Аппарат канцелярии состоял из нескольких канцелярских служащих во главе с дьяком Василием Калининым, откомандированным в распоряжение И. С. Чебышева из Московской губернской канцелярии{262}. Кроме того, Иван Чебышев нередко временно мобилизовывал в следственную канцелярию и местных «приказных служителей». Один из них — Семен Ремезов (прежде трудившийся в комиссии по демаркации новой границы с Турцией) — отработал в канцелярии Ивана Самойловича до самого ее закрытия{263}.
Судя по документам, введенным к настоящему времени в научный оборот, Иван Чебышев повел следствие с размахом и без всякой оглядки на руководство губернии. Воспользовавшись присутствием в регионе присланного из Санкт-Петербурга следователя, местные жители принялись напрямую обращаться к нему с заявлениями как о злоупотреблениях азовских администраторов, так и неправосудности вынесенных ими судебных решений.
В итоге следственная канцелярия Ивана Чебышева стала наводить буквально трепет на попавших в поле ее зрения администраторов. Как явствует из позднейшего документа, дошло до того, что оказавшийся в 1715 году под следствием по обвинению в должностных преступлениях елецкий подьячий Данила Данилов, опасаясь изобличения еще и в совершенном им умышленном убийстве, покончил с собой{264}.
Подобная независимая позиция следственной канцелярии не могла не вызвать противодействия со стороны губернских властей. Непосредственно управлявший Азовской губернией вице-губернатор Степан Колычев обратился с жалобами на действия Ивана Самойловича в Правительствующий сенат и к входившему в ближайшее окружение Петра I номинальному руководителю губернии генерал-губернатору Ф. М. Апраксину{265}. В посланиях генерал-губернатору Степан Андреевич обвинил И. С. Чебышева, в частности, в том, что он оказался под влиянием местных дворян Ремезовых, которые провоцировали в регионе «всякие непорядки… и мятежи… а простого народа людей привели к камандирам в непослушание и бесстрашие»{266} [57].
Реакция Ф. М. Апраксина достоверно неизвестна (хотя какие-то действия он, несомненно, предпринял, ведь генерал-губернатор всячески покровительствовал Степану Колычеву). А вот Сенат откликнулся на обращение С. А. Колычева изданием указа от 12 марта 1716 года, согласно которому Ивану Самойловичу предписывалось «розыск чинить о тех делех, для чего он послан… а в другие росправные дела не вступать»{267}. Иными словами, И. С. Чебышеву было воспрещено самостоятельно возбуждать уголовные дела.
Учитывая активность Ивана Чебышева в разоблачении криминальных деяний азовских администраторов, можно предположить, что гвардии капитан взялся собирать компрометирующие материалы и на вице-губернатора С. А. Колычева. В любом случае расследовать дело в отношении вице-губернатора И. С. Чебышеву не довелось. По решению Петра I уголовное дело Степана Колычева было направлено в производство следственной канцелярии гвардии майора С. А. Салтыкова, учрежденной 9 декабря 1717 года (о ней речь пойдет ниже).
Между тем, руководя следственной канцелярией, Иван Чебышев сам оказался под следствием. Причем по обвинению в совершении особо тяжкого государственного преступления. Началось с того, что 30 марта 1718 года дезертир, бывший драгун Великолуцкого полка Андрей Полибин, находясь в «колодничьей палате»[58] Преображенского приказа, подал письменный «извет»[59] на двух руководителей следственных канцелярий — гвардии поручика князя М. Я. Лобанова-Ростовского и гвардии капитана И. С. Чебышева{268}.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Содержание извета было неординарным. А. Полибин объявил, что Михаил Лобанов-Ростовский и Иван Чебышев замышляли убийство (!) Петра I, которое планировали совершить в Москве, во время «потехи» на Царицыном лугу 1 декабря 1717 года. Будучи допрошен 31 марта и 9 апреля 1718 года, бывший драгун подтвердил содержание извета. В качестве источников информации Андрей Полибин сослался на разговор между Иваном Самойловичем и князем Михаилом Яковлевичем, который он подслушал во время пребывания под стражей в следственной канцелярии И. Н. Плещеева в Москве, а также на письмо (!) некоего подследственного, содержавшегося в той же канцелярии (уже, впрочем, умершего).
В принципе уголовное дело по извету А. Полибина могло и не возбуждаться. Во-первых, как явствует из последующих событий, бывший драгун страдал очевидным психическим расстройством. Во-вторых, покушение на Царицыном лугу в указанное изветчиком время заведомо не могло состояться по причине того, что почти весь 1717 год Петр I провел за рубежом и в Санкт-Петербурге, прибыв в Москву лишь 21 декабря. Учитывая, что в Москве царь неизменно проживал в своей резиденции в селе Преображенском, где дислоцировался и Преображенский приказ, его руководители не могли быть не осведомлены об отмеченной дате.
Однако, судя по всему, приняв во внимание особую общественную опасность преступления, о подготовке которого сообщил Андрей Полибин, в Преображенском приказе решили все же не оставлять извет без внимания. И. С. Чебышев и М. Я. Лобанов-Ростовский были срочно вызваны в Преображенское. На допросах оба гвардейца отрицали не только знакомство с А. Полибиным, но и само нахождение в Москве в указанное им время{269}.
Но бывший драгун не унимался. 21 августа 1718 года он подал новый извет, заявив на этот раз, что Иван Чебышев и Михаил Лобанов-Ростовский не только хотели убить Петра I, но и намеревались выбрать новым царем (!) главу Преображенского приказа князя И. Ф. Ромодановского. В конце концов после пытки на дыбе и очных ставок с гвардейцами А. Полибин сознался, что оговорил обоих, причем Ивана Чебышева назвал только потому, что мельком видел его в канцелярии И. Н. Плещеева{270}.
Следственная канцелярия И. С. Чебышева была ликвидирована в конце 1719 года. Одно из последних ее решений касалось доносителя Г. Боева. Придя к выводу (как представляется, ошибочному), что упоминавшееся выше заявление Гаврилы Боева о злоупотреблениях коменданта И. Домогацкого явилось ложным, Иван Чебышев приговорил доносителя к наказанию кнутом{271}.
Уголовные дела, находившиеся в производстве канцелярии Ивана Самойловича, были переданы в Московский надворный суд. По всей вероятности, это было предпринято по образцу передачи в тот же суд дел следственной канцелярии И. Н. Плещеева, осуществленной, как уже говорилось выше, в соответствии с сенатским указом от 19 июня 1719 года.
В 1721 году из Московского надворного суда уголовные дела упраздненной канцелярии И. С. Чебышева были перенаправлены в Воронежский надворный суд. Как явствует из архивного документа, в феврале 1723 года в Воронежском надворном суде числилось дел, «которые имелись в канцелярии от гвардии капитана господина Чебышова»: незавершенных производством — 467 (!), завершенных — 15 9{272}. Таков был итог работы четвертой следственной канцелярии России и ее руководителя.
Сведения о судьбе Ивана Чебышева после закрытия возглавлявшейся им следственной канцелярии крайне скудны. Известно только, что он был произведен в полковники, а в 1722–1725 годах занимал должность главы администрации Переславль-Залесской провинции{273}.