Читать интересную книгу Последняя загадка тунгусского метеорита - Наум Сладкий

Наконец летающий сарай остановился, карты были спрятаны, а Сальвадора отцепили от скамейки. Потом с него даже сняли наручники, и все четверо по шаткому дюралевому трапу вышли на бетонное поле аэродрома. Сальвадор огляделся и увидел, что это аэродром "Центральный". Он не предназначен для москвичей и гостей столицы, и не все знают, что рядом с метро "Аэропорт" действительно есть аэродром. Большое бетонное поле находится прямо в центре города, тесно окруженное домами. На этом роскошном плацу обычно устраивают репетиции военных парадов. От Ленинградского шоссе аэродром отделяют длинные зеленые здания из металла и стекла, так называемый центральный аэровокзал. В свободное от парадов время тут летают важные и просто блатные персоны: директора оборонных заводов, их жены, спортсмены, члены правительства (хотя у них есть свой аэродром "Внуково-2"), доставалы коньяка из анекдота, военные и военные доставалы коньяка и много, много других. Видимо, Сальвадор тоже попал в разряд важных персон, тем более что никто даже не пытался отбивать ему почки или хотя бы заламывать руки за спину. К вертолету подкатили два автомобиля: первый - черный бронированный "ЗИЛ" с зелеными стеклами, второй - военный фургон с кузовом, крытым брезентом. Прибытие Сальвадора было роскошным, потому что посадили его как раз в "ЗИЛ". Правда, рядом уселся один из головорезов. В остальном все было тихо и пристойно. Место водителя было отделено толстым, не пропускающим звуков стеклом. Сальвадор вспомнил морду Косыгина, проезжавшего от кремлевской больницы вдоль парка на Мичуринском проспекте. За зеленым стеклом морда тоже казалась зеленой, и выглядывала она с тоской. Правда, тоска эта была от другого. Фургон так и двигался сзади, и кавалькада выглядела в глазах Сальвадора весьма внушительно. Они поехали в противоположном от центра Москвы направлении, без лишнего шума и мигалок, и скоро оказались на кольцевой автодороге. По кольцевой поехали налево, к Минскому шоссе, и Сальвадор стал подозревать, что его возвращают туда, где он уже был. Так оно и оказалось. Машины обогнули знакомое здание, похожее на соты, остановились сзади между оградой из проволочной сетки и кучами строительного мусора, и сетчатые ворота со скрипом поползли в сторону. Затем Сальвадора ввели в институт Криогенной техники, провели по нескольким пустым широким коридорам и предложили пройти в кабинет. После этого сопровождающие удалились.

44

Кабинет был обычным и светлым, немного холодным, а хозяин его не соответствовал интерьеру. За просторным гладким письменным столом сидел худой старик с длинными белыми волосами, какие бывают у музыкантов, в толстом шерстяном пиджаке с торчащим уголком белоснежного платка, хотя сам пиджак выглядел старым и мятым. Старик медленно поднялся из-за стола и поплелся навстречу Сальвадору, и Сальвадор увидел, что у того на ногах почему-то валенки с галошами. Длинные, до плеч волосы старика казались вблизи зеленоватыми.

- Николай Васильевич Клеточников, если не ошибаюсь? - спросил он.

- Да, - ответил Сальвадор.

- Здравствуйте. Моя фамилия Борман, Михаил Семенович Борман. Я ждал вас много лет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЫ

45

- Вы что, тот самый Борман? - невежливо спросил Сальвадор.

- Да, тот самый, - ответил Борман. Как видите, я уже стар, но дела все не кончаются. Ваше дело самое важное, но вы еще сами ничего не знаете. Я должен ввести вас в курс дела.

Сальвадор был уже совершенно холоден и спокоен. Он помнил, что коридоры пусты, а в кабинете они были одни, и похоже, без всякого подвоха. Он уже внутренне приготовился давить эту хилую шею, но Борман предупреждающим жестом поднял ладонь:

- Повторяю, я очень стар, и не считаю оставшийся год или два большой ценностью. Сейчас воскресенье, и в корпусе никого нет, но есть срочные дела, которые не закончит никто, кроме нас. Я должен ввести вас в курс дела.

Сальвадор успокоился. Лишняя информация в любом случае не мешала, а чудес и теперь еще оставалось слишком много. Борман продолжал:

- Вы все время шли по правильному пути. Если бы я не побывал там, в тайге, раньше вас, все могло бы быть по-другому. Я хочу дать вам то, что вы должны были там найти. Это отчет, или, вернее, дневник.

Борман повернулся спиной к Сальвадору и пошел назад к столу, жестом приглашая идти за собой. Сальвадор уселся в кресло около большого незашторенного окна, а Борман вытащил из ящика и положил на чистую полированную поверхность стола растрепанную и обгоревшую по краям тетрадь в черной обложке. Чернила были рыжими, бумага пожелтевшей, а почерк неразборчивым. Борман вышел из кабинета, закрыв за собой дверь, а Сальвадор принялся за чтение. Сначала он пробегал глазами страницы быстро, чтобы сэкономить время, но потом понял, что нужно читать все подряд. И по мере чтения перед ним все ярче вставал образ художника серых картин, человека с узким подбородком, круглым лбом и колхозной хитростью в глазах.

46

Утром вершины Гималаев светятся сквозь утренний туман бледно-оранжевым светом. Потом постепенно в воздух поднимается пыль белая пыль многовековых дорог, измельченная в тончайший порошок тысячами босых ног, летучая и невесомая. Вдали от дорог, на полях, тоже пыль - и жара. Дели встретил нас пыльной бурей, песок носился в воздухе, хрустел на зубах, залетал в щели поднятых окон машины. Машин в экспедиции было две: в одной постоянно ездил Хозяин, в другой - мои приборы, я сам и разный багаж. Именно эту машину прислали за мной в Бомбей, куда я прибыл, как и рассчитывал, на английском пароходе, прямо из Европы, из туманного Амстердама. Должен сказать, что все там было сделано по плану: и в туманном Амстердаме, где приборы были погружены, и в солнечной Женеве, где я собирал их в мастерской старого еврея, знатока Каббалы и знакомого моих знакомых из Витебска, и в пасмурном, родном и привычном Витебске, откуда, казалось, и появился человек, приехавший за мной в Бомбей в автомобиле. Его звали Перевозчиков Игорь Анатольевич, около тридцати пяти лет, телосложение худое, рост средний, волосы черные с небольшой проседью, носит короткие усы, опущенные вниз, глаза коричневые, жесты быстрые, молчалив и внимателен, без особых примет, речь русская. Он отрекомендовался как лондонский сотрудник ЕПБ, но больше всего походил на провинциального активиста какой-то российской секты. Должен также извиниться за несоответствующий докладу стиль, объяснения считаю излишними. Итак, особенно мне понравились его аккуратный черный пиджак, серая рубашечка и шустрая физиономия, и я сразу из экзотической обстановки центральной Индии как будто перенесся в родное Вильно, и, честно говоря, там и остался на все время пребывания в Индии. Думаю, что мне это очень помогло, особенно в общении с ЕПБ. Как и положено, это просто ширма, парадная мадам, обладающая, впрочем, приятными, располагающими манерами, с добрым и грустным (или глупым?) лицом. Основную роль там, как и везде, играли вот эти шустрые хасиды, или, вернее, абреки, с худыми лицами и висячими усами. И еще я должен, к сожалению, сразу отметить, что ни настоящих имен, ни прошлого этих людей мне не удалось узнать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});