Читать интересную книгу Per aspera ad veritatem - Сай (Maximus) Джефферсон

– Разве он не делился с тобой своими мыслями?

– Почти нет. Максимус был настолько подавленным, что я не осмелился его толком расспросить.

– А если мне попробовать?

– Что попробовать? Расспросить его? – удивлённо вскинул брови Магнус и горько усмехнулся. – Не думаю, что это хорошая идея. С появлением печати он окончательно потерял всякое доверие и к тебе, и к отцу, так что ты, скорее всего, ни слова из него не вытянешь.

– Зато перед тобой он не боится раскрываться.

Анжела начинала злиться от осознания своей беспомощности перед сыновьями, и, резко поднявшись на ноги, принялась нервно ходить от одного угла стола к другому.

– Я далеко не глупая, Магнус, и, в отличие от своего мужа, прекрасно вижу, как обстоят дела. Твоя попытка показаться наивным невеждой в этот раз меня не убедила, и если я скажу, что ты знаешь о брате почти всё, то наверняка окажусь права.

– Я даже больше скажу: ты абсолютно права, – раздражённо отозвался Магнус и откинулся на спинку стула, забросив ногу на ногу. Он понимал, что отпираться теперь бесполезно, и то, о чём он не так давно думал, начинало весьма стремительно претворяться в жизнь. – Мне неведомы разве что его самые сокровенные мысли, и тебя такая моя осведомлённость, как вижу, жжёт как огнём.

Анжела метнула на сына гневный взгляд, и волна её ауры ощутимо хлестнула мальчика по лицу.

– Как смеешь ты говорить со мной в таком тоне?!

– Точно так же, как и ты. Хоть ты и мать, у тебя нет права лезть в наши с братом тайны, и даже если вы с отцом будете меня пытать, – а я знаю, вы способны такое устроить, – я лучше умру от ударов хлыста, чем бесстыдно нарушу свой обет молчания!

На последних словах Магнус буквально слетел со стула и, гордо вскинув голову, выпрямился перед матерью, полный одновременно страха и ярости. Женщине был неприятен вызывающий тон старшего сына, и она никак не желала мириться с ним, несмотря на то, что Магнус был прав почти во всём.

В негодовании Анжела замахнулась и влепила мальчику пощёчину, не сходя с места. Магия многократно усилила её удар, и старший наследник, сильно качнувшись, приложил свою прохладную ладонь к пылающей левой щеке.

– Ты, похоже, забыл своё место, Магнус, и, думаю, будет не лишним напомнить тебе, где оно, – отчеканила Анжела, совершенно не скрывая своего бешенства. – Очень жаль, что мужа нет сейчас дома, но как только он вернётся, я немедленно велю ему как следует высечь тебя.

Магнус не нашёл, что ответить матери. Ярость пожирала его изнутри, и он едва сдержался, чтобы не выплеснуть её как тёплое шампанское из бутылки, которую только что хорошо взболтали. Энергетическая аура бешено пульсировала, и только погружение в холодную воду смогло более или менее привести в чувство разгорячённого ссорой юного мага.

«Я не отступлюсь, – думал мальчик, не обращая внимания на крупную дрожь от холода, – и просить на коленях прощения не стану. Максимус доверил мне самое ценное – свою душу, и пусть меня хоть до полусмерти изобьют, тайны брата останутся тайнами. В конце концов, я не позволю считать себя наглецом без веской на то причины!»

Решимость Магнуса буквально хлестала через край; темноволосый наследник Венатори был уверен в себе как никогда, но холодная вода мало-помалу остудила горячую голову, и похвальная отвага отступила под напором бесконтрольного страха. В свою комнату мальчик вернулся на ватных ногах и теперь был бледен даже больше, чем прежде. За все четырнадцать лет его ни разу не били, и Магнус не знал, чего боялся больше – сломаться от боли и пасть в глазах Максимуса или опозориться перед матерью, не сумев оправдать свою недавнюю наглость. По сути это было одно и то же, однако юный маг очень чётко разделял эти два варианта событий и теперь мучительно думал, что же для него на самом деле важнее – родители, будущая карьера мага, уважение и жена, которую подберут для него уже в следующем году, или Максимус, чья принадлежность к расе драконов в ближайшем будущем повлечёт за собой немалую кучу проблем. Он считал себя (не без оснований) вероломным подлецом, который только и может, что разбрасываться высокопарными речами. Сцена на берегу Атлантиды не раз возникала перед глазами, и в итоге Магнус едва не порвал свою подушку от ярости.

– Я не предатель… Я не предатель!

Пришедшая двумя часами позже Анжела обнаружила сына в полном спокойствии сидящим на кровати. У него были закрыты глаза, и спиной, как и затылком, он прижимался к стене.

– Я так понимаю, – негромко, но твердо произнёс Магнус, не открывая глаз, – отец уже ждёт меня?

– Да, – холодно отозвалась женщина. – Я пришла уведомить тебя об этом.

Её всю передёрнуло от того, что сын даже не повернул к ней головы.

– Можно было просто прислать мне сферу с уведомлением. Или ты думала, что я испугаюсь и попробую избежать наказания? Дельная мысль, не спорю, ибо страха во мне достаточно, чтобы трусливо сбежать, однако позор куда страшнее ударов хлыста.

Мальчик неспешно спустил на пол ноги и поднялся с кровати, обратив к матери, что едва держала себя в руках от накатившего негодования, несколько затуманенный взгляд.

– Веди.

Анжела круто развернулась к двери в своих домашних туфлях на небольшой танкетке и первая покинула комнату. Всю дорогу, пока мать и сын спускались по лестнице и проходили один за другим широкие коридоры, они не сказали друг другу ни слова. Даже оказавшись в полутёмной комнате, о существовании которой Магнус даже не догадывался, Анжела только молча кивнула мужу и присела на стул в углу. Вероятно, у них всё давно уже было оговорено.

Магнус внимательно осмотрелся. Комната была совершенно пустой: серые стены, несколько световых сфер под низким потолком и железная перекладина, от которой вниз тянулись тонкие прочные цепи с широкими браслетами из грубой кожи на концах. Корнелиус, одетый вместо камзола в распахнутый жилет, стоял у той стены, что была справа от двери, и держал руки за спиной, однако Магнус прекрасно видел длинный конец хлыста, который периодически выглядывал из-за ноги отца. Отступивший было страх вернулся при одном только взгляде на цепи, и старший наследник в очередной раз обозлился на себя за свою слабость и вероломство.

– Сколько? – спросил он как можно спокойнее, принявшись за пуговицы сапфировой блузы и с трудом подавляя дрожь в пальцах.

– Двадцать, – сурово отозвался Корнелиус. – И то лишь потому, что ты ещё ребёнок. Будь ты взрослым человеком, я бы отсыпал тебе все двести.

– Так отсыпь, – вызывающе бросил Магнус и резким жестом запустил свою блузу в один из тёмных углов комнаты. – Моя юность исключительно визуальная, иначе, не будь я достаточно зрелым для своих помыслов, никогда бы не решился на подобную дерзость, за которую сейчас в ответе.

Мальчик уверенным шагом подошёл к цепям, опустился на колени и защёлкнул браслет на левом запястье. Второй браслет закрепил багровый от гнева Корнелиус, и следом за тем его трёхметровый магический хлыст ударился о холодный пол.

– Я хотел предложить тебе десять ударов в обмен на твоё раскаяние, – прошипел над ухом Магнуса отец, заходя сыну за спину, – но такой неслыханной дерзостью ты лишь усугубил своё положение.

– Не надо мне твоего снисхождения, отец, – бросил Магнус, покосившись на орудие своего наказания, которое окутывала магическая дымка. Желудок его снова сжался от страха, и мальчик до крови закусил губу. – Я стерплю хоть двадцать, хоть тысяча двадцать ударов твоего хлыста. Позорное клеймо предателя страшнее наказания за дерзость, и пусть я захлебнусь своей кровью и криком, тайны брата останутся тайнами.

В исступлении Анжела вскочила со стула, но тут же опустилась обратно, вспомнив, на каких условиях ей позволено находиться здесь. По закону женщине не позволялось присутствовать при наказаниях, хоть публичных, хоть семейных, и Корнелиус скрепя сердце согласился допустить жену в эту жуткую комнату, однако запретил ей вмешиваться в процесс и обещал не пожалеть прекрасного тела жены, если та посмеет выйти из своего угла.

Корнелиус взял широкий размах, и хлыст его с пронзительным свистом рассёк воздух, тяжело опустившись на спину Магнуса. Непривычный к такой адской боли, мальчик резко рванулся вперёд, и его непроизвольный вскрик на пару с неприятным звоном цепей эхом отразился от голых стен. Усиленный магией удар оставил на коже внушительный кровавый шрам, и тот теперь буквально горел, будто его нещадно осыпали перцем или солью.

Сидящая в углу Анжела до белых костяшек сжимала юбку своего кораллового платья, подавляя свойственную матери жалость, и закусывала губу всякий раз, когда возникало желание громко заявить о немедленном прекращении наказания. Она уже сотню раз пожалела, что поддалась гневу и довела до такой жестокой крайности, и ещё сотню раз укорила себя за женскую слабость. Её мучила эта двойственность ощущений, и после пятого удара Анжела едва ли не бегом покинула комнату, остановившись только возле лестницы на второй этаж. Её сердце гулко колотилось, руки дрожали, и она тяжело уронила голову на руки, облокотившись на широкие перила.