Читать интересную книгу Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия

В 1933-м Кристине было всего двадцать три года. Она участвовала в создании Алжирского инициативного комитета в поддержку движения «Амстердам – Плейель»[72]. Это движение разоблачало империалистические военные угрозы, выступало за всеобщее разоружение, миллионы женщин и мужчин требовали мира от правительств своих стран. В Алжире сторонников движения насчитывалось не больше тысячи. Все они получили членские билеты и каждый год наклеивали в них марки с изображением Анри Барбюса, Ромена Роллана или Максима Горького. После прихода к власти правительства Народного фронта движение распалось – его погубили внутренние распри. Кристина не отчаялась, стала членом Всемирного объединения за мир, разочаровалась и присоединилась к Международной женской лиге за мир и свободу, чей манифест совершенно ее потряс.

Впервые в истории женщины выступали против войны, руководствуясь не политическими убеждениями, но именно как женщины: «Мы обращаемся к женщинам, которые всегда будут защищать жизнь. Мы, матери, жены и сестры, заявляем, что не смиримся, как это случилось в 1914-м, с убийством наших сыновей, мужей и братьев».

В группе Кристины было всего семь участниц. Каждая выбирала городскую площадь или оживленный перекресток, раскладывала столик и призывала прохожих подписывать петиции в поддержку борьбы за мир. Они объясняли, спорили, убеждали, и им удавалось получать подписи у одиноких женщин и устное одобрение замужних, не желавших ничего подписывать без одобрения мужей. К ним примкнули многие мусульманки, в основном молодые, ходившие без чадры. С супружескими парами то и дело случались инциденты, мужчины нередко оскорбляли активисток, опрокидывали столики, рвали петиции. Феминистки пытались вступать в переговоры, но из этого ничего не выходило. Жены грубиянов начинали вопить, вмешивались прохожие, подоспевшие полицейские конфисковывали бесценные подписные листы. Пацифисты проигрывали.

Вскоре полиция изменила тактику – феминисткам стали выписывать штрафы за нарушение общественного порядка: первый, тридцать пять франков, еще можно было заплатить, последующие, в размере семидесяти франков, отбивали желание митинговать даже у самых яростных активисток, но не у Кристины.

– Нам пытаются заткнуть рот, но мы не сдадимся!

Все близкие друзья Кристины, клиенты Падовани, мате, члены труппы – одни по убеждению, другие из милосердия – собирали для нее деньги. Все, кроме Йозефа. Однажды, когда по кругу пустили шляпу, он взвесил ее на руке и передал соседу, ничего не опустив внутрь.

– Ты мог бы поучаствовать, вы ведь друзья.

– Если тебе нужны деньги, я готов дать в долг, но не стану финансировать нелепые идеи! Вы играете на руку Гитлеру.

Когда сбережения истощились, на общем собрании было решено изменить тактику и устраивать акции раз в неделю, по утрам в субботу, на площади Трех Циферблатов, у рынка Триоле, и брать с собой мускулистых парней для защиты от агрессивных сограждан. Они больше никого не агитировали, а собирались из принципа, желая доказать, что движение живо. Кристина чувствовала, что милитаристская идея мало-помалу завоевывает умы и сердца людей.

– Ну почему, скажите на милость, борцов за мир называют трусами, а тех, кто пропагандирует войну, считают храбрецами?

Морис перестал забирать Йозефа из института, после того как тот дважды отказался ехать, рассеянно пробормотав: «Не знаю, когда освобожусь». Выглядел он при этом как человек, которого праздный бездельник отвлекает от важной работы.

Вот почему Йозеф так удивился, когда январским вечером 1939 года Морис неожиданно объявился у него в лаборатории. Они не виделись с того самого новогоднего ужина, на котором Кристина отказалась переехать жить к любовнику.

Одежда Мориса была в беспорядке, губы у него дрожали, он что-то бессвязно приговаривал. «Этот болван повторил попытку, и она снова его послала», – подумал Йозеф.

– Идем со мной, это очень срочно!

– Не могу, у меня работы еще часа на два.

– Кристину арестовали!

Выяснилось, что их подруга и еще несколько активисток Международной женской лиги за мир и свободу решили провести акцию протеста против штрафов во время визита в страну Эдуара Даладье[73]. Одни раздавали в толпе листовки, другие держали плакаты с антивоенными лозунгами. Их толкали и оплевывали. Кристине удалось прорваться через оцепление и остановить машину председателя Совета министров, чтобы передать ему петицию с требованием прекратить перевооружение армии. Она начала барабанить по ветровому стеклу, и ее оттащили агенты безопасности. Кто-то из друзей предупредил Мориса о задержании.

Они до вечера обходили полицейские участки, никто не хотел давать им информацию, приходилось по десять раз повторять одни и те же вопросы. В участке на бульваре Гальени бригадир отослал их в центральный комиссариат, там их встретили с подозрением, стали выяснять, кем они приходятся арестованной и не участвуют ли, не дай бог, в пацифистском движении. Морис был в ярости. Ему пришлось предъявить удостоверение личности, теперь его занесут в картотеку как «сочувствующего». Он заявил, что не имеет ничего общего с «этими психопатками», но одна из них его подружка, они собираются пожениться, быть влюбленным – не преступление.

– Мы не обязаны быть единомышленниками. Я с ней не согласен!

Один из инспекторов, корсиканец, назвал Кристину фурией и рассказал, что справиться с ней смогли только четверо крепких полицейских. Глава правительства по-настоящему испугался, все вокруг решили, что это покушение.

Чтобы не привлекать ненужного внимания к случившемуся, Кристину обвинят только в оскорблении действием стражей порядка.

– Ваша знакомая предстанет перед судом, – заключил инспектор. – Иначе нельзя, она перешла все границы. Не волнуйтесь, ее скоро выпустят.

– Идиотка! – бесновался Морис. – Куда она лезет? Мало ей театра! Видишь, что бывает, когда бабы увлекаются политикой? Если Кристина не бросит эти глупости, я пошлю ее к черту! Она портит мне жизнь! Придется поговорить с ней по-свойски, уж я сумею, не сомневайся!

Ожидание продлилось много часов. Морису и Йозефу сообщили, что Кристину отправят в суд без промедления, и им едва хватило времени на то, чтобы съездить домой. Нелли места себе не находила от беспокойства: она ничего не знала об акции пацифисток, пришла к Морису, не застала его, отправилась к Йозефу, того тоже не оказалось, пришлось расспрашивать соседей, но и те не сильно ей помогли.

На следующее утро Кристина предстала перед судьей исправительного суда вместе с одиннадцатью мужчинами, задержанными на месте преступления (шестеро из них были арабами). Выглядела она устрашающе: волосы растрепаны, верхняя губа вздулась, белая блузка закапана кровью, разбитый нос зажат платком, ладони расцарапаны при падении на асфальт. В качестве поблажки ее дело решили рассмотреть первым. Обессиленные, бледные как смерть приятели сидели в третьем ряду и напоминали скорее подсудимых, чем досужих зевак. Какой-то пенсионер, видимо большой любитель подобных «развлечений», сообщил им, что у судьи «тяжелая рука». Кристина отказалась от адвоката под тем идиотским предлогом, что она ни в чем не виновата, и пообещала подать жалобу на полицейских за нанесенные побои. Председательствующий велел ей успокоиться – «Я не давал вам слова!» – и она немедленно обозвала его милитаристом.

– Я горжусь своими убеждениями, мадам.

– Вы обыкновенный мясник!

Подсудимую вывели из зала. По требованию прокурора Кристину приговорили к шести месяцам тюрьмы с отсрочкой исполнения наказания и к полутора тысячам штрафа. Немыслимая сумма!

Удар молотка, следующее дело…

Вечером Кристину выпустили. Она наотрез отказалась подписывать постановление об освобождении из-под стражи и потребовала, чтобы ее освидетельствовал врач. Дежурный жандарм велел ей убираться, и поживее! – она назвала его легавым придурком. Он заколебался, презрительно фыркнул и сказал, что ей самое место в дурдоме. Морис и Йозеф поняли, что пора вмешаться, и попытались увести Кристину, она упиралась, заявляя, что не уйдет без своей сумочки. Сумочка, скорее всего, потерялась во время ареста, но Кристина была уверена, что полицейские ее украли.

– Все вы – продажные мерзавцы!

– Если не заберете эту бесноватую отсюда сию же секунду, я снова посажу ее под замок, – пообещал дежурный.

– Мне нужна моя сумка! Где мой кошелек? Они его сперли! Сволочи!

Йозеф и Морис с трудом вытолкали Кристину из дежурки, и на улице – видимо, подействовал свежий ночной воздух – она моментально успокоилась, перейдя от крайнего возбуждения к почти летаргическому спокойствию. Они молча шли по пустынной улице д’Исли, она автоматически переставляла ноги и вдруг застыла перед освещенной витриной модного магазинчика, с ужасом вглядываясь в свое распухшее лицо. Кристина провела дрожащей рукой по губам, поправила прическу, промокнула носовым платком саднящие ладони и медленно повернулась к Йозефу: