…стиль там простецкий господствовал; уверяли: Марковников — очень сердечный крикун и буян;
…а Зелинский умел свою хладную мягкость нести угрожающе.
Два темперамента! Понятно: в линии касания сфер разражались явления атмосферы образованием бурных осадков в виде студентов-марковниковцев, вооруженных горелками и отнимающих силой столы у «зелинцев», после чего начиналась история, длящаяся годами».
О работе в лаборатории Зелинского А. Белый писал:
«А помните, как работали в лаборатории? Лабораторная жизнь была жизнь, чреватая впечатлениями, опасениями, радостями: «жизнь», а вовсе не отбывание зачета; чувствовалась умелая мягко-строгая рука Зелинского; и требовательный экзамен — зачет проходил незаметно; не режущим, а дружелюбно внимающим казался Зелинский. Он выжимал из нас знание, а мы не вызубривали; готовиться к экзамену у него нам порой казалось нелепостью: готовились в лаборатории, ежедневных буднях, которыми с мягкой настойчивостью обставлял он нас всех; принужденья ж не чувствовали; химию знали лучше других предметов; если бы другие профессора умели присаживать так к прохожденью предмета, то средний уровень знаний повысился бы.
Строгий, мягкий, приятный, нелицеприятный, высоко держащий преподавание, — таким видится Николай Дмитриевич.
…Он был красив тишайшей научной думой.
…кругом настоящими охальниками выглядывали и выскакивали студенты, на него натыкаясь; чумазые, разъерошенные лаборанты, черт знает в чем, с прожженными пиджаками, с носами какого-то сизо-розового оттенка (от едких запахов, что ли) его окружали; он, тоже работающий, поражал чистотою, опрятностью и неспешкой инспекторного прохода по комнатам».
ГЛАВА 8
Мысли о научной школе. — Аудитория и лаборатория. — Полезная неудача. — Рождение «первенца». — Выговор с предупреждением.
Николай Дмитриевич придавал большое значение созданию научной школы. Когда, уже будучи академиком, он писал о Бутлерове, то в особую заслугу ставил создание им школы химиков. «Можно быть великим ученым, но не оставить после себя большой школы, которая достойно продолжала бы вести научную работу по пути, намеченному учителем».
О создании школы думал он еще в начале своего жизненного пути. В одной из своих статей Николай Дмитриевич цитировал высказывание об этом французского химика Дюма, учителя Пастера:
«Не следует думать, что положение представителя научной или художественной школы обязывает только к тому, чтобы окружить себя развитыми, трудолюбивыми учениками и благосклонно помогать им в работах практическими советами. Дела совершаются несколько иначе. Представитель лаборатории или художественной школы должен являть собою пример прилежания: всецело преданный делу, терпеливый, лично сам работающий, от него все должно исходить и им оканчиваться. Надо, чтобы ученики могли гордиться своим учителем, чтобы выдающиеся открытия, новые идеи или замечательные произведения искусства привлекали к его школе внимание ученого мира или людей с художественным вкусом. Под влиянием таких условий увлечение делом возрастает, воображение. воспламеняется, и проникнутые одним и тем же духом поколения дружно идут к завоеванию истины или прекрасного; только этой ценой создается школа, только этой ценой можно стать учителем, и притом учителем любимым, если к выдающемуся уму, внушающему доверие и уважение, присоединяется та всепобеждающая сердечная доброта, которая является неиссякаемым возбудителем любви».
Мысли Дюма нравились Зелинскому: так думал и сам он о роли научного руководителя.
Но он понимал ее глубже и шире. Впоследствии он писал:
«В течение всей своей жизни я твердо знал и стремился внушить своим ученикам, которых было у меня не мало, что в науке коллективное творчество — залог успеха. Ученый должен обладать умением создавать вокруг себя дружный творческий коллектив, заинтересовать людей одним общим делом. Успех одного человека поднимает на новую ступень творчество всех других. Важные дела можно творить только сообща. Бороться за новое нельзя, воюя в одиночку».
Создавая крепкий коллектив, вовлекая молодежь в науку, одаряя ее новыми идеями, ученый всегда внимательно следил за каждым самостоятельным шагом учеников, они всегда чувствовали его заботу, и в решающий час самые смелые их начинания получали деловую поддержку со стороны этого выдающегося организатора науки.
Аудитория, где читал Зелинский курс органической химии, всегда была полна слушателей. Он преподносил материал сжато, но в этой сжатости была красота открываемой истины, предельная ясность задачи. Даже самые трудные вопросы и доказательства в изложении Зелинского легко запоминались.
Слегка заикающийся при разговоре, Николай Дмитриевич совершенно переставал заикаться, как только начинал читать лекцию или вообще что-нибудь объяснять.
Лекции Николая Дмитриевича иллюстрировались богатым препаративным материалом и постановкой опытов. Но основной упор он делал на лабораторные работы.
При изучении химии, и особенно органической, главное место занимают не лекции, а практические занятия. «Студенту нужна не столь аудитория, сколь лаборатория», — таково было твердое убеждение Зелинского.
«Главная, наиболее ответственная и полезная часть работы совершается в лаборатории, в непосредственном общении с веществом, с материей».
«…Овладеть веществом, не бояться вещества, уметь взяться за его исследование, индивидуализируя формы простых тел природы и сложных химических соединений, — говорил своим ученикам Зелинский. — Когда-нибудь все это пригодится и пригодится, может быть, для более ценного, чем та цель, которая была поставлена перед вами ранее». Как мы увидим в дальнейшем, в его работах это было именно так. Например, скромные исследования по очистке спирта послужили основой для замечательного открытия — создания угольного противогаза, спасшего десятки тысяч жизней.
Практические занятия по аналитической и органической химии с первого дня работы были поставлены образцово. В этом много помогли Николаю Дмитриевичу перешедшие с ним из Одесского университета его ученики А. Г. Дорошевский и С. Г. Крапивин.
Качественным анализом руководил лаборант С. Г. Крапивин — «Крапивка», как звали его за глаза студенты. Небольшого роста, в очках, с рыжеватой бородкой и такими же усами, появлялся он всегда как-то незаметно, из-за шкафа, описывал «восьмерки» между столами, приглядываясь и, главное, «принюхиваясь». И сразу же определял:
— Да у вас, батенька, чем пахнет? Вы чуете — четвертая группа! Попробуйте-ка на сероводород.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});