Тетушка запихнула в дровяную плиту пару отличных ровных поленьев и приоткрыла крышку котла, стоявшего сверху. Из котла повалил горячий пар, превратив кухоньку в баню. Тетушка проверила картошку на готовность, ткнув в нее спичкой.
— Еще минуточку. Ругер, накрывай на стол, а я пойду умоюсь.
С этими словами тетушка снова вышла. Протерев оконное стекло, я увидела, как она склонилась над лоханью, раздевшись до пояса на ноябрьском морозе. Я по пыталась представить себе, какова температура воды в этой лохани. Тетушка тщательно и аккуратно вытерлась. Когда она вошла в дом, лицо ее светилось, она выпрямилась: стало заметно, что когда-то она была очень статной женщиной.
Дар речи вернулся ко мне только за столом, когда мы ели горячую картошку.
— Я думала, все такие дома уже снесли…
— Этот держится с 1752 года, — с гордостью отозвалась она. — Теперь он культурный памятник. Ну, выпьем за это! — Она подняла свой бокал, в котором плескалась горькая жидкость, и залпом выпила, а затем стала смотреть, как я пытаюсь пригубить коричневое снадобье. Я, конечно же, закашлялась: напиток оказался еще крепче, чем я думала.
— Это с непривычки, — сказал Ругер, по-отечески улыбаясь.
В плите потрескивал огонь, в кресле мурлыкал кот, кровать была аккуратно застелена лоскутным одеялом.
— У меня почти такое же, — сказала я. — Бабушка сшила.
Тетушка вытянула ноги под столом, задев меня носками, и удовлетворенно вздохнула.
— Вы ложитесь на кровать, а я достану матрас.
Я ужасно покраснела от смущения.
— Но я не собиралась ночевать здесь, — еле выговорила я.
— Почему это? — она бросила на меня удивленный взгляд.
— Элли живет с родителями, — ответил Ругер. Это произвело на тетушку такое впечатление, будто он сообщил нечто из ряда вон выходящее.
— Вот оно как! Поздравляю! Жить у родителей — такое не каждому выпадает.
Она вдруг погрустнела. Ругер обнял ее за дрожащие плечи.
— Ну-ну, тетя… ты же большая девочка. И еще у тебя есть я!
— Но я-то хочу увидеться с папой, — жалобно проговорила тетушка. — И с мамой… и с братом… почему их здесь нет?
Ругер поднял тетушку на руки, словно она была маленькой девочкой, и посадил к себе на колени, бережно поглаживая тонкие черные волосы. Она положила голову ему на плечо, и уже через минуту дрожь унялась.
— Может, блинчиков на сладкое? — спросила она, утирая слезы.
Я кивнула, немного сбитая с толку такими перепадами.
— На меня иногда находит, — пояснила тетушка, выпрямляясь. — Как маленькая становлюсь.
Когда мы поели блинчиков, Ругер проводил меня к метро. Этой ночью он собирался остаться у тетушки, чтобы она не грустила.
— Дети — они такие, — сказал Ругер, — стоит выйти в соседнюю комнату, как им уже чудится, что ты пропал. Вот и тетушка так.
— А что с ее мамой и папой?
— Ее папа купил это домик, чтобы семья иногда здесь жила. Они были цирковыми артистами. Мой отец и тетя Роза жили здесь с няней. А родители приезжали на пару месяцев в году. Пока тете не исполнилось двенадцать. После они уже не появлялись.
— Родители не имеют право вот так пропадать! — возмутилась я. — Вот эгоисты!
— Может быть. А может быть, они умерли.
Я уставилась на него, ничего не понимая.
— Но ведь такое становится известно?
— Нет. Они выполняли опасный трюк. Тройное обратное сальто на высоте восемнадцати метров. Ошибиться можно было только один раз.
— А как же страховочная сеть?
Ругер покачал головой.
— Поэтому-то на них и приходили посмотреть. Они не пользовались сетью.
— Но у них же были дети! Это ведь преступление!
— Может быть, — Ругер загадочно улыбнулся и добавил: — Теперь у нее только я.
— Повезло ей, что у нее есть именно ты и никто другой. Правда, очень повезло!
Ругер рассмеялся.
— Повезло мне, что я встретил тебя. И никого другого, — прошептал он. — Не знаю, что сказала бы тетя, если бы я привел домой какую-нибудь нормальную девчонку.
— Нет никаких «нормальных» девчонок, — возразила я и поцеловала его. — Это парни так думают. Иди к тете, позаботься о ней!
— Угу, — ответил он. — Расскажу ей сказку на ночь.
Мы обнялись, стоя под старинным фонарем на старинной мощенной булыжником улочке. Как в фильме. О прежних временах.
Потом мы одновременно повернулись и пошли в разные стороны. Но, обернувшись, я увидела, что обернулся и он. Так мы и шли, пока я не налетела на какую-то тетеньку, уже у самого спуска в метро.
Вернувшись домой, я застала маму в самом плачевном виде.
— Звонили из больницы в Люлео[5]. Он там.
— Что? — я уронила куртку на пол.
Гипс
Вот как все было. Папину машину занесло на дороге на третий день командировки, и теперь он лежал в больнице с ногой в гипсе и весь в синяках. Я говорила с ним по телефону. Он почти ничего не рассказывал, но я все-таки узнала, что ему повезло: обошлось лишь ушибами ребер, отеками и переломом ноги.
— Они говорят, что это настоящая удача, — монотонно повторял он.
— Вот и хорошо, — отозвалась я. — Значит, скоро ты снова будешь дома?
— Не знаю, — ответил папа. — Ничего не знаю. Я, наверное, самый смешной и нелепый в мире человек.
— Значит, ты можешь попасть в книгу рекордов Гиннеса, — ответила я.
Он ничего не ответил, и мне стало стыдно.
— Может быть, ты ехал на слишком большой скорости? — мягко спросила я.
— А может быть, просто устал…
— Ты заснул?
— Ну, как сказать — заснул… Зевнул пару раз, а потом принял пару таблеток «Вивамакса», чтобы взбодриться.
— И оказалось, что это снотворное?
— Ну, они, наверное, не рассчитаны на мгновенный эффект — их надо принимать продолжительное время.
— Я приеду навестить тебя.
— Это слишком далеко. А тебе надо в школу. Посмотри на карту — увидишь, где Люлео.
— Обнимаю тебя, пап. Скоро увидимся.
— Угу, — промычал он, и голос у него был мягкий, как французский сыр многомесячной выдержки.
Мама бродила по квартире, попутно наводя порядок: вытаскивала из шкафов папины вещи, бросала в кучу старые рубашки и брюки.
— Он скоро вернется! — протестовала я. — Ему что, голым ходить?
Она что-то пробормотала в ответ: мол, угораздило же выйти замуж за безнадежного типа.
Вечером я снова забралась в окно к Лу.
— Что-то мне неспокойно, — сказала я. — Теперь он считает, что совсем опозорился.
— Ну и шут гороховый, — отозвалась Лу маминым эхом.
— Эти оздоровительные препараты надо запретить! — злобно произнесла я. — И автомобили, и все эти магазины товаров для здоровья, и вообще весь Норланд[6]! Стереть с карты!
— Ты со мной говоришь или с кем? — вздохнула Лу, пытаясь распутать пряди волос, только что выкрашенных в рыжий цвет.
— Тебе и дела нет до папы, да? — я встала между ней и зеркалом.
— Конечно, есть, но мне все это осточертело! — она уронила руки, все в рыжих пятнах, на колени.
— Что — это?
— Вся эта морока.
— Потому что ты интересуешься только собственной персоной!
— Неправда — ну скажи, неправда! — голос у нее стал жалобный.
— Сначала докажи!
— Уходи!
— Ладно. Уйду. Продолжай в том же духе, раз тебе плевать на остальных! Раз папа тебя не интересует!
Иногда я жалела, что эта эгоистка — моя сестра. Например, как в этот раз.
На следующий день я решила, что так просто моей сестре не отвертеться.
Учебное время тянулось бесконечно медленно. За окном, тяжело опускаясь, кружили большие хлопья мокрого снега. На уроке английского я поняла, что нужно делать.
Папа оказался в отчаянном положении, а мама, очевидно, считала, что лучший способ помочь ему — перебрать одежду. Значит, поехать к папе должна я. Но не одна.
После английского я бросилась прочь из школы, не обращая внимания на Сюзи и Лотту, которые сперва припустили за мной, надеясь выведать пикантные подробности моей жизни.
— Ты уезжаешь с тем парнем?
— А может, вы снова будете варить суп в ванне? Тогда можешь рассчитывать на нашу помощь!
— Нет, ничего мы не будем варить, — огрызнулась я. — И вообще, дело не в Ругере!
— Ну пожалуйста, расскажи! Вы встречаетесь? Или вы просто друзья?
Я ответила, что мне нужно спешить и что меня, скорее всего, не будет несколько дней. А уж что они там подумали, меня не волновало.
Дома я разыскала свою банковскую карточку, на которую мама переводила мое ученическое пособие, и оставила на столе записку: мама имеет право быть в курсе.
Когда я ворвалась в палату, Лу лежала на кровати и вполглаза смотрела телевизор.
— Осторожно, ковер! — крикнула она. — Сними ботинки!
— Нет времени! Поехали! Вставай — бери зубную щетку и надевай ботинки!