Читать интересную книгу След голубого песца - Георгий Суфтин

Хабевко, завидев догоняющие стада, забеспокоился. Надел лыжи и кинулся наперерез. Подражая своему хозяину, он встал на тропу, растопырил ноги так же, как Сядей-Иг. К нему подъехал Ясовей.

— Поберегись, Хабевко, в наших стадах есть бешеные олени. Они могут подхватить тебя на рога...

— Твоего стада я не вижу. Если в нем и все олени взбесятся, не страшно...

— Ты стал бойким на язык, Хабевко. Отчего бы это? Уж не получил ли от хозяина награду?

Вспомнив вчерашнее, Хабевко рассвирепел. Брызгая слюной, он закричал:

— Эй, пастухи! Натравите собак на этих гнилых сустуев. Ни один ваш шелудивый хор не перейдет через мою полозницу!

Сядеевы лайки кинулись отгонять чужие стада. Малооленные растерялись. Почесывая в затылках, они смотрели, как их олени неохотно, под натиском собак, сворачивали с ягельной тропы. Никто не решился нарушить запрет Хабевки. На тропе остались только двое — Хабевко и Ясовей. Один ликующий, надутый спесью, другой растерянный, готовый, кажется, заплакать. Ничего не сказал Ясовей, сел на сани и уехал.

Когда юноша рассказал обо всем Шурыгину и Голубкову, они немало смеялись.

— Нелегко, выходит, Ясовей, в тундре революцию делать. Шаман помогал, да и то ничего не вышло. Ну, не горюй, хуже бывают просчеты — исправляются. Не сразу делается это, мальчик...

Нет, он не мальчик, и он это докажет. Он тоже понимает политику. Советская власть не позволяет богачам притеснять бедных. И пусть на Печору пришла эта проклятая интервенция. Пусть сила ныне опять на стороне богачей. Он всё равно будет защищать бедняков, будет делать так, как говорит Ленин. Вот поедет к Сядей-Игу и заставит его пустить малооленных на ягельную тропу. Ясовей упрямо сдвигает брови. Скулы сильнее выдаются на его юношеском лице. А взгляд становится таким, что, встретив его, собака прижимает уши, лезет под нарты!

Глава шестая

Девушка из далекого становища

1

День, когда в чумах оленеводов услышали о приходе на Печору красных, был настоящим праздником для Ясовея. Чтобы убедиться в достоверности этого слуха, юноша поехал по соседним чумам. И везде уже знали: белые убежали без оглядки. Со всем пылом юности Ясовей приветствовал это событие. Он ликовал: ведь и он маленько-то помогал прогнать беляков. Ему хотелось, чтобы все торжествовали так же, как и он. А кое-где к его восторженности относились равнодушно, порой даже насмешливо, снисходительно: мол, ребячество, что с него возьмешь, молод ещё...

Вот приехал он к Манзадею. Тот сидел посреди чума и набивал патроны. Мешочек с порохом стоял меж его согнутых калачом ног.

— Доброй удачи охотнику, — сказал Ясовей, усаживаясь напротив хозяина.

— Проходи-ко, садись да хвастай, — добродушно ответил Манзадей.

— Похвастать есть чем, — прямо с ходу начал Ясовей. — Знаешь ли ты, что интервенция хвост показала?

— Ха! Чего мне на её хвост смотреть, — отшутился хозяин. — За него в саудовской лавке чаю не дадут, пороху тоже не дадут... Так я думаю. — Манзадей хитровато сощурился.

— За нее нынче мятого пера из крыла старой куропатки никто не даст! Этому-то и надо радоваться...

Манзадей покачал головой.

— Мне чего радоваться. Мне всё равно. Я эту поганую интервенцию и в глаза не видал. Выдумки всё. Навыдумывали мудреных слов, какой в них толк... Интервенция, кооперация, конференция — поди разберись, что к чему. Русские навыдумывали, пусть они и разбираются. Мне некогда, патроны набивать надо.

— Ты глупо рассуждаешь. Нельзя так, — загорячился Ясовей. — Политика всех касается...

— Вот-вот, ещё политика. Скоро лишний ларь придется делать, ваши хитрые слова возить... И где вы, молодые, их берете? — насмешливо поглядывал старый оленевод на юного агитатора, а тот кипел, точно переполненный чайник на крутом жару.

Ах, Ясовей, видимо, кроме горячего сердца, ещё что-то нужно, чтобы люди слушали твои слова.

Назавтра Ясовей решил поехать, невзирая на бездорожье, в Широкую Виску. Хотелось самому, собственными глазами увидеть, что в деревнях действительно интервентов и белогвардейцев не стало. И едва он выехал на берег Печоры, понял: всё так. Над большим купеческим домом в центре Широкой Виски горел на солнце алый флаг. Юноша от полноты души гикнул, встав на нартах во весь рост. Упряжка одним духом перемахнула реку, вихрем ворвалась в село. Ворота купеческого двора были раскрыты настежь, и олени, часто дыша, остановились перед крыльцом. Первое, что бросилось в глаза Ясовею, это вывеска. Ярким суриком на куске холста было выведено слово: Совет. Неровные, расползающиеся вкось буквы показались юноше прекрасными.

Николай встретил Ясовея ласковой усмешкой.

— Не от стаи ли волков спасался? Куда так спешишь?

Ясовей отмахнулся и сам набросился на Николая с градом вопросов.

— Опять Совет появился?

— Появился, как видишь...

— Теперь уж твердо, навсегда. Правда?

— Теперь уж навсегда, Ясовей.

— А интервенция где?

— Интервенция тю-тю, — Николай помахал рукой по направлению к морю.

— Сбежала и духу не осталось?

— Ты догадлив.

— Вот хорошо-то! — с такой непосредственностью, с таким чувством воскликнул Ясовей, что Шурыгин крепко обнял его.

— Очень хорошо, Ясовей, очень, — сказал Шурыгин серьезно. — Нелегко обошлась нам эта интервенция. Многих друзей мы недосчитались, много хороших людей погибло. Тяжелые испытания перенесли люди. Но всё это позади. Теперь за дело браться надо, друг мой. Много дела, ой, много. Отдыхать некогда. Надо сейчас же засучивать рукава. Сегодня ты поедешь к Тирсяде. Скажешь ей, чтобы она Совет собрала, всем ненцам пусть объявит: интервенция кончилась. Белые больше не вернутся. Передай ненцам ленинское слово: Советская власть — это власть трудящихся. Она принесет ненцам свет и счастье...

Восторженно, срывающимся голосом Ясовей повторил:

— Советская власть принесет ненцам свет и счастье. — И добавил: — Все ненцы за Советскую власть!

Шурыгин добродушно прищурился.

— Ну-ну, агитатор...

В тот день в Широкой Виске состоялось заседание Совета. Первым делом говорили о школах. При интервентах занятия во многих школах прекратились, школьные здания были заняты под солдатский постой. Требовалось восстановить все школы, наладить регулярные занятия. Речь зашла и о создании ненецких школ.

— Дать возможность ненцам учиться — это наш первейший долг, — говорил Шурыгин. — Как это сделать — вот трудный и сложный вопрос, над которым придется всем нам поломать головы. Ведь нужны учителя, знающие ненецкий язык, нужны учебники. Где их взять? А откладывать в долгий ящик нельзя. Первые шаги надо делать сейчас же. Вот я и думаю... — Шурыгин помолчал, побарабанил пальцами о столешницу. — Позовите-ка сюда Ясовея, — сказал он.

Ясовей смущенно остановился у дверей, окидывая быстрым взглядом сидящих за столом людей.

— Вот что, Ясовей, у нас к тебе есть предложение, — сказал Шурыгин, медленно произнося слова. — Ты грамотный человек, читать и писать умеешь. Надо, чтобы все ненцы научились грамоте. А для этого нужны учителя. Хочешь стать учителем?

— Я буду учителем. Хорошо, Николай Васильевич, — впервые Ясовей назвал своего друга по имени и отчеству.

— Но тебе для этого самому надо учиться. Согласен поехать в Архангельск?

Ясовею было просто удивительно, почему его об этом спрашивают. Поедет, конечно же! Хоть завтра, хоть сейчас...

— Не торопись, торопыга. Сделаем запрос, получим ответ — тогда и поедешь. Ну как, пошлем этого молодца?

Ясовеевым оленям, наверно, показалось, что их хозяин хватил лишнего, столь необычно подбежал он к саням и, дав передовому полную волю, запел во весь голос:

Солнце, ты ярче сияйНад моею родной землейСкоро холодный наш крайБудет разбужен весной...

Ну, Ясовей, вот и попал ты на след твоего голубого песца. Смотри, чтоб не убежал он, дался в руки...

2

У Нюди было тайное зеркальце, которое она не показывала никому, даже близким подругам. Кругленькое, в красной бархатной оправе — подарок отца. Это зеркальце она берегла пуще глаза. И как любила Нюдя покрасоваться перед ним в утренний час, когда в чуме никого нет, а костер пылает так жарко и так весело переливаются в отсветах его пламени стеклярусные бусы на смуглой шее и матово поблескивают монетки и кольца в черных косах, тугими жгутами падающих на плечи. Счастливо зеркальце, если попало хорошенькой девушке. Счастлива девушка, если она со своим сокровенным другом-зеркальцем может провести приятные минуты.

— Нюдя, ты все еще не уехала? Смотри, опоздаешь, отец сердиться будет, — беспокоится мать, заглядывая в чум.

— Нет, мама, я успею. Ведь до озера Салм-то всего пять оленьих передышек, долго ли доехать... Ты посмотри, как эта лента идет мне.

Мало ли дела у матери — надо перебрать и развесить для просушки оленьи шкуры, вымять и очистить от мездры камусы, из которых мастерят обувь, насушить оленьих жил для шитья одежды, подобрать меха на мужний совик, а потом приготовить мясо на обед, начистить рыбы, вымыть посуду и на весь завтрашний день нарубить тальника, чтобы огонь в чуме горел ярко и весело. Но всё равно разве удержится мать, чтобы не полюбоваться своей ненаглядной единственной дочерью, когда та убирает себя лентами, бусами и иными украшениями?