Читать интересную книгу Остановить Батыя! Русь не сдается - Виктор Поротников

Князь Георгий надеялся, что Всеволод сумеет столковаться с владыкой Митрофаном, используя свое красноречие и умение терпеливо выслушивать собеседника.

Однако беседа между Всеволодом Георгиевичем и епископом Митрофаном сразу не заладилась, ибо владыка остался недоволен тем, что князь Георгий, покидая столицу, не попросил у него благословения, даже не попрощался с ним.

— Улизнул, как вор, батюшка твой, — сердито выговаривал Всеволоду епископ Митрофан. — Разобиделся на меня князь Георгий за то, что я посоветовал ему замириться с Михаилом Черниговским, дабы объединить силы черниговских Ольговичей с суздальскими Мономашичами в войне с мунгалами. Накричал на меня князь Георгий, мол, не мое это дело о мире с черниговцами рядить. Он, дескать, и сам Батыгу одолеет. — Владыка Митрофан сокрушенно покачал головой. — Высоко сидит князь Георгий, да низенько мыслит, гордыня ему взор застит. Не извлекает он уроков из своих ошибок, к добру это не приведет.

Всеволод Георгиевич заикнулся было про летописный свод, но этим еще сильнее рассердил епископа Митрофана.

— Умолчать, говоришь, в летописании про Коломенскую битву, — желчно усмехнулся длиннобородый владыка, пронзив Всеволода прямым взглядом, в котором были удивление и возмущение. — Может, и про татарское нашествие ничего не писать, а? Просто поставить пробел в летописи, умолчав о сожженной татарами Рязани, о гибели рязанских князей и многих тысяч русичей, оказавшихся на пути у Батыя.

— Я прошу не замалчивать битву при Коломне, владыка, — не поднимая глаз, проговорил Всеволод, — но лишь не упоминать в летописи про участие в этой сече суздальских полков, только и всего. Можно ведь написать, что под Коломной сражались с татарами рязанские князья Роман и Глеб Ингваревичи. Тем более что это так и было. Роман Ингваревич был убит в том сражении.

— Написать-то можно что угодно, княже, — сказал епископ Митрофан, резко откинувшись на спинку стула. — Вот токмо наша ложь не прибавит славы и величия твоему отцу. Был бы здесь сейчас воевода Еремей Глебович, он согласился бы со мной. Но его нет теперь среди живых, ведь Еремей Глебович пал под Коломной.

При последних словах владыки Всеволод Георгиевич слегка вздрогнул, по его лицу промелькнула тень досады и недовольства, словно ему напомнили то, о чем он не хотел вспоминать.

— Я пойду, пожалуй, отче, — выдавил из себя Всеволод Георгиевич, поднявшись со стула. — Извини, что оторвал тебя от насущных дел. Прощай.

Неловким движением набросив на плечи красный плащ, Всеволод Георгиевич шагнул к выходу из светлицы. Уже у самой двери его настиг вопрос епископа Митрофана:

— Сын мой, когда же нам ожидать твоего батюшку с силой ратной?

— Недели через две, владыка, — обернувшись, ответил Всеволод Георгиевич. — Может, и через три недели.

— Храни тебя Господь, княже! — Епископ Митрофан осенил Всеволода Георгиевича крестным знамением. — В тяжкую годину ты принял власть над столицей и войском из рук отца своего. Да укрепит тебя Спаситель на сем трудном поприще!

* * *

Придя в великокняжеские хоромы, Всеволод Георгиевич сразу же столкнулся с братом Мстиславом. Тот мигом догадался, что у Всеволода только что состоялся неприятный разговор с епископом Митрофаном.

— Чего тебе наговорил этот старый хрыч? — спросил Мстислав. — О чем ты толковал с ним, брат?

Всеволод лишь молча отмахнулся, не желая посвящать Мстислава в подробности своего разговора с владыкой. Однако отделаться от Мстислава было не так-то просто. К тому же он знал о том поручении, какое было дано Всеволоду отцом.

— А я бы не стал лебезить перед епископом Митрофаном, — сказал Мстислав, знавший мягкосердечие старшего брата. — Я дал бы ему гривен или злата. Перед такими доводами мало кто устоять сможет!

— С Митрофаном это не пройдет, он же бессребренник, — мрачно обронил Всеволод.

— Значит, нужно играть на властолюбии Митрофана, — не унимался Мстислав. — Ты сказал бы ему, брат, что отец наш имеет замысел образовать во Владимире митрополию в обход Киева, что митрополитом он подумывает сделать его, Митрофана. Конечно, при условии, что Митрофан кое в чем станет посговорчивее, — с хитрой усмешкой добавил Мстислав.

— Пустой это замысел, и я говорил об этом отцу, — нахмурился Всеволод. — Греческая патриархия не одобрит и не разрешит существование двух митрополий на Руси.

— А мы греков и спрашивать не будем! — со свойственной ему самоуверенностью заявил Мстислав. — Чего на них оглядываться, брат? После взятия Царьграда крестоносцами Ромейская держава распалась на части. Греческие патриархи теперь мыкаются то в азиатской Никее, то в приморском Трапезунде. Как они могут нам на что-то указывать, коль сами лишились патриаршего престола в Царьграде? На этом престоле с недавних пор сидит латинский патриарх Никола из Пьяченцы, посаженный папой римским. Смех, да и только!

— Потому-то и наказует Господь христианские народы нашествиями диких язычников, ибо нету мира и единства между латинской и православной Церквами, — с тяжелым вздохом заметил брату Всеволод.

Удалившись в свои покои, Всеволод Георгиевич хотел побыть в одиночестве какое-то время, но не тут-то было. Его разыскали мать и жена, которые тоже хотели примирения между суздальскими Мономашичами и черниговскими Ольговичами. Мать Всеволода доводилась родной сестрой Михаилу Черниговскому, а его жена была из рода новгород-северских Ольговичей, которые состояли в троюродном родстве с черниговскими Ольговичами. Обе женщины пытались через Всеволода повлиять на князя Георгия, убедить его забыть вражду с Михаилом Черниговским и его родней. Княгиня Агафья, мать Всеволода, не осмелилась напрямик сказать своему вспыльчивому супругу, что сейчас не время для распрей между русскими князьями. Агафья подговорила Всеволода затронуть эту тему в беседе с отцом.

Всеволод же, как ни пытался заставить себя заговорить с отцом о заключении союза с Михаилом Черниговским, так и не смог этого сделать. Поэтому теперь ему было стыдно перед женой и матерью, ибо он не оправдал их надежд, не справился с собственной робостью.

Узнав, что ее старший сын, будучи все время рядом с отцом, так и не заикнулся ему о примирении с черниговскими Ольговичами, княгиня Агафья в горестном отчаянии всплеснула руками.

— За что мне такое наказание, Господи! — воскликнула она, чуть не плача. — Мой брат враждует с моим мужем, а мой старший сын не в силах примирить их даже ради спасения града Владимира от Батыевой орды. На кого же мне еще уповать, Господи?..

Не слушая сбивчивых объяснений Всеволода, княгиня Агафья удалилась из его покоев, хлопнув дверью.

Княгиня Марина, жена Всеволода, тоже была сильно расстроена. Насмотревшись на толпы беженцев, усталых и обмороженных, наслушавшись их рассказов о зверствах мунгалов, княгиня Марина жила в постоянном страхе. Ей было всего двадцать лет. Она часто виделась с княгиней Агафьей, пребывая под ее опекой и веря каждому ее слову. Княгиня Агафья как-то обмолвилась, что суздальским Мономашичам не одолеть Батыеву орду без помощи черниговских Ольговичей. Эта реплика свекрови запомнилась княгине Марине. Более того, в ней окрепло убеждение, что спасением Залесской Руси от татар может стать только союз Ольговичей с Мономашичами.

— Я не ожидала от тебя такого малодушия, видит Бог, — укоряла мужа княгиня Марина, оставшись с ним наедине. — Мунгалов, сказывают, полным-полно, как муравьев. Где твой отец соберет большую рать, чтобы разбить нехристей? Он ведь ушел в малолюдные края, где лишь леса да дикое зверье. Тебе надо было любой ценой убедить своего отца, чтобы он послал гонцов за подмогой к черниговским Ольговичам. А ты что сделал, свет мой? — Княгиня Марина сердито отвернулась от мужа. — Ты ничего не сделал! На что нам теперь надеяться? Татары не сегодня завтра ко Владимиру подступят.

Всеволод сел на скамью и усадил Марину рядом с собой.

— Не печалься раньше времени, лада моя, — ласково сказал он, мягко обняв жену за плечи, обтянутые желтым бархатом облегающего длинного платья. — Татары ведь не налегке идут, они свои обозы и стада за собой тащат. По узким заснеженным дорогам с обозами-то шибко не разбежишься. Вот увидишь, милая, пройдет дней десять, прежде чем нехристи под Владимиром объявятся. К тому времени отец мой стянет под свои стяги полки своих племянников Константиновичей. Может, и брат его Ярослав подойдет с войском из Южной Руси.

Слова Всеволода немного успокоили его голубоглазую русоволосую жену, которой так хотелось верить, что орда Батыя непременно будет разбита суздальскими князьями у стен града Владимира.

Весь вечер Всеволод старался быть веселым и беспечным, чтобы, глядя на него, и Марина пребывала в безмятежном состоянии духа. Придя после ужина в опочивальню, супруги со смехом перебрасывались веселыми репликами, вспоминая не очень пристойные прибаутки Мстислава, которыми тот смешил свою жену Кристину за вечерней трапезой. Жене Мстислава было всего семнадцать лет, поэтому она была смешлива и непосредственна, как любая девушка в ее возрасте.