так нет.
Мне очень хотелось не ехать, но деваться было некуда: с валютчиком ведь не бабушка договаривалась. И где брать инжир, она не знала, а ко мне армянка на «москвиче» уже привыкла и уступала. И еще осталось одно незавершенное дело: расплатиться с Канальей за работу. Бабушка-то деньги ему давать не хотела, боялась, что сорвется, опять забухает, хотя дело ей до того Канальи?
Через силу я сделал шаг к машине, еще шаг. Не хочется, а надо! Можно, конечно, зажабить те три тысячи, но ведь Каналья работал! И ему хочется что-то себе купить. Сигареты, например.
Я сел рядом с ним, захлопнул дверцу, полез в кармашек рюкзака, выгреб оттуда мятые купюры, три тысячи, и еще пятьсот рублей выпали. Я поднял их, и поглядывая на дом, где исчезла бабушка, протянул дяде Леше.
— Вот, спасибо вам.
Он неверяще уставился на деньги.
— Откуда они у тебя?
— Заработал. Я вам обещал. Берите. Так будет честно.
И он забрал, сунул в карман брюк, наградил меня долгим взглядом, полным уважения.
— Какой ты правильный парень! Спасибо. — Он потарабанил пальцами по рулю и мечтательно произнес: — Я вот подумал ремонтом заняться. Это раньше нельзя было, а теперь — бизнес!
— Правильно! — поддержал его я.
Вышла бабушка в бело-цветастом приталенном халате, который мы ей купили, рассчитывая, что она будет носить его дома, но он оказался ей к лицу и вполне годился для выхода в люди. Все-таки хороший у Наташки вкус.
Каналья завел машину, и мы поехали.
Я всегда завидовал одноклассникам, у которых в семье была машина, и они катались на переднем сиденье: окно открыто, ветер треплет волосы…
Но Каналья остановился возле своего дома с покосившимся забором и огородом, заросшим бурьяном.
— Права надо взять, — отчитался он и рванул в дом, вернулся, сел за руль, развернув удостоверение в обложке из пожелтевшего клетчатого листа.
На фотографии был скуластый вихрастый парень с восторженно распахнутыми глазами.
— Бабушка, ты свои взяла?
— Конечно, — кивнула она и погладила старинную сумочку из материала под крокодилову кожу.
Ну а дальше, как я всегда мечтал: окошко открыто, теплый ветер, и кажется, все прохожие смотрят именно на меня. Я-взрослый и не на таких тачках рассекал, но сейчас и он был бы доволен. Да и я только помнил, но не ощущал, а это все равно что фильм смотреть.
Машина шла плавно, Каналья мягко входил в повороты на серпантине. Улыбаясь, обогнал «запорожец». Водитель тарантайки оскорбился и погнался за нами, догнал, чуть ли не носом в выхлопную трубу ткнулся.
Каналья опустил стекло, высунул руку. Думал, покажет средний палец, как захваченный азартом мальчишка, но нет, просто крикнул:
— Понюхай у нас под хвостом, ага!
Каналья игрался с «Запорожцем», как кот с мышью: подпустить, тот только на обгон собирается идти, а он как втопит!
— Алексей! — проговорила бабушка тоном строгой училки.
— Ну Эльза Марковна! Мы не рискуем, а дураков надо наказывать, правда ведь?
— Прекрати! — распорядилась она.
А мне стало жаль Каналью, он так радовался, оказавшись в своей стихии! Как рыба, которая валялась на песке, а потом ее бросили в воду.
Опыт взрослого подсказал, что с ним можно было бы замутить бизнес пятьдесят на пятьдесят. К тому же свой авторемонтник всегда нужен… Если не забухает. Мне хотелось верить, что внушение сработает, и он исправится. Мать Алисы исправилась же.
Или такое внушение, как кодировка алкоголиков: проходит время, и она иссякает?
На радость Канальи, «запорожец» нас больше не преследовал, свернул на дорогу, ведущую в село, а мы въехали в город. Как и афганец, я высунул руку, направляя потоки воздуха в салон. А ведь если бы не я, машина так и ржавела в гараже, а мучимый похмельем Каналья побирался бы по соседям. От этой мысли сделалось уютно и радостно.
— Дядь Леша, — проговорил я, когда мы подъехали к рынку, — припаркуйтесь там, где оптовики.
— Понял! — кивнул он и поехал дальше.
Я вспомнил, что в будущем машин появится столько, что не будет хватать парковочных мест, не то что сейчас: хочешь — под этот платан, хочешь — под тот, в тенек. Трудно поверить, что будут по две машины в семье!
— Приехали! — объявил Каналья и поцеловал машину в руль.
Бабушка вышла первой, огляделась.
— У тебя же здесь все схвачено?
Схвачено, ага. Я никогда этого не делал! Надо с собой договориться, чтобы не начать тупить. Я же хочу стать сильным, и чтобы уважали? С неба это не упадет, это нужно зарабатывать. Потому я вышел, долбанувшись головой, зашипел.
Сперва кофе или инжир?
Наверное, инжир. А вон и моя армянка.
Так. Возьми себя в руки, тряпка, — и вперед! И я пошел, прокручивая в голове диалог. Женщина увидела меня, помахала рукой.
Коробки с инжиром стояли на капоте «москвича».
— По пятьсот рублей? — спросил я с нажимом, стараясь сделать голос жестким, но казалось, получилось фальшиво.
— Все возьмешь, тогда да, — улыбнулась она.
Я заглянул в коробку. Плоды были переспевшими, мягкими. Такие точно не доедут, и половину, если не больше, придется выбросить.
— Вообще не возьму, — сказал я. — Мне твердые нужны.
— Но эти самые вкусные! Попробуй!
— Да я понимаю. Но нет, спасибо. — Я зашагал прочь, бросив, обернувшись: — Удачи.
— Ладно, черт с тобой! — крикнула она. — Выбирай!
И вытащила из салона машины еще ящик. Вот так просто? Я ж сдался, а получается, проявил хитрость?
Выбрать было из чего. Получилось отобрать семь килограммов, я сунул руку в карман рюкзака и понял, что денег нет, я все отдал Каналье. Наверное, выражение у меня стало таким, что аж армянка забеспокоилась:
— Что такое?
— Деньги… Сейчас.
Я метнулся к бабушке, стоящей возле машины.
— Ты деньги брала?
Она покачала головой.
— Все перевела в… — Она покосился на Каналью, — сделала, как ты говорил. Ты ж сам справлялся. Что — забыл?
— Да потратили мы все на… — Глянув на Каналью, который полез в карман за деньгами, я покачал головой, мол, не надо. — На одежду.
И тут я кое-что сообразил. У меня ж есть кофе! Сейчас продам, часть денег возьму рублями и расплачусь с армянкой.
— Дядь Леша, поехали к центральному входу, — сказал я. — Я покажу, где остановиться.
— Что ты