Ректор [президент]Политехнического института согласился рекомендовать меня нашему министерству Высшего Образования и Науки. Они уже подали запрос на мой паспорт [во Францию], который я, вероятно, получу через два месяца. Павловский сейчас в командировке в СССР; я надеюсь, что после возвращения он напишет рекомендательное письмо. Но существует еще одна возможность. Может быть, он организовывает что-нибудь для меня в Советском Союзе. Это бы объяснило, почему он не дал мне рекомендацию до своего отъезда. Как бы я отреагировал на его предложение учиться в Москве или в Ленинграде? […]
Если все пройдет без помех, я буду во Франции в феврале или в марте. Трех месяцев будет достаточно, чтобы найти место и начать изучать язык. Если мне повезет, я смогу без промедления начать учиться там. Политехнический институт даст мне четырехмесячный отпуск без содержания. Таким образом, у меня будет куда вернуться, если мои планы не сбудутся. В этом случае я бы смог начать писать докторскую здесь, работая на нейтронном детекторе, чувствительность которого не зависит от энергии. Работа ассистентом в Политехническом не помешает мне продолжать мои исследования в IBJ [институт ядерных исследований в Варшаве] […]
По сведениям из Министерства мой паспорт будет готов в январе. Это хорошая новость. Я перестал учить английский и переключился на французский. Изучение двух языков одновременно создает путаницу в голове. Люди говорят, что наиболее эффективный путь изучения французского – жить во Франции. Почему? Почему прослушивание французской речи по несколько часов в день по радио менее эффективно? Потому что постоянная необходимость что-то сказать – важная часть овладения языком. Зная около 50 слов, можно начать постоянно их использовать. […] Ю сказала, что она получила паспорт раньше, чем ей обещали; она сможет уехать в декабре. Что, если то же самое произойдет со мной? Тогда я уеду во Францию, не дожидаясь возвращения Павловского. Возможно, рекомендацию он вышлет почтой. […]
7.8. Усиление антисемитизма в Польше
Суя [мамина сестра] сказала, что антисемитизм возрастает, и она задумывается об эмиграции в Израиль; у большинства ее друзей такие же планы. Она рассказала нам о том, что произошло в Университете. Профессор Инфельд [известный ученый] вошел в аудиторию, чтобы прочитать лекцию. Один студент поднял руку и громко сказал, что он не хочет учиться у еврея. Никто не выступил против; Инфельд ушел. Он уже уехал из страны. Я помню, с каким воодушевлением он вернулся в Польшу из Канады. Как вышло, что я не слышал об этом случае?
Суя также рассказала нам о том, что случилось на их партийном собрании. Один товарищ выступил с речью, в которой он обвинял евреев во всех грехах сталинизма. Один из членов партии возразил ему, подчеркнув, что антисемит не должен быть партийным руководителем. Но этот антисемит был избран в исполнительный комитет тайным голосованием. Один из друзей Суи получил оскорбительный анонимный телефонный звонок. Телефон, с которого звонили, не был зарегистрирован в городской телефонной сети; звонок исходил с телефонной сети комитета безопасности. [Суя выполняла бухгалтерские работы для этой организации.] […]
Как я могу уехать во Францию и оставить маму в Варшаве при усиливающемся антисемитизме? Не трудно вообразить, что здесь может случиться. Неужели единственное решение – это покинуть Польшу? Это и моя Польша тоже. Мама хочет воссоединиться с Гутерманами и Оконовскими [нашими родственниками в Израиле]. Вероятно, она и Суя должны поехать туда, когда я буду во Франции. Я хочу остаться поляком. Это не помешает нам навещать друг друга после моего возвращения из Франции. Они всегда с радостью будут приняты в моей будущей семье. […] Одно совершенно ясно: я ответственен за мою героическую маму в ее старости. […]
Наступил март. Я уже получил паспорт и визу во Францию. Но Павловский хочет, чтобы я продолжал работать до возвращения Пенско [другой ассистент]. Цель моей поездки – выяснить возможности для исследований в интересующей меня области. Следовательно, я должен подготовить для Павловского более детальное описание моего плана докторской диссертации. Как иначе он сможет написать соответствующее рекомендательное письмо? […]
Несколько дней назад я встретил М. Он также сильно разочарован нашей политической ситуацией. «Какими наивными мы были, – сказал он, – я не хочу больше быть членом партии». Я поражен; он был самым активнымчленом нашего исполнительного комитета. […]
Глава 8: Встреча с Жолио-Кюри
8.1. Тунья и ее друзья (1957 год)
Я третий день в Париже [19 апреля 1957 года]. Я ошеломлен новыми впечатлениями. Но до сих пор ничего не организовано; я, как тростник, качающийся на ветру. Самое примечательное – это как меня приняли Тунья и Генри. Они полны абсолютно искреннего желания помочь мне во всем. Для моей пользы мы решили прекратить разговаривать по-польски как можно скорее. Я живу в очень комфортабельном доме. […] Мне надо быть более организованным. Я должен озаботиться (а) наукой, (б) посещениями Парижа, (в) языком и (г) другими вещами. […]
Рекомендательное письмо Павловского должно мне очень помочь; оно адресовано начальнику французского комиссариата по ядерной энергии Ф.Перрину. Тунья отвезет меня туда. Мы пригласили на обед Эмиля и Сюзанну [близкие друзья Туньи и Генри]. Он – железнодорожный инженер, она – зубной врач. После обеда мы обсуждали национальные проблемы (на польском). Являются ли евреи нацией? А Людвик – еврей? Они удивились, когда я сказал, что я поляк, а не еврей. Генри сказал, что человек, которому приходится объяснять, что он не еврей, на самом деле – еврей. Сюзанна и Эмиль сказали, что любой потомок этой древней нации является евреем, даже если он этого не знает. […] Тунья и Генри уехали в Голландию; я остался один. Их маленькие дочки, Николь и Мари – Клод, сейчас в детском лагере.
Сегодня ко мне приходил Эмиль. Он сказал, что на моем месте он бы не вернулся в Польшу. Он уехал 30 лет назад и помнит, как он страдал от антисемитизма в старших классах школы. «Только во Франции, – сказал он, – я почувствовал себя таким же, как все. Никто здесь не спрашивал меня о моей национальности или религии». В 1939 году он служил во французской армии, попал в плен, но остался в живых. Большинство друзей Туньи – польские евреи; все они говорят дома по-французски. […]
Страница за страницей моего нового дневника заполнены впечатлениями, похожими на те, которые я записывал в польский дневник. Я часто сравнивал уровень жизни во Франции и Польше. Какая разница. Свобода молодежи путешествовать по всему миру ограничивалась только деньгами. Естественно, у кого-то их было больше, у кого-то – меньше. Людям не нужны были паспорта и визы, чтобы путешествовать по Западной Европе. Я понял, что французы по уровню жизни и личной свободе гораздо ближе к коммунизму, чем мы в Польше. Во время первого месяца я встретился с разными людьми. В моем дневнике описано, что они говорили и что я об этом думал. Тунья записала меня в Альянс Франсез – школу для иностранцев, изучающих французский.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});