Киева или Львова даже в XVII веке продолжали называть себя русскими людьми. Вольные казаки составляли единое братство на всем пространстве от Поднепровья до Яика. «Черкасов» можно было встретить в любой донской или волжской станице. Казачьи городки на Дону живо напоминали Запорожскую Сечь.
Иностранцы, посещавшие Запорожье в начале XVII века, отзывались о казаках как о бесшабашных удальцах, каких не сыскать во всем христианском мире. Эти люди легко переносят холод и голод, зной и жажду, в войне неутомимы, отважны, храбры или, лучше сказать, дерзки и мало дорожат своей жизнью. Французский инженер Боплан, долго живший на Украине, хорошо уловил дух вольного казачества. «Казаки, – записал он, – страстно любят свободу и смерть предпочитают рабству».
Среди казаков, писал тот же автор, можно встретить искусных плотников, кузнецов и оружейников. Все казаки умеют пахать пашню, но только крайность может их заставить трудиться на пашне. Главным занятием станичников оставались охота и рыболовство.
Казаки исповедуют «русскую веру», соблюдают посты. После похода запорожцы без различия возраста стараются превзойти друг друга в бражничестве. Но веселятся они только на досуге.
Казак. Гравюра из альбома «Neu-eröffnete Welt-Galleria», напечатанного в Нюрнберге в 1703 г.
Когда казаки начинали готовиться к очередному походу, они немедленно вводили в своих «засеках» сухой закон. Если в походе кто-нибудь нарушал запрет и прикладывался к бутылке, его тут же бросали за борт.
Казацкие походы требовали огромного напряжения сил и почти всегда сопровождались тяжелыми потерями. Из морских экспедиций, писал Боплан, редко возвращается на родину более половины казаков. Но никакие потери не могли удержать их от новых рискованных предприятий. Слабые духом люди быстро покидали казацкие зимовья и «сечи».
На русско-польской границе с января 1582 года наступило перемирие. Ермак и его станичники выбыли с государевой службы и должны были сами позаботиться о «зипунах» и пропитании. С Волги казаки ушли на Яик и там собрали войсковой круг. Лето стояло жаркое, и люди довольствовались тем, что наспех соорудили себе навесы и шалаши. Лагерь рос со дня на день. Подходили небольшие ватаги, а иногда и целые станицы. Ночью округа озарялась светом множества костров. Ногайцы не тревожили Ермака. По всей степи пронесся слух: «Казаки затевают большое дело!» И кочевники спешили уйти со своими кибитками и табунами подальше от Яика.
Семен Ремезов записал предание, будто Ермак собрал для похода до пяти тысяч человек. В этой армии были четыре есаула, или полковых писаря, сотники, пятидесятники, десятники с рядовыми и знаменщики. При полках числились три попа и музыкантская команда: барабанщики, трубачи, сурначи и литаврщики. Все эти сведения носят фантастический характер.
Казаки придерживались демократических порядков и избирали себе предводителей по общему согласию. После избрания атаман обычно держал речь к войску. Он клялся, что будет радеть обо всех своих «братьях» и положит жизнь ради «товарищества». Собравшиеся приветствовали его громогласным «ура!». Один за другим казаки подходили к атаману и кланялись ему, а тот каждому подавал руку. Вождь наделялся большой властью. Преступника он мог наказывать смертью. Но если атаман по трусости или нераспорядительности доводил дело до поражения, круг мог сместить и предать смерти его самого.
Собравшиеся на Яике казаки выбрали своим большим атаманом Ермака Тимофеевича.
Вспоминая об этом, вольные казаки пели в своих песнях:
Полно нам, ребятушки,
Пить-гулять,
Полно бражничать.
Не пора ли нам,
Ребятушки, воспокоиться…
Да давайте мы, ребятушки,
Думу думать,
Думу крепкую,
Да кому из нас, ребятушки, атаманом быть?
Атаманом быть, есаулом слыть?
– Атаманом быть Ермаку-казаку,
Есаулом слыть Тимофеевичу.
Мы состроим-ка, ребятушки, крепку лодочку,
Чтоб держать разъезд по синему морю.
Ермак сосредоточил в своих руках огромную власть. Но в течение всей экспедиции самые ответственные решения Ермак и выборные атаманы неизменно принимали «с совета» и «по приговору» всего «товарства». Замечательно, что в своих воспоминаниях-«сказах» ветераны похода неизменно говорили о «Ермаке с дружиной» и ни разу не сложили ему отдельной похвалы. Для казаков Ермак был лишь одним из равных.
Избрав атамана, казачий круг с его согласия назначал ему помощников. Тобольский историк Семен Ремезов записал любопытное предание, сохранившееся у сибирских казаков: «Было у Ермака два сверстника: Иван Кольцо, Иван Гроза, Богдан Брязга и выборных есаулов 4 человека». Предание кажется не слишком вразумительным. После указания на двух «сверстников» Ермака перечислены три имени. Одно имя лишнее. Кольцо и Брязга – имена вполне реальных лиц. Зато Гроза – это скорее всего прозвище одного из них.
Популярное сочинение XVII века «Описание Сибири» отразило предание о том, что Ермак после разгрома Кучума послал в Москву к царю «атамана казака Грозу Ивановича с товарищи». Ремезов знал это предание и доверял ему. В своей «Истории» он подробно описывал поездку Ивана Кольцо в Москву с посланием от Ермака.
Подлинные архивные документы позволяют исправить ошибку Ремезова. Чудовские монахи записали имена двух «сибирских отоманов», привезших в Москву весть о разгроме Кучума. Ими были Савва Сазонов, сын Болдыря, и Иван Черкас Александров.
Чудовские книги помогают установить тот принцип, которому следовали казаки, выбирая послов и предводителей. Походное войско возникло из объединения отрядов, вернувшихся с царской службы в Ливонии, и «воровских» казаков, действовавших против ногайцев в Нижнем Поволжье. Каждая половина выставила своих атаманов и своих послов.
Воеводские отписки того времени не оставляют сомнения в том, что накануне сибирской экспедиции среди «воровских» казаков произошел раскол. Вместе с Иваном Кольцо в нападении на царского посла участвовали Богдан Барбоша, Савва Болдыря и Никита Пан. На казачьем круге атаман Богдан Барбоша возглавил тех «воровских» казаков, которые отказались присоединиться к Ермаку и Ивану Кольцо. Они оставались на Яике и спустя четыре года выстроили себе там укрепленный острог. Встревоженные воеводы приказали им идти на государеву службу.
Приказ выполнили атаманы Матюша Мещеряк, Ермак Петров и сто пятьдесят других казаков. Но Богдан Барбоша остался верен себе. Двести пятьдесят его казаков «с Яика не пошли и государевым грамотам не поверили». Вместе с Барбошей были его сотоварищи «Нечай Шацкой, Якбулат Чембулатов, да Якуня Павлов, да Никита Ус, да Первуша Зея, да Иван Дуда».
Раскол среди казаков оказал огромное влияние на дальнейшие судьбы экспедиции. На Яике остались те, кто олицетворял дух бунтарства и закоснел в «воровстве». То были Барбоша с товарищами, не верившие никаким обещаниям властей и не желавшие связывать себе руки службой у царя или Строгановых.
После того как Барбоша и его сторонники покинули круг, большинство перешло к