Ну и Бог с ним с простонародной пьянкой. Все равно, на это смотрят косо и аристократы, и простой народ. Как же это, барин и пьет с простым народом! Да еще простонародный напиток водку! Фу-у!
Сам Император Николай на это смотрит нехорошо, а, вместе с тем, и все общество. Ему, как святому, это было, в общем-то, все равно, но раз проспал, так проспал. Главное, жизнь одной женщины (Алены) он упрочнил и при этом отношение с другой женщины (Настей) не ухудшил. И на этом до свидания!
На следующий день, а это был воскресение, Макурин почти не работал. То есть министерство не работало, а то, что он немного потрудился столоначальником, так это добровольно, а воскресная проповедь вообще для бессмертной души и она совсем не для выходного.
В промежутке между этими «трудовыми подвигами» он «отдыхал», и в связи с этим, вывез жену в Зимний дворец. Это ведь не составляет работу? Как же, не сам ее тащил, а лошадка, а при императорской чете Макурин и слова не сказал, как, впрочем, и сам Николай I. И жена монарха императрица Александра Федоровна, и его жена Настя соловьями пели про несчастную женскую долю и тяжелую беременность, благодаря чему все человечество выживает, а мужчины и поблагодарить забывают.
При этом обе женщины откровенно косились на Андрея Георгиевича. Ну Настя-то ладно, он и не собирался отказываться от отцовства, а Александра Федоровна с какой стати стала наезжать? Разумеется, ни императрице, ни, тем более императору он высказать свое Фи высказать не осмелился, но жене по дороге домой он все же проворчал, что с какой связи Александра Федоровна его к своим детям прикрепляет.
Настя, как молоденькая девчонка, расхохоталась. Потом, правда, держась за живот, долго молчала и кривилась. Андрей Георгиевич, молча прижавшись к ней, подумал, что вот это точно Божья помощь. Не фиг кривляться.
На это, однако, уже сама Настя, даже не зная, о чем он мстительно думал, ответила точно в тему:
— Ты, Андрюша, святой и с этой стороны как бы представляешь здесь на Земле Бога. А Господь Бог, как в церкви постоянно говорят, отец всего сущего!
— Да ну вас, женщины! — не согласился Макурин, — я только отец нашего сына. Кстати, все забываю тебя спросить, как ты его назвала?
— Хм, а ты обратил внимание, что во время этого разговора его величество никак не возражал, хотя уж он-то, если ему что-то не нравится, обязательно скажет, — ответила Настя и подколола: — а почему НАШЕГО сына должна обязательно называть именно Я?
На это у Макурина был достойный ответ:
— Естественно, милая, назвать ребенка могу и я, и сделать это не трудно. Но я хотел бы, чтобы и ты принесла в его имя что-то, как мама. А то ведь мучаетесь сколько, как вы говорите!
— Ха, а ты? — протестующе сказала Настя, — дескать, а от тебя чего останется, мой любезный?
— А от меня в любом случае сына останется отчество! — торжественно ответил Макурин, — он будет Андреевич!
Реплика для моей жены оказалась очень неожиданной, но достоверной. То есть, не реагировать на нее она не могла, а отвечать не умела. Во всяком случае, молчала минут пять, что для болтливой женщины было очень много, потом серьезно провозгласила, как бы на официальном уровне: — Андрей Георгиевич! — она опять помолчала, поскольку в голову больше ничего не шло, и закончила очень тихо: — моего… нашего сына зовут Дмитрий.
Хорошее имя, хоть здесь напортачила, моя прелестная девчушка. У меня, правда, был еще один вариант еще разговор с императорской четой, но сейчас, когда Настя была взбудоражена, ей об этом лучше не говорить.
Ведь многоопытный Николай I не стал убеждать женщин по одной причине, — поскольку понимал, что с ними бесполезно спорить. Она все равно останутся в своем мнении, а вот ты, в конце концов, станешь дурак дураком.
Скажи он об этом, плачу и крики могло бы быть на следующих дней много, так что еще не раз пожалеешь, что научился говорить.
К счастью, их санки подошли к дому и он не должен был отвечать. Вместо этого, ему надо было помочь жене вылезти их санок и зайти домой. Сам же он, поскольку вечер будет еще долгий, проедется в порт Санкт-Петербурга. В тамошнем трактире был явно намечен рост прибыли. При чем уже который месяц, несмотря на сезон. Это означало только одно, — говоря современным языком, администрации трактира пополнена умелым менеджментом. В этом случае, как и при провале, действовать необходимо немедленно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Макурин пожевал нижнюю губу, рассердился на себя, так как даже в душе не мог признаться, что попросту хотел удрать от беременной жены. Все от лукавого, а нет ума. Это понимание позволило ему не так страшно сопротивляться, когда Настя, увидев, что муж не остаетлся дома, а, прикрывшись неотложными заботами, вновь уезжает, тоже запросилась с ним. И ведь как сумела-то! Сначала пробовала покапризничать, увидела, что не только не помогает, но и наоборот, Макурин становится жестче. Тогда, отодвинув беременность и вместе с тем гормональную зависимость (хотя в это время никто еще не знал, что это такое), стала действовать холодно и рационально, в два счета убедив мужа в том, что она должна ехать с ним.
— Андрюша, я не буду тебе докучать, там и без того хватит интересных картинок. Зато потом, дома, я, устав, скоро лягу, и ты весь вечер останешься без женского нытья и криков. Потом…
Она попыталась еще найти доводы и довести их до грозного мужа, но тому уже хватило сказанного.
— Пойдем, — сказал он и даже озаботился: — а тебя не растрясет в санках? Не много поездила сегодня?
— Не растрясет, — оставалась она довольной его реакцией, — у санок плавный ход, а ты так мягко обнимаешь.
— Хм, — усомнился Макурин в ее словах, но комментировать не стал. Может быть, они уже подошли к санкам, а жена, как он убедился, на всякое его слово находит нескольких своих. Так что, если муж не собирается вечно оставаться около дома и мерзнуть на морозе, то ему лучше помолчать.
Молчал он и в санках, видимо рассерженный настойчивостью жены. Впрочем, недолго. Настойчивость Настеньки и оживленность многолюдной улицы, а ему приходилось постоянно отвечать на приветствия, сделали свое действие, к трактиру он приехал спокойный и деловитый, будто его еще только что не пилили тупой пилой.
— Рассказывай, — предложил он Мишке с Урала, — поделись опытом, как тебе удалось на пустом месте увеличить доходы?
Макурин, собственно, и сам представлял, как, но парень, да просто подросток, должен был разговориться, а заодно расхвастаться. Ему же слушать будет не сложно. Потом, попаданец уже неоднократно убеждался — самые обычные и до нельзя знакомые факты, переработанные в чужом сознании, оказываются вдруг в совершенно ином свете.
— Как скажете, господин, — немедленно отреагировал Михаил Уральский таким подобострастным тоном, что сразу становилось ясно — играет, шельмец. А прозвище ему пошло с подачи иностранцев, которым он представлялся, как Мищка с Урала и которым его соответственно называли, — тот час же скажу!
Вот ведь как! Обычно его собеседники сразу же вступали в тупик, не зная, как его чинопочитать. По светскому званию — его высокопревосходительство, а по светскому? А какое выше и, главное, какой он злит? А то ведь обидится, у-у-у! а этот плутоватый постреленок сразу выпутался. Правда, с невнятными ошибками, так ведь никто не знает (и он не ведает), как называть святого в рамках николаевского чинопочитания. И потом, ему и не важно, по большому счету, особенно если сравнит с чинами других исторических эпох. Так что по пословице — пусть хоть горшком назовут, лишь бы в печку не клали!
То есть, конечно, не совсем так. Чинопочитание он тоже не может отменить, особенно в официальных эпизодах. А вот так вот, в своих трактирах да со своими же ребятами, которыми он симпатизирует.
— Так что ваше высокопревосходительство, — уже нормально сказал Мишка, — дело все в двух весчах — во-первых, в вежливом обращении, всякого иностранца мы обиходим на его же языке, во-вторых, у нас сейчас все готовится на колодезной воде.