— Они не боятся вашего оружия, — сказал пикси. — Когда я дуну, бегите к карете. Бегите изо всех сил!
Я скосил глаза влево. Казалось, чахлая болотная трава ожила, подернулась мелкими буро-желтыми волнами, превратилась в две реки. Одна река обтекала нас по кругу, сверкая воспаленными, злобными глазами, а вторая потекла в сторону дороги. Лошади бились в постромках, ржали в страхе. Кучер безрезультатно пытался их успокоить. Оба младших егеря стреляли с подножки; рядом я заметил тетю Берту и Анку, они наловчились перезаряжать арбалеты.
Фомор развернулся лицом к врагу, на ходу выкручивая из посоха полутораметровый двуручный меч. Его волосатые щеки раздулись, словно магистр собирался дунуть в саксофон. В оранжевом свете тускло отозвались рунические письмена на лезвии. Зеленоглазый пикси, чем-то похожий на совенка, тряс своими амулетами, приседал и вскрикивал, но пока это нам ничем не помогало. Я попытался установить контакт хотя бы с одним котом, это получилось. Пожалуй, я мог бы подчинить себе пару Дюжин, но не более того. Удержать такую ораву без специальных заклинаний не смог бы и дядюшка Эвальд.
Коты заорали и бросились к нам. По сравнению с этим воплем, весенние серенады дюжины «сиамцев» показались бы милой колыбельной. В ответ им неожиданно сильным, глубоким голосом запел обер-егерь. У меня, от его короткой песни, признаюсь честно, заныли зубы и зазвенело в голове. Кошки на мгновение затормозили, передние были явно напуганы, но задние ряды напирали, и атака продолжилась. Еще раньше обер-егерь надел на голову кожаный мешок с прорезями для глаз, на манер ку-клукс-клановского головного убора, затем извлек из заплечного подсумка и быстро натянул длинные, почти до плеч, перчатки, снаружи состоящие из сплошного частокола гвоздей.
— Во дает! — восхитился дядя Саня.
— Солидная амуниция, — поддержала Мария. — Знает свое дело!
Брудо привык драться в своем мире, зато мы оказались не готовы.
Тут маленький чернявый пикси пригнулся к земле, словно собираясь взять низкий старт, и дунул огнем. Его легких и набранной в рот горючей смеси хватило секунд на пятнадцать. Милорд спешно обежал нас по кругу, превратив первую линию нападавших в визжащие, ослепшие головешки.
Но некоторые прорвались. В локоть дяде Сане вцепился кот, статью напоминавший молодого бульдога, однако только изорвал зеленый плащ-дождевик. Даже проткнутый ножом, он продолжал орать на земле и тянул когти к нашим ботинкам. Мария встретила двух зверей пулями между глаз, стреляла она потрясающе, даже не целясь.
— Бегите! Бегите!
Меч в лапах фомора превратился в музыкальный инструмент. Он запел, сперва несмело и прерывисто, затем, словно древний сказитель, прокашлялся и затянул тонким ледяным голосом свою любимую песню. Этот стальной гигант знал в совершенстве только одну песню, но ее вполне хватало, чтобы собрать сотни слушателей.
Они прыгали магистру на лицо, норовили вцепиться в глаза, но он чудесным образом успевал их отшвыривать, душил руками, с хрустом переламывая ребра и позвонки. Егерь обнимал сразу двоих, а то и троих котов, падал на спину, перекатывался на живот, а когда раздвигал колючие объятия, с них стекали живые еще, страдающие тряпки.
Его милость снова дунул. Не знаю, какое отношение к его трюку имели жуткие амулеты на груди, но после второго захода в рядах нападавших прорезалась глубокая пылающая траншея. От пикси не пахло бензином или другими производными нефти: дрянь, сродни жидкому напалму, которую он растворял во рту, вообще никак не пахла. По прошествии времени могу честно заявить, что более жестокого оружия в действии я не встречал. Попадая на шкуру, даже маленькие капли горящей жидкости буравили ее, выжигая в туловищах котов сквозные дыры, будто в них плевались расплавленным свинцом или кислотой. От чужой боли у меня раскалывались виски.
Дядя Саня бежал, тянул за собой Марию и что-то кричал, напрягая связки. Вихрь вороньих крыльев метался над дорогой, шел дождь из седых перьев. Горгульи на колоннах, кажется, искренне веселились. Обер-егерь кричал — на его ногах повисли сразу две кошки. Дядя Саня прыгнул на них с ножом, вернул Брудо в вертикальное положение, и тут же сам был атакован сзади.
— Кто-нибудь, дайте мне нож! — орала Мария. Ее бесполезная, усохшая рука с трудом справлялась с зарядкой новой обоймы. Свободного ножа ни у кого не нашлось.
Тетя Берта творила Оборонительное заклятие холма и продолжала подавать младшим егерям арбалеты Парни поджигали наконечники стрел, те вспыхивали, очевидно, заранее чем-то смазанные. Благодаря непрекращающейся стрельбе огненными стрелами егерям пока удавалось удерживать кошек на обочине, не подпуская их к лошадям.
В моем мозгу отдавались слова тетушки, но я никак не мог сосредоточиться и помочь ей, потому что справа, в паре шагов, по заживо горящим собратьям подбирались пятнистые бестии. Тем не менее, Оборонительное заклятие начало действовать. В каждом из нас словно удвоились силы, сверху будто опустился прозрачный колпак, полный свежего, тонизирующего кислорода. Руки обер-егеря замелькали под аккомпанемент его охотничьей песни. Две крупные кошки прорвали наш тесный круг, ворвались в центр. Одна с протяжным мяуканьем кинулась на затылок Марии, но Брудо легко схватил ее за загривок и одним резким движением оторвал ей голову. Вторая кошка кинулась мне в ноги и успела пустить в ход когти, прежде чем егерь сломал ей передние лапы. Мне крупно повезло, что дома, перед самым нашим бегством, я послушался дядюшку Эвальда и надел осенние ботинки. Тогда это показалось мне изрядной глупостью, а сейчас толстая свиная кожа спасла мне ноги, а может быть, и жизнь.
Тетя Берта пела, но уже не одна! Я напрягся, улавливая ее колебания.
Наш доблестный дядюшка Эвальд, наш любимый Глава септа, очнулся и помогал сестре. Он был не в состоянии подняться с ложа, ослаб до потери сознания, и действительно, несколько раз его терял. Но, очнувшись, вплетал свой голос в песню тети Берты!
Я дал себе слово, что если выберусь живым, подберу себе крепкий, пусть тяжелый, но надежный клинок. А еще лучше — два! Я больше не желаю оставаться бестолковой, ни к чему не годной мишенью! У меня был пистолет, что дала Мария, а в нем — девять патронов. Замечательное оружие для устрашения или охоты на бизона, но никак не для войны с многочисленными мелкими противниками. Меня зажали со всех сторон, подталкивали, как маленького, но если честно...
Если быть до конца честным, то мне невероятно хотелось достичь спасительных ступенек и нырнуть в свою каюту! Меньше всего мне мечталось остаться один на один с обезумевшей хищной оравой. Они орали, как настоящие бесы, и крались за нами по пятам, улавливая малейшие бреши в обороне. Смрад от их заживо горящих собратьев выворачивал мне желудок. Я заметил, что Марию тоже вырвало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});