Читать интересную книгу В театре и кино - Борис Бабочкин

Как ни странно, но у меня очень мало сведений о том, как шел "Чапаев" во фронтовых условиях Великой Отечественной войны. Знаю только, что он шел часто и много и, вероятно, делал свое большое патриотическое дело. Но один эпизод, рассказанный черноморским матросом, произвел на меня большое впечатление.

В осажденном Севастополе, в бомбоубежище крутили "Чапаева". Когда картина кончилась, встал перед пустым экраном матросский старшина и сказал: "Василий Иванович, клянемся тебе стоять насмерть". И матросы ушли в бой...

События Великой Отечественной войны, массовый героизм советского народа, на фоне которого вспыхивали, как яркие звезды, подвиги Гастелло, Матросова, Покрышкина,

Карбышева, Сафонова, Кузнецова и многих, многих других, не могли не отодвинуть на второй исторический план героику и романтику гражданской войны. Поколение, родившееся в сороковые годы, уже просто не знает "Чапаева". Возможно, это так и должно быть. Но может быть, лучше было бы, если бы молодое поколение хорошо знало своих героев, корни нашей действительности, наших свершений, начатых отцами и дедами.

Нужно сказать прямо, что не проявило наше

кинематографическое начальство в свое время достаточного внимания к золотому фонду советской кинематографии. "Чапаев" в последнее десятилетие все же иногда по большим праздникам да во время школьных каникул появлялся на экранах, но техническая годность фильма колебалась на уровне от десяти до пятнадцати процентов. Прекрасную музыку Попова слушать уже, по совести говоря, вообще было нельзя, реплики стали в большинстве неразборчивыми, изображение стерлось... И несмотря на все это, фильм живет, волнует, будит в сердцах прекрасные светлые чувства, оставляет громадное впечатление.

Лет пятнадцать тому назад в Кривом Роге я встретился в обеденный перерыв с рабочими большого металлургического завода. Старый металлист товарищ Николаенко задал мне вопрос:

- Как вы, товарищ Бабочкин, думаете, сколько раз я видел "Чапаева"?

Я знаю, что редкий человек смотрел картину один раз. Раз увидев, ее потом смотрел и второй, и третий. Многие даже по десять раз. Я так и ответил:

- Вероятно, много. Раз десять - пятнадцать? А товарищ Николаенко сказал:

- Нет, я видел картину сорок девять раз. Тогда я пошутил:

- Посмотрите еще один раз - для ровного счета. Товарищ Николаенко ответил без улыбки:

- Нет, я смотрю эту картину всегда, когда она идет в кино.

И я вспомнил, как тридцать лет назад в Кадиевке, на родине стахановского движения, в городском парке, я вышел из-за кулис на воздух - в летнем театре была страшная духота, зал был переполнен. Но оказалось, что и со стороны сцены стоит толпа в несколько сот человек - те, которым не удалось втиснуться в театр. Высоченный шахтер из этой толпы громко, возбужденно сказал:

- Товарищ Бабочкин! Почему не пускают в театр меня? Я только развел руками: что я мог сделать?

- Подумайте только. Я каждый день хожу смотреть "Чапаева" десять - пятнадцать километров по шахтерским клубам. Сегодня прошел почти двадцать. А мне к шести утра на смену. Как же так?

Люди расступились, пропустили его в театр, а я усадил его за кулисами.

Какие искусствоведческие аргументы приведут наши киноисторики против всего этого? Разве что набивший всем оскомину снобизм?

Как всякое классическое произведение, "Чапаев" с годами стал фильмом для детей и юношества по преимуществу. В этом отношении он разделил судьбу "Горя от ума", "Ревизора", "Грозы", "Железного потока". Но все эти великие произведения остались одновременно произведениями для самого широкого круга людей всех возрастов и самого разного интеллектуального уровня - от академика до простого рабочего, крестьянина, солдата.

Совсем недавно мне суждено было убедиться еще раз в победоносной силе "Чапаева". Он шел в Алжире 18 сентября 1964 года, на второй день Недели советского кино. Два дополнительных дневных сеанса была вынуждена устроить администрация недели, и билеты на них были расхватаны немедленно. Мне пришлось несколько раз услышать на нарядных, ярко-праздничных улицах неповторимого по своей красоте Алжира русскую речь: "Здравствуйте, товарищ

Чапаев!"

Только два года назад отгремели последние залпы семилетней тяжелой борьбы алжирского народа за свою свободу и независимость, и образ нашего русского Чапаева напомнил алжирцам их собственных героев партизан. Мне называли имена погибших героев Дидуша и Мхиди -легендарные имена для ветеранов войны за независимость. Наш "Чапаев" занял место рядом с ними, победив ужасные, непростительные технические недостатки старого, нереставрированного экземпляра. Показанный в Неделю советского кино, "Чапаев" завоевал сердца алжирцев. После сеанса ко мне подошел пожилой француз и сказал: "Я один из самых старинных ваших зрителей. Я видел "Чапаева" в 1936 году во Франции и сегодня пришел опять. Спасибо!"

Мы показывали "Чапаева" во многих городах Алжира, и нигде он не подвел нашу делегацию. Везде был отличный прием.

Свое тридцатилетие "Чапаев" встретил не только во всеоружии своей проверенной десятилетиями, убеждающей, не придуманной и не раздутой славы и силы, но и в новом техническом качестве. Фильм наконец реставрирован. Найдено несколько нетронутых временем экземпляров, с которых можно было сделать новые контртипы, почти адекватные по техническим качествам первым экземплярам фильма 19341935 годов.

Таким образом, "Чапаев" начинает новый период своей жизни, и нет у меня никаких сомнений, что этот новый период будет плодотворным и долгим, потому что "Чапаев" одно из тех не слишком многих произведений советского искусства, истинное качество и значение которых выдержит не только критические наскоки снобов от искусства, но и самые серьезные и глубокие требования зрителей "грядущих светлых лет".

1964 год

Режиссерские заметки "Дачники" А. М. Г орького

Вступление

Советский театр в большом долгу перед драматургией Горького. Успокоившись на прошлых достижениях, наши театры за последние годы все дальше и дальше

отходят от театрального наследства Горького. Его пьесы все реже и реже появляются на афишах. В театральных кругах все чаще приходится слышать разговоры о том, что горьковская драматургия перестала интересовать нашего зрителя, горьковские пьесы не делают сборов, горьковская тема как бы исчерпана советским театром.

В этом обидном положении меньше всего, конечно, виноваты Горький и его замечательные произведения. В прошлом советского театра есть, несомненно, много достижений в раскрытии и воплощении горьковской драматургии. Образы Горького повлияли на весь ход развития советского театра, на формирование его мировоззрения и творческого метода; такие спектакли, как "На дне" и "Враги" в МХАТ, "Варвары" в Малом театре, "Егор Булычов" в Театре имени Евг. Вахтангова, и некоторые другие вошли в золотой фонд советского театра. К сожалению, все эти бесспорные достижения относятся к более или менее отдаленному прошлому. "Враги" давно уже сошли с репертуара, и едва ли можно рассчитывать, что сегодняшний состав МХАТ добьется того художественного результата, какого в свое время достигал замечательный ансамбль мхатовских стариков. Достаточно вспомнить, с какой силой сверкали в горьковских спектаклях такие яркие звезды, как Качалов, Тарханов, Хмелев, Книппер-Чехова. То же можно сказать и о спектакле МХАТ "На дне", который принес когда-то славу и пьесе, и театру.

"Егор Булычов" в Театре имени Евг. Вахтангова умер вместе с гениальным Щукиным - единственным, непревзойденным и неповторимым исполнителем роли Булычова. Последующие возобновления этого спектакля с другими исполнителями, как ни превозносила их наша пресса, были недолговечными и не имели никакого художественного значения. "Варвары" в Малом театре умерли, так сказать, физиологической смертью. Спектакль "Васса Железнова", в котором так ярко сверкало могучее дарование Пашенной, также сошел со сцены.

Горьковские спектакли сохранившиеся на афишах к сегодняшнему дню, в очень малой степени отвечают серьезным требованиям зрителя.

Едва ли не единственным исключением является постановка "На дне" Ленинградским театром имени Пушкина. Режиссура спектакля нашла правильный и современный подход к раскрытию идейной сущности пьесы, а ее сценическое воплощение отмечено целым рядом больших актерских удач. Но общее положение с горьковским репертуаром на современной советской сцене остается безрадостным, если не беспросветным.

То бескрылое, ползучее ремесло, которое, прикрываясь терминологией системы Станиславского, восторжествовало с середины 40-х годов на советской сцене, всей своей бездарностью обрушилось прежде всего на драматургию Горького, лишив ее главного, наиболее захватывающего качества - революционно-романтического духа, бунтарского содержания.