А для этого требовалось знать язык, хотя бы на разговорном уровне. Пока, куда Инга ни обращалась, получала отказ — иностранка.
Выход из ситуации не просматривался, и Инга стала засыпать и просыпаться с тревожной мыслью: как найти работу и на что жить?
Вот и сейчас, сидя в обнимку с Латте и глядя на пламя в камине, она думала о работе, вернее, о ее поиске. Телефон подмигнул, раздался мелодичный перезвон бубенцов: тетя Наташа.
— Ну как у тебя дела? Все хорошо? — это был единственный человек, который Ингу не упрекал и не пытался пробудить в ней чувство вины.
— Да, нормально.
— Ты работаешь? Как с деньгами? — тетя Наташа была человеком практичным и всегда смотрела в корень.
— Ищу пока.
— Подкину тебе на карточку.
— Ни в коем случае! — Инга ужаснулась такому самопожертвованию: тетя Наташа жила на пенсию и хоть и радовалась жизни, но лишними средствами не располагала.
— Не волнуйся, не умру с голода. Сейчас сдаю полдома. Мне ведь одной много не нужно: комната, да кухня и душ. А тебе нужно.
Инга никак не ожидала такой безоговорочной поддержки.
— А как там мама? Очень расстраивается? Она, по-моему, уже разговаривать со мной не хочет.
Мамина реакция — смесь непонимания, возмущения и обиды — угнетала Ингу. Она постоянно ощущала себя виноватой в том, что так вдруг разрушила мамино предвкушение вот уже близкой безоблачной перспективы. Вот они большой дружной семьей собираются за праздничным столом или на даче, женщины делятся секретами разведения хризантем или успешной борьбы с тлей, мужчины колдуют над шашлыком. Вот она гордо идет по парковой аллее с колясочкой и рассказвает сверстницам, как внук или внучка держит головку. Всему этому не суждено сбыться, по крайней мере в ближайшие годы. Бедная мама!
— Инга, ты здесь? — вернула ее из призрачного маминого будущего тетя Наташа. — За родителей не переживай. Со временем поймут. Ты не можешь жить для того, чтобы оправдывать их надежды. У тебя своя жизнь.
— Жалко их.
— Жалко, Но они считают, что ты, глупая девчонка, не понимаешь, что делаешь, рушишь свое счастье. Но это счастье они сами себе нарисовали. Тебе такое нужно? Чего добились твоя мама, бабушка? Твоя бабушка мечтала быть актрисой, занималась в театральной студии и уже начинала выступать на профессиональной сцене. Выйшла замуж, родился ребенок, надо было и семьёй заниматься, и подрабатывать. Не до театра. Мама прекрасно играла на фортепьяно, вышла замуж, концерты прекратились, а постепенно и игра на пианино сошла на нет.
Инга об этом даже не знала. Ни бабушка, ни мама об этом не рассказывали.
— Представь, что у тебя не хватило смелости уехать и ты послушно пошла под венец? И что? Ты была бы счастлива? Поживи сама, свою дорогу найди, определись, чем заниматься. С родителями все уладится.
Было совсем поздно, когда Инга решила выйти с Латте еще раз на воздух. Дождь кончился. Латте радостно носилась по двору и вдруг скользнула в дыру под сеткой и помчалась по дороге.
«Латте, Латте, вернись! Ко мне!» — в панике закричала Инга, отлично понимая, что Латте ещё слишком мала и не знает команд.
И откуда только эта дырка под сеткой?! Инга бросилась с крыльца, чтобы догнать щенка. Бог знает, куда она убежит, и машина сбить может. Но что-то словно не пускало Ингу, ноги еле двигались, Она, как паутиной, была опутана золотыми нитями, которые сковывали ее движения. Выпутаться из них было невозможно. И тут Инга увидела на крыльце садовые ножницы. Она схватила их и начала поспешно кромсать нити, но их становилось все больше. Инга в отчаянии рванулась, чтобы выпутаться из их плена, и… открыла глаза. В комнате было тихо. Латте сидела рядом и внимательно смотрела в глаза своей хозяйке.
Глава 15. Пиццайоло
Николай Евграфович с размаха плюхнулся в кресло и закинул ноги на столик. Раньше он себе такого не позволял. Его обуревали столь разнообразные эмоции, что он сам этому удивлялся. «Прямо попурри какое-то», — усмехнулся он. Он ощущал себя триумфатором, и в то же время относился к этому с иронией и считал ребячеством. Но все-таки первое преобладало. И было от чего: Николай Евграфович только что вернулся после эфира журнала «Второй старт».
Пока его готовили к выходу и наносили грим, он очень жалел, что согласился участвовать, и в какой-то момент уже готов был встать и уйти. Но вспомнились слова соседки «мы всей улицей за тебя». Ответственность перед соседями ударжала его в кресле и помогла вытерпеть процедуру с макияжем. Потом, когда все закончится, первыми его словами будут: «Верните мне мое лицо».
Ему трудно было сосредоточиться на ведущем и делать вид, что они непринужденно беседуют в уютной обстановке: глаза слепили лампы, а в полумраке за ними угадывалась суета помощников и ассистентов. Но через пару минут он перестал обращать внимание на это и отдался своему рассказу о лоскутках, бабушкином пророчестве, таинственном сфинксе и образе дамы с единорогом, навеянном старинными гобеленами. Покрывало висело рядом, и Николаю Евграфовичу даже показалось, что белоснежный скакун ему по-прительски подмигнул. «Наверное, овсяные хлопья вспомнил», — мимолетом проскочила мысль в голове Николая Евграфовича. На его выступлении она, впрочем, не отразилась, ибо его опыт лектора был велик.
Вопреки его намерению уйти домой сразу, с последними словами благодарности ведущего, это не получилось. В коридоре его обступили женщины, от старших менеджеров до уборщиц, которые восхищались его творением, одновременно внимательно разглядывая строчку и швы. Тут Николай Евграфович был спокоен: бабушка в том, что касалось шитья, спуску ему не давала.
Кто-то предложил ему послушать второго выступающего, и Николай Евграфович оказался в комфортном полумраке позади нестерпимо сияющих ламп, сжимая в руке заботливо сунутый ему кем-то стаканчик с кофе и наблюдая за происходящим.
А напротив ведущего сидел пожилой бородатый мужчина, Он был немного полноват, но спортивная фигура еще угадывалась. Оказалось, это бывший водолаз, а ныне пиццайоло, как он сам себя назвал, заменив итальянским оригиналом привычное «пиццамейкер».
Он с таким вдохновением рассказывал о том, как должно созревать тесто — а тесто в пицце, как известнно, это главное, — чтобы лепешка получилась тонкой, ароматной и с хрустящей корочкой, о разнообразных приправах и феерии начинок, что у всех, кто находился в студии, и, наверное, и за ее пределами, усилилось слюноотделение. Апофеоз наступил, когда бывший водолаз размял своими мускулистыми ручищами принесенный им шарик теста и стал, виртуозно вращая этими самыми ручищами, превращать его в тончайший круг. Разогнав лепешку до сумасшедшей скорости, он