ВЕЛИКИЙ ЧЕТВЕРГ
Великий четверг - день установления Евхаристии, день Тайной Вечери. В тропаре четверга поется:
Егда славнии ученицына умовении вечери просвещахуся,тогда Иуда злочестивыйсребролюбием недуговав омрачашеся,и беззаконным судиямТебе, Праведнаго Судию, предает.Виждь, имений рачителю,сих ради удавление употребивша,Бежи несытыя души,Учителю таковая дерзнувшия.Иже о всех благий. Господи,слава Тебе.
* * *
Ночь над Иерусалимом. Город спит. В сионской горнице зажжены светильники. В печальном молчании сидят Двенадцать. "Один из вас предаст меня". Шепот, испуганные возгласы: "Не я ли?" Стремительно встает Иуда и ускользает в ночную тьму.
Не спят и члены Синедриона. Архиереи отдают тайный приказ воинам...
Апостолы разделили священную Чашу и Хлеб. Господь говорит о страданиях, которые ждут Его. Петр с горячностью обещает идти с Ним на смерть. Он не подозревает, как она близка.
"Да не смущается сердце ваше... - говорит Учитель. - Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас".
Тихо напевая пасхальный псалом, один за другим покидают дом; при бледном свете луны выходят за ворота и углубляются в масличный сад Гефсимании. Там царит мрак. Каждый звук отдается в тишине.
Апостолы расположились на ночлег. Только трое следуют за Иисусом, но и у них глаза слипаются, слабость парализует тело. Сквозь, забытье они слышат Его голос: "Авва, Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня, но не чего Я хочу, а чего Ты... "
Между тем стража уже пересекает по тропинке овраг. Впереди - Иуда. "Кого я поцелую. Того и берите". Воины идут между деревьями. Фонари и факелы мелькают среди стволов сада...
"Симон! ты спишь? Не мог ты бодрствовать один час!... "
Кончено. Они уже здесь. Отблески огня на злых, возбужденных лицах. Иуда бросается к Иисусу и целует Его.
- Здравствуй, Равви!
- Друг, вот для чего ты пришел!..
Их окружают.
- Кого ищете?
- Иисуса Назарянина.
- Это Я.
Они смущены, испуганы, однако через мгновение уже приходят в себя и стягивают веревками Его руки.
Петр бросается вперед с мечом. Но Учитель не хочет кровопролития. "Теперь ваше время и власть тьмы", - говорит Он страже. Растерянные ученики в ужасе разбегаются...
А потом настает эта страшная ночь: отречение Петра, допрос у архиерея, издевательства челяди, лживые показания, вопль Кайафы: "Ты ли Мессия, Сын Благословенного?" - и в напряженной тишине ответ: "Я!... "
Утро. Христос перед Пилатом, сонным, брезгливым, недовольным. Какое дело прокуратору до религиозных споров? Назло архиереям он готов отпустить Узника, Который кажется ему безобидным мечтателем. "Я пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине", - слышит Пилат и усмехается: "Что есть истина?" Он не верит в нее. Он верит только в силу золота и легионов. Сохранить благоволение кесаря ему дороже всех истин на свете. Говорят, что этот Назарянин бунтовщик, выдающий Себя за Царя Иудейского? Это уже опасней споров об истине; рисковать нельзя. И Пилат умывает руки.
* * *
Можно без конца перечитывать эти евангельские страницы о Страстях, и каждый раз они будут открываться по-новому, оставаясь вечно живыми.
У Чехова есть замечательная новелла о том, как после службы Великой пятницы студент пересказал двум деревенским женщинам гефсиманские события и драму отрекшегося Петра.
"Петр, - закончил он, - взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые Он сказал ему на вечери... Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В евангелиях сказано: "И исшед вон, плакася горько". Воображаю: тихий-тихий темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания...
Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль...
Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше... Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха...
Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему - к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям" ("Студент").
В русской литературе есть еще одно свидетельство огромной силы Страстных богослужений. Это эпилог романа "Господа Головлевы". В гибнущем доме, который разрушен алчностью и бездушием, старик Порфирий и его племянница вдруг осознают, что их жизнь была лживой и преступной. Наступает позднее, мучительное раскаяние. Совершается оно на фоне службы двенадцати Евангелий. "На Анниньку эта служба всегда производила глубокое потрясающее впечатление. Еще будучи ребенком, она горько плакала, когда батюшка произносил: "И сплетше венец из терния, возложиша на главу Его, и трость в десницу Его", - и всхлипывающим детским дискантом подпевала дьячку: "Слава долготерпению Твоему, Господи! Слава Тебе!" А после всенощной, вся взволнованная, прибегала в девичью и там, среди сгустившихся сумерек... рассказывала рабыням "страсти Господни". Лились тихие рабьи слезы, слышались глубокие бабьи воздыхания. Рабыни чуяли сердцем своего Господина и Искупителя, верили, что Он воскреснет, воистину воскреснет. И Аннинька тоже чуяла и верила. За глубокой ночью истязаний, подлых издевок и покиваний, для всех этих нищих духом виднелось царство лучей и свободы".
Годами Иудушка-Порфирий "выслушивал евангельское сказание, вздыхал, воздевал руки, стукался лбом в землю, отмечал на свече восковыми катышками число прочитанных евангелий и все-таки ничего не понимал. И только теперь, когда Аннинька разбудила в нем сознание "умертвий", он понял впервые, что в этом сказании идет речь о какой-то неслыханной неправде, совершившей кровавый суд над Истиной... ".
В Великий четверг Литургия совершается по чину св. Василия, а вечером на утрени - служба Страстей Христовых, когда читают из Евангелий 12 отрывков, которые охватывают события от Тайной Вечери до Погребения Спасителя. Молящиеся стоят с зажженными красными свечами, хор поет: "Слава Страстем Твоим, Господи", "Слава долготерпению Твоему, Господи".
ВЕЛИКАЯ ПЯТНИЦА
В этот день Литургию не служат. Сам Божественный Агнец приносит Себя в жертву. Содрогаются небо и земля. Солнце скрыло свой лик. Тьма надвигается на Голгофу. В одиночестве, с высоты Креста, встречает Он мрак. Внизу люди, глумящиеся и встревоженные, равнодушные и плачущие. Он один. "Изъязвлен за беззакония наши и мучим За грехи наши". Он умирает, умирает вместе со всеми пережившими муки и смерть, делит с миром последний ужас конца...
* * *
После полудня в храмах служится вечерня, и в конце ее под пение стихиры: "Тебе, одеющегося светом, яко ризою... " - выносится Плащаница. На ней изображен Христос, лежащий во гробе. Ее полагают посреди храма на особом возвышении, которое обычно украшают цветами, и молящиеся, подходя к ней, с благоговением прикладываются к изображению.
Поздно вечером (или ночью) совершается утреня, и священники, стоя перед плащаницей, читают погребальные стихи. В конце утрени процессия, символизируя погребение Господа, несет плащаницу вокруг храма. Этот момент запечатлен в известном стихотворении Бориса Пастернака "На Страстной".
Еще кругом ночная мгла,Еще так рано в мире,Что звездам в небе нет числа,И каждая, как день, светла,И если бы земля могла,Она бы Пасху проспалаПод чтение Псалтири.Еще кругом ночная мгла:Такая рань на свете,Что площадь вечностью леглаОт перекрестка до угла,И до рассвета и теплаЕще тысячелетье.Еще земля голым-голаИ ей ночами не в чемРаскачивать колоколаИ вторить с воли певчимИ со Страстного четвергаВплоть до Страстной субботыВода буравит берегаИ вьет водовороты.И лес раздет и непокрытИ на Страстях Христовых,Как строй молящихся, стоитТолпой стволов сосновых.А в городе, на небольшомПространстве, как на сходке,Деревья смотрят нагишомВ церковные решетки.И взгляд их ужасом объят,Понятна их тревога.Сады выходят из оград,Колеблется земли укладОни хоронят Бога.И видят свет у царских врат,И черный плат, и свечек ряд,Заплаканные лицаИ вдруг навстречу крестный ходВыходит с Плащаницей,И две березы у воротДолжны посторониться.И шествие обходит дворПо краю тротуара,И вносит с улицы в притворВесну, весенний разговор,И воздух с привкусом просфорИ вешнего угара.И март разбрасывает снегНа паперти толпе калек,Как будто вышел человек,И вынес, и открыл ковчег,И все до нитки роздал.И пенье длится до зари,И, нарыдавшись вдосталь,Доходят тише изнутриНа пустыри под фонариПсалтирь или Апостол.Но в полночь смолкнут тварь и плоть,Заслышав слух весенний,Что только-только распогодъ,Смерть можно будет поборотьУсильем воскресенья.
ВЕЛИКАЯ СУББОТА