дыма и Клавдия остолбенела.
— Вы что делаете?! Мы ещё здесь!
Крик не пропускала ни маска, клюв которой был набит травами, ни плотно закрытые окна.
— Что там за визги? — забеспокоился здоровяк, вороша в костре пожитки портнихи.
— Крысы пытаются выбраться, визжат и бьются. Значит, всё идёт по плану. А где Клавдия? И Клеманс куда-то смылась… — мортус оглянулся, заложив большие пальцы в чёрных перчатках за широкий ремень.
— Наверное, ускакали за угол, страху ведь натерпелись.
— Ты всех пересчитал, Тиль?
— Нас мало, я не стал… — промямлил тот.
— Кто видел, как она вышла? — упавшим голосом спросил Каспар.
С улицы уже звали, а Клавдия никак не могла извлечь визжащего от страха ребёнка из-под кровати.
«Так нельзя! Невинное дитя! Так нельзя, мы не умрём здесь! Я не брошу её!» — вопила паника в голове графини. Мозг её снова объял инстинкт, на этот раз иной, чем прежде, неизведанный. Спасти детёныша и бежать со всех ног.
Наконец удалось приподнять тяжёлый деревянный каркас и схватить девочку за рубашку. Грубое домотканое полотно не подвело и не треснуло.
— Попалась! Теперь бежим!
Ядовитый дым валил из мастерской, ослепляя и пробираясь в отверстия маски. Девочка закашлялась и начала хрипеть. Её крохотная грудь содрогалась, вызывая щемящую жалость. Клавдия натыкалась на мебель, ощупывала стены и всё не находила дверь, оставалось идти на крики снаружи. Разбили узкое окно, но щедро разложенная сера извергалась на совесть и не спешила покидать дом, однако избыток света помог Клавдии увидеть выход.
Каспар вцепился в только что приколоченную доску, оторвал её одним движением. В ту же секунду Клавдия разбежалась и что было мочи попыталась выбить створку, врезавшись в неё плечом.
Дверь распахнулась и за порог, вместе с лавиной крыс и клубами дыма, вывалилась прижимающая к себе ребёнка Клавдия. Ремешки на голове ослабли, мир вместо красного снова стал гадко-серым. Кто-то хотел забрать девчонку, но руки свело судорогой.
— Отпусти. Слышишь? Уже можно отпустить. Сильно надышалась? Голова кружится? Тошнота? — голос Каспара звучал будто из-под воды.
— Вроде бы нет. Уф, как же страшно!
Громкие рыдания Клеманс оглушили Клавдию. Та ругалась последними словами, захлёбывалась в слезах и подвывала, колотя себя по лбу:
— Зачем только я оставила тебя одну?!
Она помогла Клавдии сесть в кузов телеги, где уже лежала на сене присмиревшая малышка.
Переведя дух, графиня обратила внимание на толпу зевак, собравшуюся поодаль. Из окон тоже высунулись горожане, кто полуголый, кто в старой домашней рубахе. Все почему-то улюлюкали и смеялись.
— Ха-ха! Производится лечение!
— Ставлю су на доктора!
— Убе-е-ей!
Ноги дрожали, но Клеманс помогла ей подойти ближе, помощнице и самой стало интересно, что за заварушка началась у чумного дома. С другой стороны поддерживал солдат, должно быть, пресловутый «офицерик». Его рука проворно соскользнула ниже спины пострадавшей, но рассмотрев небритую рожу, покрытую белёсыми шрамами, Клавдия решила простить ему шалость. Обрести такую гнусную харю под силу только тому, кто пьёт ежедневно.
Тильберт, уже без маски, пытался сплюнуть кровь. Голова была разбита, видимо, первый удар пришёлся тяжёлой тростью Каспара в макушку. Юноша сгибался от боли и умолял о прощении.
— Скулишь как блохастая шавка, барчук! — крикнул кто-то из толпы пьяниц, покинувшей кабак.
Ещё один удар кулака в плотной перчатке — и Тиль оказался на мостовой.
— Дай сдачи, парень! — вопили из окон.
— Только попробуй доктора тронуть! — отзывались с земли.
Мортус поднял его на ноги и, наградив ещё одной оплеухой, перехватил сзади. Клавдии показалось, что ему вот-вот свернут шею как курице.
Время вдруг стало каким-то вязким. Пятнышко заалевшей рубашки с брыжами, камзол с истрепавшимся золотом утоп в луже. Разъярённый мортус держит мальчишку, но что, если просто отпустит и отвернётся? Толпа разорвёт его, как разорвала мадам Кафаль, чьё сердце насадили на пику, а внутренности умудрились забросить на перекладину фонарного столба, где их тут же стали клевать грачи, обеспокоенные осенней бескормицей. Снова Аломьон ощетинился голодной толпой, снова разинул полную слюны пасть.
Каспар унижал всех вокруг одним своим существованием. Унижал до склочных зверей, грязных обезьян, готовых покусать друг друга из-за кормёжки или монет. Что толку было от его золотого сердца? Оно только блестело, как упавший в лужу гульден, который никто не замечал. Если бы он перестал так сиять и измазался в крови, поддался порыву…
Подмастерье лишь придушил Тиля предплечьем, чем вызвал у «офицерика» спазм немого одобрения. Юноша обмяк и сверкнул белками закатившихся глаз.
— Будешь знать, каково отравиться серным дымом!
Тиля поволокли за шиворот, с холодной ненавистью приговаривая:
— Надо было зацепить тебя крюком и тащить, как заразную падаль, через весь квартал. Никто не выгонит тебя. Даже не мечтай. Ты будешь работать дальше, а я буду колотить тебя, пока живого места не останется. Буду отправлять во все чумные бараки, в самые грязные выгребные ямы, чтобы ты сдох от лепры или тифа, от холеры, лёжа на улице в собственном дерьме.
Клеманс и Клавдия ковыляли следом, боясь подходить слишком близко.
От страха Тиль вцепился в борт телеги, чтобы его перестали сволакивать в ад, но Каспар рывком притянул его к себе.
— Ты практически убийца, Тильберт! Ещё бы немного — и лишились жизни ребёнок и девушка!
— Я просто был невнимателен! Больше никогда так не буду! — кричал навзрыд юноша.
— А я просто тебя воспитываю, раз высокородные Краммеры не соизволили сделать этого. Нянька из меня сомнительная, но втолковать пару вещей сумею. О, я с тобой сейчас такое сделаю…
Фантазия Клавдии оживилась в предвкушении, породила пару смутных догадок, одна другой хуже и привлекательнее. Ей во что бы то ни стало захотелось присутствовать при экзекуции.
Мейстер встретил процессию во дворе словами:
— Вот это зрелище. Интересно, что подумают горожане.
— Станут чаще мыть руки, — отозвался Каспар.
* * *
Сладкая булочка была надкушена уже с четверть часа, а рот Клеманс был занят увлекательным рассказом:
— …Смотрю — Мадонна! Стоит с дитём, над головой дым, будто облака! И кто видел, все обмерли, мой офицерик даже протрезвел на минуту.
Тома только качала головой и прихлёбывала из кружки воду, гася похмелье.
Когда к лекарне принесли больную портниху, мейстер просто смахнул со стола всю посуду и вытащил его на двор, где произвёл осмотр. Женщину отправили доживать последние дни в лазарет монастыря. Под мерный щебет Клеманс Каспар сосредоточенно собирал осколки глиняного горшка. Он теперь говорил тихо. Такие люди могут испытывать противоестественную для своей природы ярость, но после ничего не чувствуют, кроме опустошения. По прибытии его хватило только на то, чтобы швырнуть Тиля на пол и заставить извиняться перед