между прочим, и литературную цель моего путешествия по Армении.

Отец Ваграм оказался очень общительным и гостеприимным хозяином. Заявив мне, вероятно, из восточной любезности, будто он читал некоторые сочинения мои, он отрекомендовал нам себя как страстного любителя чтения, особенно всего, что касается армянской истории и древностей. Из разговоров с ним мы потом убедились, что он, действительно, читал довольно много не только по-армянски, но и по-русски. Некоторые русские книги ему знакомы и даже стоят на полках его маленькой библиотеки.

По-русски он объясняется довольно свободно, хотя и не без ошибок, потому что долго жил прежде в Нахичевани-на-Дону.

Возможность прямой беседы с этим начитанным монахом без стеснительного посредства переводчика немало облегчила нам знакомство с древним монастырем.

— Кегарт, пещерный монастырь св. Копия.

* * *

Мы недолго посидели в обширной «кунацкой» настоятеля, уставленной диванами и заваленной всякою всячиной, и отправились, вслед за ним, осматривать монастырь.

Строения монастыря двумя сторонами своими тесно примыкают к скалам какого-то крепкого черного камня. Вплотную к скале стоит и единственная церковь монастыря, видимая снаружи, — такая же черная, такая же несокрушимо крепкая, сложенная удивительно ладно и красиво из больших тесанных камней, конечно, восьмиугольная, с острым шатром крыши, как все древние храмы Армении и Грузии. Церковь стоит с XIII века и поражает изяществом своих размеров, формы и украшений. Она вся в тонких арабесках, вырезанных в плотном камне свободно и красиво, как в куске воска: арабески по карнизам и поясам, арабески по арочкам дверей и окон, арабески в рамках многочисленных плит с крестами и надписями, которые так кстати разнообразят сплошную гладь стен этого словно граненого храма. Кресты на плитах очень своеобразны: чаще всего — большой крест с расширенными концами в фантастических завитушках, а между ветвями его такие же маленькие крестики, по два, по четыре и больше. Отец Ваграм объяснил нам, что это ex voto старинных прихожан, которые по разным случаям давали обет вставить свою семейную плиту в какой-нибудь угол храма, снаружи или внутри, и по числу членов своей семьи вырезали и число крестов на плитах, считая большою пользою для своей души и большою для себя честью такое участие в строении храма. Действительно, мы видели потом множество таких плит с крестами и внутри монастырских храмов, и в проходах между ними, и стоящих отдельно, в виде надгробных памятников. Еще любопытнее плиты с древними скульптурными изображениями аллегорических животных, украшающие снаружи стены храма. Самая интересная плита — над главным входом.