Читать интересную книгу Иллирия - Мария Соловьева

Когда от усталости у меня появилась резь в глазах, я, решив, что и в самом деле, опасаться Вико в сложившихся обстоятельствах уже поздно, легла рядом с ним. Он спал тихо, едва слышно дыша, лицо его выглядело измученным и преждевременно постаревшим. Но сон его был чуток: едва моя голова коснулась подушки, его глаза открылись - мы лежали лицом к лицу, совсем рядом.

- А ведь вы все же не любите Ремо Альмасио, - вдруг произнес Вико. Его взгляд был устремлен на мою руку - точнее говоря, на палец, умело перевязанный Арной.

Я не нашлась, что ответить от неожиданности, а когда, наконец, смогла открыть рот, чтобы сказать: "Не вашего ума дело!", Вико вновь крепко спал. С мыслью, что разбужу и выпровожу его через пару часов, я решила попытаться вздремнуть самую малость, посчитав, что все равно не смогу надолго заснуть, зная, что рядом со мной лежит чужой мужчина. Но вопреки всем здравым рассуждениям, стоило мне только закрыть глаза, как я тут же провалилась в сон, похожий на обморок своей глубиной - уже много месяцев я не спала так спокойно. Лишь благодаря содействию высших сил, смилостивившихся надо мной, перед рассветом меня словно толкнули в бок. Я в ужасе увидела, что свеча давно догорела, а небо уже начинает сереть. Хорошо еще, что слуги Эттани не имели привычки подниматься ни свет, ни заря - из-за домоседства госпожи Фоттины уклад жизни в доме отличался размеренностью и неторопливостью.

Я торопливо растолкала Вико, который на этот раз не стал надо мной измываться и покинул комнату именно с той скоростью, о которой я просила.

Глава 10

Три ночи я напрасно ждала Вико у окна - он не появился. Одна тревожная мысль в моей голове сменяла другую: я страшилась и того, что он, пресытившись нашими разговорами, претворит в жизнь свое первоначальное намерение и раструбит на всю Иллирию, как соблазнил недалекую перезрелую дочь Эттани; и того, что я невольно обидела Викензо. Образ Вико-мерзавца, готового совершить подлость по отношению ко мне, и Вико-страдальца, которого ранили мои неосторожные слова, удивительным образом мирно уживались в моих размышлениях. На протяжении одной минуты я могла несколько раз сменить свое отношение к новому знакомцу, из чего можно сделать вывод, что в людях я разбиралась из рук вон плохо, а уж тем более в людях, относящихся к подобному сорту.

Событий за эти три дня произошло не так уж много. Госпожа Фоттина, верная слову, данному Ремо Альмасио, нашла портного, который взялся сшить мне платье в необычайно короткий срок - до свадьбы Флорэн оставалось пятнадцать дней. Из-за необъяснимого и возмутительного внимания, которым меня одаривали мужчины Иллирии все то время, что я здесь находилась, господин Гако не позволил мне ходить на примерку в дом мастера и предпочел доплатить тому, чтобы все необходимые манипуляции производились в моей комнате под присмотром госпожи Эттани. Каждый раз, когда господин Гако смотрел на меня, лицо у него приобретало тоскливое и озадаченное выражение - он никак не мог взять в толк, отчего господин Ремо затеял со мной возиться, ведь даже слепо любящий отец заподозрил бы, что я не представляю собой сокровище, из-за которого мужчины готовы время от времени презреть правила хорошего тона. Гако не испытывал ко мне никаких чувств, которые могли считаться бы отцовскими даже при самом условном их толковании, и поэтому недоуменное отношение к происходящему быстро переросло в недоброе.

Будущее мое платье отличалось простотой кроя, рука портного не поднялась лишний раз терзать прекрасную ткань, да и времени оставалось совсем мало. Я смогла настоять на том, чтобы вырез был неглубоким, прочие детали меня почти не волновали. С каждой примеркой платье мне внушало все больший страх. Я представляла его то саваном, то одеянием наподобие тех, в которых шли к алтарям древних богов девушки, предназначенные им в жертву.

Господин Ремо исправно наведывался в дом Эттани, каждый мой выход к обеденному столу оборачивался пыткой. Увечить себя столовыми приборами раз от разу вряд ли было разумным выходом из положения, и я решила попросту отказаться от еды, заодно надеясь внушить господину Альмасио подозрение в том, что меня одолевает неведомая хворь. Я никогда не относилась к числу эфемерных созданий, питающихся росой и ароматами цветов, и уже к вечеру первого дня страдала от голода так, что едва смогла уснуть. От мысли попросить Арну тайно приносить мне что-то из еды, я отказалась почти сразу - девчонка немедленно бы растрезвонила о моем притворстве, а я не была столь наивна, чтобы верить, будто в числе слуг Эттани всего лишь один шпион.

На следующий день я и впрямь почувствовала слабость, а в зеркале увидала весьма нездоровую желтоватую бледность. Однако от ежедневной своей обязанности - похода в храм - не отказалась. Надо сказать, что слухи о том, как я спасла праздник святой покровительницы города, ширились и видоизменялись чудесным образом. Чего только не болтали досужие языки - оказывается, я успела прочитать пьяному понтифику целую проповедь и предречь ему страшные кары, и погасшие свечи загорелись у меня в руках сами по себе, и во время встречи на городском рынке меня окутало сияние, от одного вида которого нападавшие пустились в бегство... Ничуть того не желая, я становилась легендой Иллирии и скучные мои злоключения приобрели блеск и размах, точно старая вывеска, подновленная художником, не знающим ни в чем меры.

Частенько меня узнавали на улице, оказывая всяческие знаки почтения, а затем как-то в храме какая-то дама с усталым заплаканным лицом попросила меня благословить ее заболевшую дочь. Не раз я замечала, как свечей, которые я оставляла у алтаря, с благоговением касались другие прихожане, а некоторые даже норовили отщипнуть кусочек воска, почитая его целебным. Нищие, которых полагалось одарить милостыней, выходя из храма, наперебой подсовывали мне свои кружки для подаяния. Я не могла не заподозрить, что они затем каким-то образом наживаются на моих жалких монетках - и позже узнала, что была права: в тех монетках пробивали дырочки и продавали как обереги, не забывая обращать внимание покупателей на то, что в лике святой Иллирии, изображенном на монетке, есть определенное сходство с моими чертами. И в самом деле, столь тщательно заплетенных кос в городе не носили со времен жития достопочтенной святой.

Все это привело к тому, что я начала считать, будто мои посещения храма - долг перед горожанами, и стоит мне его презреть, как я тут же лишусь уважения и почета, которыми никогда доселе не пользовалась. Вести о моем недомогании быстро распространились, и Арна, пытавшаяся меня как-то развлечь, рассказывала, что уже несколько человек заказывали молебен за мое здоровье, так как в наиболее впечатлительных умах укоренилось убеждение, что несчастья, которым подвергаюсь я, есть предзнаменование бедствий для всей Иллирии.

Три дня я позволяла себе съесть не более одного кусочка хлеба, сидя за столом, и даже господин Гако заметил вслух, что я выгляжу совершенно больной. Что думал господин Ремо, мне оставалось неизвестным, но я надеялась, что он клянет себя за напрасные траты на шелк: выглядела я так, точно не собиралась дожить даже до свадьбы Флорэн.

В ту ночь, когда Вико все же появился у моего окна, меня донимал голод, добавившийся к привычной тоске. Вновь я ощутила тяжесть одиночества, когда остается лишь метаться от стены до стены, понимая, что даже если стены исчезнут, то все равно идти будет некуда. Недоедание ослабило меня не только физически, и я ни с того, ни сего начинала плакать, вспомнив прежнюю жизнь, да еще и подолгу не могла успокоиться, чего уже давно со мной не случалось. Несколько раз я ловила себя на том, что мысли мои начинали путаться, точно я опьянела.

Негромкий стук в стекло дал знать, что сегодня ко мне пожаловал гость - и верно, стоило мне распахнуть окно, как Вико очутился в моей комнате. К моему удивлению, пришел он не с пустыми руками. Вряд ли понтифику была свойственна жалость, но руководствуясь некими одному ему понятными рассуждениями, он принес мне немного еды. В свертке нашлись и копчености, и хлеб, и фрукты. Я, торопливо поблагодарив, начала утолять терзающий меня голод.

- Так я и думал, - сказал Вико, наблюдая за мной. - Весь город судачит о том, что вы страдаете от загадочного недуга, и один я, кажется, знаю, что за хворь приключилась с благочестивой Гоэдиль. Поправьте меня, если я ошибаюсь - вы не хотите идти замуж за Ремо, да так, что готовы себя уморить голодом.

Я не стала отрицать очевидное, еще не зная, что на самом деле означают его слова.

- Господин Викензо, я буду с вами честна - моя благодарность вам не знает пределов, - сердечно сказала я ему, выпив немного вина, бутылка которого тоже оказалась среди прочей снеди.

Вико нетерпеливо качнул головой, показывая, что его мало интересует степень моей благодарности.