Представляю ее стонущей под каким-то мужиком, и аж дрожь по всему телу пробегает. Придушил бы суку… Но всё же, к моему удивлению, к злости примешивается толика жалости — крепко ей от меня сегодня досталось.
— Лиза, Юрий Игнатович утверждает, что у тебя до него уже был половой партнер, так ли это?
Она вздрагивает от вопроса. Замирает на месте и выкатывает свои карие глазищи.
«Как корова перед убоем, ей богу…»
— Это правда… — шепчет она наконец.
— Что? — Марисоль несколько раз хлопает ресницами, выпускает руку приемной дочери. — Ты сейчас шутишь, да?
— Нет, не шучу… — отвечает Лиза чуть громче и начинает свою историю.
Признается, как попробовала шампанское, как проснулась наутро с больной головой и дырой в памяти.
Не верю! Ни единому слову не верю!
В конце она еще смеет каяться:
— Я не знаю, как это вышло… В памяти совершенный провал, помню только урывками… Я не хотела! Правда!
— Ну да, выпила глоток шампанского и отшибло память? Как удобно! — презрительно отвечаю.
Она морщится от моих слов, снова лепечет:
— Я не хотела! Пожалуйста, поверьте мне!
Отворачиваюсь от нее и снова требую вернуть мои деньги. А у ее отца с дядей лица похоронные и взгляды потухшие.
— Уведи ее! — командует своей жене Авзураг.
Та кивает, хватает Лизу за локоть, и они исчезают за дверью.
Осетин медленно качает головой, поворачивается ко мне:
— Это недосмотр, наша оплошность, не приемлемо… Не уберегли… Но я клянусь вам, что с остальными дочерями подобной ошибки не допущу. Вы можете выбрать любую другую…
— Нет уж, спасибо! Завтра утром мой секретарь пришлет вам реквизиты, и вы перечислите мне всю сумму обратно! Чтоб до рубля… Иначе я устрою вам столько проблем, что жизнь без гроша в кармане покажется раем!
Стучу по столу кулаком и поднимаюсь так резко, что чуть не опрокидываю стул. Разворачиваюсь и быстрым шагом ухожу к себе.
Оказавшись в своем номере, иду в ванную. Хочу умыть лицо, наклоняюсь над раковиной и вижу следы крови.
Все-таки не надо было ее так сильно…
«Заслужила!» — тут же оправдываюсь.
Но даже несмотря на то, что оплеухи были вполне щадящим наказанием за такой проступок, мне всё равно становится ее немного жаль. Душу это чувство в зародыше, возвращаюсь в комнату, достаю чемодан и начинаю собирать вещи. Ноги моей больше в этом борделе не будет.
Когда уже почти всё складываю, дверь вдруг открывается.
У меня внутри всё опаляет огнем. На секунду кажется, что это Лиза. Пришла с очередными извинениями, будет проситься со мной в Москву…
Ловлю себя на глупой мысли, что, может, даже и послушал бы ее извинения, если всё же сказала бы правду — ведь ее история так же далека от реальности, как Марс от Солнца. Но нет, это не она. Это ее приемная мать.
— Как вы могли так просто от нее отказаться?! — возмущается она с порога и без приглашения проходит в комнату.
— Вы в своем уме? Вы там тоже были! Причина у меня имеется…
— Чтобы потерять девственность, достаточно одной глупой ночи, а Лиза могла бы быть с вами всю жизнь! Да, она совершила оплошность, но, думается мне, не по своей воле… Неужели так важно быть первым? Она хорошая, милая, добрая девочка…
— Я не верю, что она ничего не соображала после бокала шампанского! Даже при ее маленьком росте и весе это слишком малая доза спиртного для такой реакции организма!
— А я верю! Она честная! Я знаю, о чем говорю…
— Тогда почему она не рассказала вам сразу?
— Мы были в отъезде… А потом, думаю, просто побоялась… Вы сделали большую ошибку, Юрий Игнатович! Такую, как Лиза, вы больше не найдете!
Она фырчит, бросает на меня полный гнева взгляд и идет к двери. Уже на выходе выставляет вперед руку с растопыренными пальцами, начинает ими шевелить и говорит:
— Вы свое счастье как песок сквозь пальцы пропустили!
Глава 27. Суд
Тем же вечером:
Лиза
Сижу в спальне приемных родителей, причем не где-нибудь, а прямо на полу у двери. Если зайдут, обязательно меня увидят и отругают за то, что подслушиваю, но просто не могу заставить себя убрать ухо от замочной скважины.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Как ножом режет брошенная в лицо гневная фраза мамы Марисоль:
«Что ты наделала? Ты себя погубила! Теперь непонятно, что будет…»
Да, всё так и есть. Я совершила непростительную вещь… И меня уже судят — как раз по ту сторону двери.
— Прибить сучку! — чеканит дядя Улдан. — В назидание!
— Как следует выпороть, чтобы живого места не осталось! — орет приемный отец.
— Избиение — не ответ на все вопросы! — заступается приемная мать.
Но ее голос слишком слаб, мужские голоса громче, сильнее.
— Выпороть так, чтоб на спине ни клочка кожи вообще не осталось… — входит в раж дядя.
— А что ты потом с ней будешь делать? В таком виде она никому не будет нужна… — замечает Авзураг.
— За нее такую мы всё равно уже не выручим никакого калыма! Накажем на глазах у остальных, чтобы прочувствовали, чем пахнет неповиновение, а потом… Я заберу ее себе. Будет дом прибирать, по хозяйству крутиться. Всё полезней, чем просто так коптить небо. Вместо нее возьмем новую… Убытки, конечно, но зато будет уроком всем остальным. Больше даже пикнуть не посмеют против!
— Я ее тебе не отдам! — снова встревает приемная мать. — Наказать нужно, да, но не так радикально! Незачем ее уродовать! Запрем в подвале на несколько дней, это произведет должное впечатление. Потом восстановим девственную плеву и отыщем нового жениха, всего-то!
— Марисоль, ты соображаешь, что говоришь? — не выдерживает Авзураг. — Если мы сейчас не устроим показательную порку, твои обожаемые дочери подумают, что им тоже так можно, и таких вот недовольных Юриев прибавится в разы! Одиннадцать миллионов! Ее выходка стоила нам одиннадцать миллионов, ты можешь себе это представить?!
— Если вы искалечите ее при девочках, вас только возненавидят… — возражает она мужу. — Уже ненавидят!
— Их чувства мне до одного места! Лишь бы слушались!
— А ты с ними и не водишься, это ведь я их всему учу! — выдает новый аргумент Марисоль. — Мне с ними контактировать каждый день, они перестанут меня воспринимать…
— Если хоть одна из них проявит неуважение…
— Дело не в уважении, а в контакте!
— Молчи, женщина! — орет Авзураг. — Ты уже начинаешь меня напрягать! Смеешь повышать на меня голос... тем более при брате…
И она замолкает... Совсем! От этого мне делается во сто крат страшнее. Ведь Авзураг никогда не обижает свою жену. Значит, сейчас он в страшном гневе, а мой единственный защитник повержен.
— Делаем так! — командует он. — Соберем девок в подвале, всех до единой, даже самую младшую! А эту профурсетку крепко привяжем к стулу и выпорем на их глазах! Пусть знают, что случается за такие проступки! Потом уже решим, что с ней делать…
— Это правильное решение! — Чувствую в голосе дяди столько довольства, что хочется удавиться. — Я съезжу за розгами. Есть у меня один знакомый, вымачивает их в соляном и перцовом растворе. Отличная вещь! Усиливает жжение многократно. Будет эффект как от химического ожога. Да после такого ни одна из твоих дочерей рта без твоего разрешения не откроет, даже пальцем шевельнуть будет бояться! Я знаю, о чем говорю! Сейчас позвоню водителю, вернусь через час, тогда и начнем!
Тут всё же слышу голос приемной матери. Она практически молит:
— Давай хотя бы не сегодня! Ей и так порядком досталось, психика может не выдержать, это же Лиза, она слабенькая…
— Ты со своей жалостью нас по миру пустишь! — снова орет на нее муж. — Мне сейчас отправить ее к сестрам на мягкую удобную постель? Мол, погуляла, пойди отдохни?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Мы запрем ее в подвале… — продолжает Марисоль. — А завтра, когда страсти немного поулягутся, уже и накажем…
Буквально кожей ощущаю недовольство дяди:
— Никакого завтра! Сегодня же! Сейчас же! Можно даже ремнем, ведь нужно по горячим следам…