— Куда ты, приятель сейчас денешься…
Флагман капудан-паши, с которым «Москва» только что обменялась залпами, представлял собой хорошо порубленное топором корыто. С двумя сбитыми мачтами, с болтающимися какими-то веревками на третьей, на нем весело занимались пожары — из открытых орудийных портов выплескивались языки пламени. Турецкие моряки по обрывкам рангоута спускались с высоких бортов к воде, некоторые без видимых раздумий просто прыгали вниз — только всплески и брызги на поверхности. Видимо таким «храбрецам» море казалось куда меньшей угрозой, чем русские пушки.
— Хорошие штуки, эти бомбические орудия — проломы в борту оставляют, будь здоров!
Алехан совершенно спокойно, даже не поморщившись от вражеской пули, что пролетев мимо, обожгла щеку, внимательно рассматривал ход морской баталии, стараясь приметить все мелочи опытным взглядом много чего повидавшего военного.
«Уродцы», к которым он поначалу отнесся с нескрываемым пренебрежением, показывали удивительную скорострельность, немного уступая в ней пехотным трехфунтовым пушкам. Да и немудрено — орудийный ствол ведь очень короткий, банить такой и заряжать можно с легкостью. А пуды картечи буквально смели с палубы турецкого корабля, как суетящихся матросов, так и абордажные команды.
— Видите, как весело горят турецкие суда, Алексей Григорьевич?! То бомбы с «греческим огнем». Это зелье по старинным рецептам изготовил наш академик Ломоносов. Однако так и не сказал Михайло Васильевич никому, даже мне по секрету, где он раздобыл тайну состава Калинника, и что входит в это адское зелье.
Алехан только усмехнулся, глядя на довольного старого адмирала — тридцатилетнему всегда интересно взирать на того человека, возраст которого чуть ли не вдвое старше. Тогда особенно остро понимаешь, сколько еще остается лет жизни для свершений.
— Надо больше бомбических пушек ставить на нижней палубе, страшная и очень полезная штука, скажу вам честно, Григорий Андреевич. Сам внимательно смотрел, как пушечные ядра пробивают борт. Но двухпудовые бомбы его просто проламывают, а если внутри взрываются, то с ущербом великим для османов. Тем паче с такой короткой дистанции, что с ружья можно выцелить любого…
— Я о том государю после сражения немедленно отпишу, — после некоторого раздумья отозвался Григорий Андреевич, и тут же не преминул поправить «сухопутного» коллегу.
— На гондеке нужно только такие орудия ставить, а на шканцах одни лишь «кара-надо» и единороги. Верхний вес малый и остойчивость с валкостью станет у корабля куда как лучше. На баке и юте оставить погонные единороги — шести вполне достаточно. Тогда наш корабль в шестьдесят шесть орудий по весу бортового залпа будет заметно превосходить любое судно из первого ранга, на которых по сотне пушек ставят и более. Нет смысла больше крупные корабли строить, оставить только «образцовым» прежний тип, что раньше строили. Государь его «Славой России» назвал, что проверена в боях и походах, по его словам, которые сам слышал. И экономия на том просто изрядная будет, ее на иные дела флотские лучше обратить. Только вооружить их нужно по-новому, не так как сейчас.
— Так, с этим все мне понятно. Значит, бомбические орудия только на эти четыре новых «города» поставили, Григорий Андреевич? Три датчане построили, и лишь «столицу» мы.
— Первого ранга из-за орудий этих и посчитали, князь. Неудачные корабли вышли, честно вам скажу, более таковых «новоманерных» в два закрытых дека строить не будем. Что касается пушек — на «Москве» только восемь таких орудий, столько же на «Петербурге». А вот на «Киеве» и «Казани» вдвое больше бомбических орудий поставлено.
— А чего такая разница?
— Так нет их больше, князь? Тебе на остров восемь штук отправили — видел их сам, парусиной укрытые. Еще два в Петербурге остались, остальные все здесь находятся, перед твоими «светлейшими очами», — хмыкнул Спиридов, пошутив, и пояснил:
— Для головного корабля орудия генерал Брюс отлил для опыта. А на «Москву», что последнюю датчане построили, просто не хватило — пришлось заменить 36-ти фунтовыми пушками. Велено теперь по образцу «старых» стволы более не отливать. А впредь делать только бомбические орудия — по весу вроде одинаковы, зато по мощи своей они сильно отличны, князь, мы это собственными глазами увидели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вице-адмирал Спиридов минуту рассматривал баталию — ход сражения миновал свою кульминацию и не оставлял никаких сомнений в славной виктории, каких прежде у флота не было. Даже «Добрый почин» (по словам императора Петра Алексеевича) Конона Зотова, что в бою у Эзеля полвека тому назад, имея шесть кораблей, добился виктории над тремя шведскими, выглядел сейчас крайне неубедительно.
И в эту секунду Спиридов заговорил, повышая голос — рев корабельных орудий невольно заставлял это делать:
— Бомбические орудия «секретными» являются, вроде гаубиц шуваловских — они токмо в моем отряде, прислуга крест целует, что тайну сохранит и особые записи о том дает. А стволы зачехляют от глаз любопытных, и никого близко не подпускают.
— Я знаю о сем, Григорий Андреевич, в крепости «Святого Иоанна» весь гарнизон особую присягу дал!
— Прошу простить, князь, но турки вроде пардона просят! Теперь нужно нам особо упорных врагов вразумить!
Спиридов отошел, снова начал отдавать приказы, а Орлов задумался. У Эльфинстона в отряде четыре корабля, у Грейга три, и все по «старому» типу вооружены. Правильно, пока эти шотландцы «своими» насквозь не станут, как те же Брюсы, что давно в Москве обретаются, нечего их к секретам подпускать. А то живо растреплют — а Королевский флот по своей силе русский многократно превосходит.
Те же конические пули, наверняка, уже в Берлине, Париже и Вене со всем вниманием изучают. Года не пройдет, как их армии вооружены такими будут. А тут пушки с огромной разрушительной мощью, их как зеницу ока хранить надобно…
— Вам быть их «крестником» князь, яко наместнику и главнокомандующему, особу императора Иоанна Антоновича, третьего этого имени, представляющего. Ибо имя новым «морским городам» российским, что у турок захвачены, токмо ты вправе давать!
Алехан задумался, подбирая имена «крестникам», а сам с нескрываемой радостью взирал на крепость Паламиди, над которой развевался русский флаг. Теперь, как не крути, Спиридову придется делить лавры с ним — адмирал сделал свое дело на море, он, зато, раздобыл славу себе на суше. Принял капитуляцию у паши, что впал в полную растерянность от увиденного зрелища, сломившего волю к продолжению обороны.
Победа вышла убедительная, и произведет впечатление во всех европейских столицах. Османский флот наголову разгромлен — пять кораблей сгорели и утонули, два выбросились на камни, а еще парочка спустила флаги, прося пощаду. Капудан-пашу выловили из воды и взяли в плен, как и больше трех тысяч турецких моряков.
Половина мелких османских кораблей сдалась, сопротивлявшихся уничтожили орудийным огнем вошедшие в залив русские бриги — 24-х фунтовые единороги могли и линкор повредить, что им галера или пинк.
Турецкий гарнизон крепости Паламиди, что возвели еще венецианцы, из полутысячи человек, осажденный всего полубатальоном Апшеронского полка, сдался сразу, страшась ярости маниотов. Да и высадку морской пехоты турки хорошо видели, как и догоравшие результаты русской победы. И паша понимал, что теперь в кольце полной блокады рано или поздно последует штурм, а помощь не прибудет.
— Нарекаю один из кораблей «Котором», а другой «Коринфом» — города сии приняли наше подданство! А потому жители их заслуживают чести служить на оных воплощениях российской славы!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Глава 17
Варшава
Король Польский
Станислав IIАвгуст
полночь 17 марта 1768 года
— Знаешь, Като, я очень рад, что ты снова со мною! Только я король страны, что обречена на заклание…
— С чего это ты взял, мой дорогой? Что за глупые мысли приходят в твою светлую и умную голову? Пока я с тобою, знай — все у тебя будет хорошо, любимый мой!