Птица снял с Лоты свитер.
Она расстегнула его рубашку.
Он стянул с нее кенгурушку с капюшоном и надписью GAP (Лоте ее подарила Гита).
Она сняла с него футболку.
Лифчика она не носила - незачем было.
У него на груди было совсем мало волос.
А кожа была нежная, как у ребенка.
Он расстегнул ее модные джинсы на болтах (их тоже подарила Гита).
Она расстегнула его солдатский кожаный ремень - это оказалось гораздо проще, чем она предполагала - и напрасно она опасалась, что не справится.
Трусы они сорвали с себя самостоятельно - то есть каждый срывал свое, извиваясь всем телом. Существует мнение, что все это непременно должен проделывать мужчина. А по-Лотиному, как пойдет - так и пойдет, не нужно зацикливаться на мелочах. Какая разница, кто с кого что срывает? Такие процессы должны происходить сами - естественным путем. И если тебе самой до ужаса приспичило освободиться от трусов или носков, которые вдруг сделались лишними и даже колючими, инородными, зачем ждать, что это за тебя сделает кто-то другой?
Трусы у него тоже были простые, солдатские - из черного сатина.
Впервые Лота обнаружила, что мужчина может быть соблазнительным, что его кожа может притягивать, как намагниченная. Что в темноте она матово светится и будто бы ускользает из-под пальцев. Птицына кожа рождала жар в ладонях, сладость на языке и острое желание, чтобы это длилось и не заканчивалось. Лота не просто забыла о себе, переключившись целиком на это едва знакомое, притягательно и таинственно мерцающее в ночи существо - она перестала быть собой, ей хотелось быть им, чтобы владеть и наслаждаться без остатка. А она-то думала, что всякое такое - огонь, азарт, жажду - способен чувствовать только мужчина, а женщина просто лежит и о чем-нибудь думает или мечтает.
С ним было все просто - не так как раньше, с другими. Лота боялась леса и темноты за окном. Он устал физически и психологически: ему требовалась разрядка. Оба мерзли. Они не могли по-другому.
"Так в старину выдавали замуж, - подумала Лота. - Без разговоров".
Ей, конечно, надо было очень многое ему рассказать, но она не знала, с чего начать. У нее была дурацкая черта: иногда она говорила неуместные или даже настырные и наглые глупости. И это было гораздо хуже, чем просто молчание. Но больше всего она боялась недомолвок, и натужного молчания, и прочей человеческой зимы. А стоило что-нибудь произнести из того, что действительно хотелось, и слова начинали всей массой ломиться наружу, а справиться с ними в таких случаях можно, только если плачешь, но у нее не был повода плакать.
-Очень холодная весна, - сказал Птица, о чем-то поразмыслив.
У него был мягкий, расслабленный голос, который придавал тьме синеватый оттенок кухонной горелки.
Лоте хотелось, чтобы он говорил еще.
-Скоро совсем похолодает, я думаю.
-Вот бы нет, - откликнулась она.
-А ты ведь наверняка загорать приехала, - лениво усмехнулся Птица.
Но Лота не была уверена, что он хочет поговорить об этом - он это сказал просто так, в ответ каким-то своим мыслям или засыпая.
-Какой хороший день, просто счастливый какой-то, - сказала она уже перед самым сном.
-Да, - отозвался Птица, - хороший день.
-Слушай, - сказала Лота, поднимаясь на локте, - а вдруг мы его забудем?
-Кого забудем? - она слышала, что он уже не здесь, не с ней. Но не хотела его отпускать.
-Этот хороший день. Вдруг мы его забудем. Что тогда?
-А мы не забудем, - Птица зевнул и погладил ее по волосам теплыми пальцами.
-Забудем. Точно забудем.
-А что бы ты хотела?
-Не забывать.
-А что нужно, чтобы не забывать? - в темноте она слышала, что он улыбается.
-Напоминать друг другу.
-Давай будем напоминать, - он положил руку ей на плечо и потянул под одеяло.
-Только напоминать надо часто, а то забудем, - не успокаивалась Лота.
-Давай часто. Раз в неделю, например.
-Нет, чаще.
-А как?
-Ежедневно...
В следующие дни она напомнила ему два раза - какой хороший был день, какой хороший день, какой хороший.
А потом перестала. Она все время о нем вспоминала, об этом первом хорошем-хорошем дне с дорогой, лагерем, подъемом по Чертовой лестнице, о ночи на матрасе, о том, что ее за Птицу без разговоров выдали замуж. Но ей не хотелось надоедать ему словами. А сам он не заговорил об этом - ни разу.
Но Лота и не думала обижаться. Во-первых, у них теперь была тайна, о которой знали они двое.
Во-вторых, обстановка располагала к благоприятной взаимности.
На природе два человека сближаются быстро и без усилий.
На воле, где небо низкое с увесистыми, плотными тучами, бегущими к морю. С холодным, всюду проникающим ветром. Где человек хочет спрятаться от природы подальше, укрыться от нее понадежнее. Греть руки у маленького костра. Сидеть в пальто возле печки кирпичной или железной печки-буржуйки. Природа захлестывает с головой, как волнующееся море. Все просто. Один замерз, другой продрог. Туман, вещи