Читать интересную книгу Сочинения — Том II - Евгений Тарле

Но не только с точки зрения экономии существование этих мастерских становилось для властей все тягостнее.

Между мэром и начальством национальной гвардии происходила постоянная беспокойная переписка по поводу рабочих благотворительных мастерских. То приходилось посылать гвардейцев по просьбе двух соседних муниципалитетов — охранять виноградники, разоряемые этими рабочими [13], то нужно было пересылать солдат туда, куда безработные отправлялись на работу. Удалось, например, муниципалитету послать 3 тысячи рабочих в Жуаньи на работы по постройке бургонского канала; и сейчас же из Жуаньи власти просят прислать гарнизон для поддержания порядка, именно в виду этой присылки. Прослышал только муниципалитет города Бриенона, что туда хотят из Парижа прислать рабочих, и еще до их прибытия просит прислать отряд войска, чтобы их «сдерживать» [14]. Это все затрудняло, конечно, осуществление замыслов муниципалитета парижского, который только о том и мечтал, чтобы удалить из Парижа тревожившую его массу; с другой стороны, когда департамент Сены и Уазы ходатайствовал о постройке на казенный счет нужной ему дороги, то прежде всего он заявлял о том, что это даст заработок безработным и обезопасит eo ipso столицу [15]. Парижский муниципалитет отправляет своих рабочих в соседние города, получает оттуда жалобы и просьбы более не присылать и все-таки не перестает стремиться к уменьшению хоть таким путем численного состава мастерских. Усиливаются строгости формалистики; муниципальная администрация требует у секций точного выполнения всех требований, которые обязаны были исполнить секции при рекомендации безработных в благотворительные мастерские [16].

Между тем расходы все возрастали. В январе 1791 г. муниципалитет тратил на благотворительные мастерские 172 тысячи ливров в неделю; потом эти траты еще усилились и дошли до 900 тысяч ливров в месяц. Казначейство возмещало эти расходы из ассигнованных Национальным собранием сумм, но делало это уже с неохотой [17].

И вот тогда-то один из муниципальных чиновников, служивших по администрации этих мастерских, Смит, начал против них кампанию, подготовившую общество к их закрытию. Еще находясь на службе, он жаловался в официальной бумаге представителю финансового ведомства, что от рабочих благотворительных мастерских не требуется никакой работы, что многие из них только по субботам являются за получением жалованья, и он предлагал устроить для помощи безработным вместо этих будто бы производящихся земляных работ другие, более полезные. Это письмо сейчас же было переслано в комитет финансов Национального собрания, но до поры, до времени дело движения не получило. Тогда Смит выступил (уже в апреле того же 1791 г.) с мемуаром, направленным против мастерских, и этот мемуар был самим муниципалитетом переслан в комитет финансов; в то же время появилась в свет и брошюра Смита, повторявшая мысли мемуара иногда дословно или почти дословно, местами несколько в иных выражениях [18].

Эти мысли сводятся к следующему. Припоминая историю мастерских, Смит пишет, что когда в 1789 г. они были учреждены, то это было сделано затем, чтобы «помочь бедным и скрыть от глаз угнетающее зрелище нищеты». Но сейчас же он дополняет характеристику мотивов, вызвавших к жизни эти мастерские, и констатирует, что теперь, в 1791 г., дело изменилось: «для сохранения этих заведений, которые создала гуманность, мысль о которых была внушена, быть может, необходимостью дать занятие классу, среди коего стало замечаться некоторое беспокойство, и которые продолжал поддерживать временный муниципалитет в бурные тогдашние времена, — для сохранения этих заведений теперь уже нет тех оснований, какие их создали». Теперь, развивает он дальше свою мысль, настали времена более спокойные, теперь есть общественная сила, опирающаяся на закон («la force publique» — общепринятый тогда термин для обозначения вооруженной силы государства, войска, полиции, национальной гвардии), и поэтому стало возможным «остановить злоупотребления и сдержать насильственные действия, при помощи которых пожелали бы эти злоупотребления увековечить». Твердая уверенность в невозможности сопротивления со стороны рабочих высказывается Смитом прежде всего, а уже потом идут дальнейшие его советы; как человек, очень близко стоявший к делу, Смит понимал, конечно, что именно это опасение может скорее других удерживать власть от закрытия мастерских, и опровержение этого опасения являлось необходимейшей предпосылкой для дальнейшего. Переходя затем к злоупотреблениям, Смит опять говорит о безделье, о фиктивных работах и т. д., об опасности содержать в столице 30 тысяч рабочих этих мастерских; он впадает в некоторое противоречие тут со своими же словами, выше сказанными, о достаточности силы у властей, и советует вместо этих мастерских открыть определенные общественные работы, куда и брать нужное количество рабочих, и даже указывает на некоторые такие работы: постройка набережных и т. п.

Мемуар Смита произвел впечатление в комитете финансов [19]. Власти не только в эти первые месяцы 1791 г. явно чувствовали устойчивость своей позиции (и Смит едва ли им в этом отношении сообщил новость), не только по-прежнему хотели и сами как-нибудь ликвидировать это наследие бурного 1789 г., но явилось еще одно новое обстоятельство, которое и ускорило гибель мастерских.

14 апреля (1791 г.) началась стачка плотников, быстро распространившаяся. Об этой стачке, в конце концов явившейся непосредственным поводом к изданию закона Ле Шапелье, мы подробно говорим в главе V. Тут же нас интересует эта стачка по тому влиянию, которое она оказала на судьбу благотворительных мастерских. В разгаре стачки хозяева-плотники обратились к муниципалитету и к городским секциям с жалобой на рабочих, требовавших увеличения заработной платы, и 4 мая (1791 г.) секция Тампля постановила просить администрацию не допускать к работам в благотворительных мастерских рабочих строительных промыслов и уволить тех, которые уже туда допущены, причем это постановление было циркулярно сообщено в остальные 47 секций с просьбой, чтобы они и от себя ходатайствовали о том же. Этот факт лучше всего выяснил бы нам одну из основных целей декрета от 16 июня 1791 г., даже если бы доклад Ларошфуко-Лианкура до нас не дошел. Нужно было снабдить рынок труда новым человеческим материалом и ослабить стачку внезапным появлением на этом рынке нескольких десятков тысяч безработных, лишившихся муниципального пайка.

Муниципалитет от себя сделал кое-что сейчас же, уже в конце апреля, как увидим в конце этой главы, было постановлено уничтожить работы по разборке Бастилии, и в мае это постановление было приведено в исполнение. Но закрыть благотворительные мастерские могло лишь Национальное собрание [20].

А между тем общее брожение среди парижских рабочих (бывшее плодом стачки) начинало охватывать рабочих благотворительных мастерских. Муниципалитет попробовал было обратиться к излюбленному своему средству и отправить часть рабочих в провинцию, но директория департамента Ионны решительно запросила войска для наблюдения за рабочими, ибо они внушали «живое беспокойство» директории, а до тех пор просила рабочих не посылать. Очутившись между двух огней, мэр Бальи просил убедительно военного министра послать нужный отряд, ибо «парижский муниципалитет был бы в очень большом затруднении, если бы он принужден был дольше держать у себя рабочих, отсылку которых он должен был бы (в таком случае) отложить» [21].

Переписка Бальи с генерал-майором национальной гвардии Гувионом, относящаяся к этим тревожным дням, весьма характерна [22] и показывает, что муниципалитет со дня на день ждал беспорядков. 15 мая он пишет Гувиону, что «дух восстания» парит среди рабочих уничтоженных общественных работ (т. е. Бастилии) и что стекольной мануфактуре грозит опасность. Через три дня (18 мая) он опять повторяет просьбу принять меры, а также просит распорядиться относительно охраны двух лиц, которым грозят рабочие. Письмо кончается еще указанием на необходимость поставить стражу у дома кордельеров в случае сборища в том месте. В тот же день Гувион отвечает Бальи, что меры будут приняты. Он глухо выражает большое свое сожаление, что злонамеренные смущают народ, пользуясь «популярным предлогом» [23]. Через два дня (20 мая) Бальи опять пишет Гувиону, что «всеми средствами стремятся взволновать и возмутить рабочих и что в общем есть брожение между рабочими (благотворительных — E. Т.) мастерских и рабочими частных мануфактур» и необходим надзор. Гувион сейчас же спрашивает мэра, на какие именно благотворительные мастерские нужно обратить внимание, ибо они разбросаны по Парижу и нужно приготовить много сил, чтобы наблюдать за каждой. Если же ему укажут те, относительно которых администрация питает опасения, то можно было бы отвечать за спокойствие. Не получив сейчас же ответа, Гувион в тот же день опять повторяет ту же просьбу и просит сообщить ему требуемые сведения до 11 часов вечера, чтобы он успел послать приказания. В 11 часов вечера (как и помечен ответ) Бальи пишет Гувиону, что получил тревожные сведения, и если они окажутся основательными, то через час даст знать. «Не ложитесь, если уже вы не захотите, что еще лучше, приехать ко мне», — так кончается тревожная записочка. Слухи, как сообщает на следующий день Бальи, не оправдались, и тем не менее он просит «в особенности сегодня вечером» (т. е. 21 мая) охранять городскую ратушу пехотой и кавалерией в достаточном количестве, а также послать по Парижу патрули. Гувион извещает, что все это будет сделано, а затем спрашивает, правдив ли слух, будто рабочих благотворительных мастерских намерены распустить 25 мая. Ему это нужно знать, «чтобы принять большие предосторожности». Слух был несколько преждевременным. Еще 30 мая Бальи просит принять меры против беспорядков ввиду того, что должны были в этот день выставить публично к позорному столбу (mettre au carcan) одного рабочего из благотворительных мастерских, ударившего своего начальника. Но все прошло спокойно.