Читать интересную книгу «Мустанг» против «Коломбины», или Провинциальная мафийка - Владимир Печенкин

– Бутылку заработали?

– Ну.

– Кто он, ваш наниматель? Игорь Корнев?

– Откуда я знаю? Попутали его, что ли? Вот и спрашивайте, как его фамилия, а я вам не паспортный стол.

– Женщины с вами ездили?

– Какие-то две сидели вроде.

– А Игорь?

– Какой Игорь?

– Который вас привез. Он тоже бил Мамедова.

– Он не бил. В стороне стоял, наблюдал.

– Какой из себя?

– Не разглядывал, он не девка.

– А девок-то хоть разглядел?

– Не. Темновато было, а мы бухие малость. Нет, описать никого не могу.

Протокол своих показаний Гусаков читал долго, внимательно. Подписал. Увели.

Сроки расследования дела истекали. Надо было или передавать материал в суд, или просить прокурора о продлении сроков. Хромов поколебался да и махнул рукой: прокурорское продление сомнительно, пусть идет в суд – это в общем-то законченное дело.

12

В четверг на очередном политзанятии начальник райотдела, укоризненно оглядывая сотрудников, опять напомнил неприятные цифры: преступность в районе за первый квартал по сравнению с таким же прошлогодним периодом возросла на сорок процентов, а раскрываемость, увы, снизилась… Мельников не удержался от реплики:

– Преступность растет, а штаты милиции прежние, от этого преступность еще больше растет, а раскрываемость…

Полковник прервал реплику банальной, хотя вообще-то правильной фразой:

– Генералиссимус Суворов учил, что побеждают не числом, а умением.

Калитин шепнул:

– Ради бога, не спорь с генералиссимусом, с полковником тем более. Только время затянешь, а нам надо бежать повышать ее, раскрываемость.

Но Мельникова несло:

– Раскрываемость у нас по сравнению с другими райотделами не так уж и низка.

И снова полковник выдал фразу, с которой не поспоришь:

– Равняться, Мельников, следует на передовиков, а не на аутсайдеров.

Вот за такие неопровержимые фразы полковник и пользовался уважением в городских и областных солидных инстанциях. А старший лейтенант Мельников за свои реплики все никак не дорастал до капитанского звания.

Раскрываемость – больная «мозоль» каждого настоящего оперативника милиции. Не ради цифры в отчете – ради справедливости крутишься как белка в колесе, и, будто спицы этого колеса, мелькают происшествия, лица, вещественные доказательства, документы. Одни тотчас же уносятся в прошлое и забываются, другие держатся долго, а то и превращаются в постоянный, колющий память укор за безнаказанные мерзости, нераскрытые преступления.

Уголовное дело Гири и компании не бог весть какое шерлок-холмовское, потерпевшие Сахарков да Зворыкин, по правде говоря, получили по заслугам. И правильно, что Хромов решил передать дело в суд. Но осталась у Мельникова какая-то соринка на совести, чувство не вполне законченной работы. Он говорил оперативнику Малевскому:

– Надо, Жора, все-таки вызвать на допрос этого Корнева.

– Звонил я, в общежитие заходил, он все еще в командировке.

– Сторож – в командировке?

– В стройуправлении он активист, член профгруппы, иногда его посылают к поставщикам выбивать материалы, оборудование. Знаешь, как теперь: я тебе кирпич, ты мне подъемный кран. Характеризуют Корнева положительно, пользуется все общим уважением. Дело Гири мы закрыли, на что тебе Корнев?

– Не все тут ясно. Кто третий присутствовал при избиении Мамедова? Каким боком причастен к этому положительный Корнев?

– Следователь передал дело в суд, а нам что, заняться нечем? А бандитов-угонщиков искать? А две опять квартирные кражи? А драка у ресторана «Огни Шиханска»? Ты, конечно, начальник, приказывай, доставим тебе Корнева, как вернется из командировки, но не разорваться же нам, верно?

Верно, не разорваться. В ночь на воскресенье кража со взломом на складе вещевого довольствия железнодорожников, воры залили след соляркой, зацепок никаких. В понедельник – труп неизвестного близ городской свалки…

Но в среду принесли из СИЗО записку, изъятую при досмотре из ботинка Кирякова. Гиря прятал ее там, возвращаясь с последнего допроса у следователя. На измятом клочке оберточной бумаги было накорябано карандашом: «Гиря не будь сукой никаво не припутывай, то жить не…» Конец записки оборван, Киряков пытался ее уничтожить. Ну Гиря! Ну темнила!

– Что думаешь делать с этой запиской? – спросил Мельников следователя.

– Придется опять везти его из СИЗО на допрос, – сокрушенно развел руками Хромов. – Дело в суд еще не отправили, но уж все подшито… Понимаешь, загрузили меня, как верблюда, еще эта записка.

– Похоже на угрозу: «…то жить не…» Кто пугает Гирю?

– Меня вот путает, что придется просить прокурора о продлении срока расследования. Он станет ворчать, что следствие затянулось, что Киряков с Гусаковым томятся в СИЗО…

– Но согласись, Саша, что в нашей с тобой работе остались «белые пятна». Неясна роль Корнева…

– Здравствуйте, уважаемые коллеги! – В кабинет следователя вошел Калитин. – Тут кто-то упоминал Корнева? Или мне послышалось? «Без промедленья, сей же час, позвольте познакомить вас»: Корнев Игорь Васильевич, тридцати двух лет, сторож стройуправления номер четыре, женат и разведен, имеет сына шести лет, год назад проживал по улице Мичурина, 126, в июне прошлого года задерживался сотрудниками ОБХСС Кировского РОВД за спекуляцию водкой у вокзала, изъято три бутылки «Российской», составлен протокол, велено было явиться на следующий день в райотдел для оформления административного взыскания, то есть штрафа. – Калитин глянул на оживившиеся лица Мельникова и Хромова и продолжил: – В райотдел Корнев не явился. Поручили участковому доставить приводом. Но оказалось, что Корнев по указанному им адресу не проживает, так как с женой недавно разошелся, нового его места жительства жена не знает. Из семьи он не просто ушел, а уехал на собственной «Волге», гараж стоит пустой, и где та семейная «Волга», жена тоже не в курсе и знать не желает, потому что бывший муж ее больше не интересует, – приблизительно так записано с ее слов в прошлогоднем дознании по линии ОБХСС.

– Номер-то «Волги» известен, запросить бы ГАИ.

– Запросили. Ни один гаишник этого номера с тех пор не видел в городе.

– А по месту работы?

– Из СУ-4 он скоропостижно уволился «по собственному», уехал в неизвестном направлении. Из-за трех поллитровок объявлять всесоюзный розыск не принято.

– Но ведь нашелся же?

– Через два месяца. Вернулся в лоно семьи и был прощен. Понимаете его расчет? Кончился срок привлечения его к ответственности за мелкую спекуляцию, и вот блудный муж приехал домой на той же «Волге», но уже с другим номером. Мимо нашего внимания прошло его заявление в ГАИ, что неизвестные жулики украли ночью с его машины номера. Заплатил десятку, дали новые. Жил это время у приятеля. Может, у приятельницы, данный вопрос не входит в компетенцию ОБХСС. Вот и все о Корневе, что я обнаружил в нашем архиве за прошлый год. Ты, Миша, не желаешь познакомиться с ним лично?

– Желание такое есть. Но, во-первых, Корнев в командировке. Расторопный сторож у них по совместительству еще и толкач. Предприимчивые мужики, а Корнев, судя по всему, таков, сейчас в цене. Во-вторых… Ох, во-вторых, текучка, дефицит времени у нас хронический. Сегодня перехватили у Кирякова записку, и, возможно, это ниточка к еще какому-то его подельнику. А я ловлю себя на мысли, мол, лучше бы той записки и не было, не возвращаться бы к делу, которое хотелось бы считать законченным.

– Записка, разумеется, без подписи?

– И без обратного адреса, – усмехнулся Мельников. – Даже без концовки, ее Гиря успел оторвать и выбросить.

– Тогда чего проще: порви остальное и – с глаз долой, из сердца вон.

– Тебе смешно, а я в цейтноте.

– Утешься, не ты один.

– Гражданин начальник, ну вот сука буду, век свободы невидать, не знаю, кто написал! Вчерась по лестнице от следователя вели, гляжу, бумажка валяется. Думал, может, деньги кто завернул. Так, на всякий случай, нагнулся, в ботинок сунул. В тюрягу приехали, попкарь на шмоне отобрал.

– И не знаешь, что там написано?

– Не знаю, вот чтоб мне…

– Что-то много ты, Витя, клянешься.

– Потому что я чисто и сердечно.

– Хочешь, прочту записку, тебе ведь адресована. Слушай. «Гиря…» Видишь? Гиря у нас только ты, других поблизости не водится, «…не будь сукой, никого не припутывай…» Концовку ты оборвал.

– Не я, попкарь рванул.

– Ладно, пускай прапорщик рвал, а кто написал? Ты, Витя, плечами не пожимай, говори уж до конца, что за тобой осталось. Докажи свою чистую сердечность.

– И так все признал, чо помню.

– Вспомни остальное.

– Да чо надо-то? Напомни, начальник.

Ишь ты, хитрец! Посиживает, покуривает, будто у Гальки Черняхиной на кровати, дым в потолок пускает. Мельников злился. Каждая минута на счету, а вот сиди слушай, нащупывай контакт с туповатым трепачом, чтобы не пропустить в словесной мякине нечаянно оброненное зерно истины. Злился Мельников. И ничем это не проявлял. Терпение, умение выслушивать и пустопорожнюю муру – тоже инструмент розыскника. Сделан этот инструмент из тонких нервных волокон и может со временем истончиться, а то и вовсе порваться. Сколько оперативников, следователей, других профессионалов милиции заплатили за капли истины – ранними сединами, инсультами, инфарктами. И жены их, и матери их.