А из сеней, охваченных пламенем, била винтовка, била, пока не рухнула, взметнув к огненно-багровым верхушкам кедров фейерверк искр, кровля старой Медвежьей заимки.
12
В десятке верст от Верхнеудинска обоз встретил отряд красноармейцев, вызванных нарочным, с утра посланным в город. В двух санях пулеметчики, остальные верхами.
Командир — пожилой, неразговорчивый мужик, похоже из бывших партизан, — сразу, выслал вдоль тракта дозоры и ехал рядом с санями Михеева и Сибирцева, зорко поглядывая по сторонам. Он ни о чем не расспрашивал, ничем не интересовался, сказал только, что ждут их прибывшие из Читы товарищи и надо поспешать. Легко сказать. Кони-то еле тянули, дорого им обошлась дорога. Однако к темноте поспели в город.
Быстро проскочили заснеженными улочками, въехали во двор уездного комитета. Добровольцев отправили в казарму, что размещалась в двухэтажном доме напротив укома, через дорогу. У ворот выставили охрану.
Это был отряд моряков байкальской флотилии — веселая, разбитная молодежь, все в широких клешах и просторных тулупах поверх форменок. Внесли четыре снарядных ящика в пустой кабинет председателя.
Жилина, протестующего, но совсем уже сникшего, отдали на попечение врача, который сразу и принялся за него.
Двое читинцев были знакомы Михееву. Здороваясь с Сибирцевым, тот, что был постарше, представился Филимоновым. Молодой — Васильевым. Встретили тепло, с интересом поглядывая на чекистов. Михеев вскрыл пакет, доставленный из Читы, прочитал бумагу, молча протянул ее Сибирцеву.
— Взгляни-ка. Что скажешь?
Предписывалось срочно доставить специальный груз в Читу и передать в распоряжение правительства ДВР. Всякая задержка исключалась. Приказ исходил из Москвы, Иркутск подтверждал. В конце объявлялась благодарность Военно-революционного комитета группе, выполнившей особое задание. И все. Никаких фамилий. Ничего лишнего.
— М-да, — Сибирцев задумался, складывая бумагу. — Благодарность — это приятно. А дело пока не закончено… Дорога-то как? — спросил он у читинцев.
— Похвалиться особо нечем, — отозвался Филимонов, старший. — Есть случаи, чистят поезда. Семеновцы из-за кордона. Банды всякие… Раз на раз не приходится, конечно.
— А другой путь?
— Другого, к сожалению, нет, — вздохнул Васильев. — И бронепоезда нет. И охрана невелика: отряд байкальцев. Народ проверенный — коммунисты и комсомольцы. Вот и ломаем голову.
— И задание экстренное, — добавил Филимонов.
— Жилина, что ли, спросить? — усмехнулся Михеев.
— Кто такой? — поинтересовался Филимонов.
— Наш человек, — нехотя ответил Сибирцев. — Доктор над ним колдует… Рана сквозная, промыли, как могли, да ведь в тайге какое лекарство… Малый волосок остался — и заражение… Что ж, будем думать… Вы нам в помощь или в качестве курьеров?
— В вашем подчинении, — подтвердил Филимонов.
— И то, брат, спасибо… Покурим, что ли?
Васильев с готовностью протянул кисет, листок тонкой папиросной бумаги. Сибирцев кивком поблагодарил, свернул самокрутку, затянулся. Посмотрел на Михеева, сказал ему:
— Только без обид и все как есть начистоту. Как они, мужики? — он имел в виду читинцев.
Михеев понял, кивнул утвердительно.
— Что ж, тогда есть план такой… Лишних нет?
Васильев вышел за дверь, вскоре вернулся. Сказал, что никого поблизости нет. Только охрана на первом этаже.
— А сам где? — Сибирцев кивнул на стол председателя укома.
— Тоже внизу, — ответил Васильев.
— План такой, — повторил негромко Сибирцев. — И знаем пока только мы четверо. И больше ни одна живая душа… Тому, кому надо, уже известно, что мы прибыли. С грузом. Так, Володя?
— Ну, предположим, — подтвердил Михеев.
— Наш «хозяин» тоже знает. Не может не знать. В тайге мы были чужие, здесь среди своих. Чего нам теперь бояться? Думаю, надо работать в открытую. Завтра днем грузить классный вагон, с охраной, морячков этих ваших поставить, чтоб всем видно было: груз серьезный. Чтоб вопросы возникли, что да куда едет. А там пойдет по цепочке.
— Так это же?.. — сорвалось у Васильева.
— Вот именно, — кивнул Сибирцев. — И чтоб охраны побольше, погуще. И груз покрупнее, потяжелее… Классный цеплять последним, вроде бы как торопимся. Морячков — в предпоследний. Мы, — он взглянул на Михеева, — едем в классном. — Вы, — он повернулся к читинцам, — с морячками. При пулеметах и всем таком прочем.
— Постой, постой, — оживился Михеев. — Если я тебя правильно понял…
— Правильно понял, — усмехнулся Сибирцев. — Такая уж, видно, наша с тобой, брат, судьба.
Читинцы переглянулись, не совсем еще, наверно, соображая, что предлагал Сибирцев…
Он, конечно, видел, и о чем думали, и о чем не могли пока догадаться читинцы. Объяснять сейчас было трудно, да, пожалуй, и бесполезно: идея только возникла. Ее следовало детально обсудить с Михеевым, который если и не все сразу понял, то уж догадывался, это точно. Хватка у него железная. С Жилиным бы перемолвиться, да больно плох он. Этот мужик наверняка дал бы стоящий совет. Ну да что теперь, все равно думать надо, хорошо думать. И Сибирцев сказал с легкой усмешкой:
— А спать-то где будем нынче? Вы ведь тут хозяева. Распоряжайтесь.
— Спать-то? — Филимонов, как показалось Сибирцеву, был вроде бы обескуражен, огляделся с сомнением. Можно было подумать, что спать как раз он вовсе и не собирался. — Спать-то, что ж, в принципе можно и здесь. Вон диван есть. Ну… матрасов достанем. Не замерзнем, нет? — он покосился на замороженные белые стекла.
— Так решим, — сказал Михеев. — Вы с Васильевым давай те устраивайтесь в приемной, а мы уж тут вдвоем. Ежели, чего, сами понимаете, будем как гарнизон. Четверым здесь тесновато.
— Как скажете, — сразу согласился Филимонов и, кивнув Васильеву, вышел.
Они вскоре принесли два матраса, бросили на пол. Филимонов, показав на дверь, сказал:
— Оно, конечно… Мы будем вроде как первая застава. На случай чего. Правильно, товарищ Михеев. Располагайтесь.
Ушли, стало тихо.
— Ты где хочешь? — спросил Михеев.
— А? Все равно.
— Тогда вались на диван, а я на матрасах. Мне же мягче, — он заулыбался. — Слушай, Мишель, тебе не приходило в голову, что можно все сделать проще и безопаснее?
— Безопаснее? — Сибирцев оторвал взгляд от заляпанного чернильными пятнами зеленого сукна стола, с усмешкой посмотрел на Михеева. — Это ты говоришь? М-да… Впрочем, ты старший, предлагай.
— О! Видали? Прапорщик заговорил. Обиделся.
— Глупости говоришь, какая ж тут обида?