— Здравствуйте, соседушка, — елеем расплывается в умильной улыбке. — Что вы хотели?
— Да вот, — леплю и ей ту же лепуху, что и Ломтю, — родственник у меня сейчас живёт, калека. А я часто в разъездах бываю, по два-три дня дома не ночую. Продуктами, как видите, — на сумки киваю, — я его обеспечиваю, а с хлебом, боюсь, не всегда может получиться. Вы не могли бы хлеб ему каждый день покупать?
— Что вы, что вы — само собой. Себе беру и ему возьму. Какие могут быть затруднения? Соседи мы, как-никак, — сочится радушием благоверная лечилы, но, чувствую, в тоне её некоторый напряг ощущается.
Ага, думаю себе, кажется, усекаю, в чём проблема. Достаю бумажку двадцатибаксовую и ей протягиваю.
— Тогда вот вам на первое время.
— Как можно, что вы, за хлеб… — приторно жеманится она, но баксы тут же исчезают в кармане халата. Я и руки её заметить не успел — как по волшебству.
— Спасибо, что не отказали, — бормочу, поскольку язык во рту уже еле ворочается. Столько слов угодливых пришлось произнести, что просто невтерпёж в ванную захотелось, чтобы рот там с мылом вымыть.
— Если что ещё понадобится, заходите, не стесняйтесь, — щебечет соседка, пока я дверь к себе в квартиру открываю.
«Нишкни, сука!» — взрывается во мне внутренний голос, но вслух выдавливаю из себя последнее, на что оказываюсь способен: — Всенепременно, — и пытаюсь застывшими на лице мышцами изобразить обворожительную улыбку. Подозреваю, гримаса вышла ещё та…
У порога меня Пупсик встречает, сумки выхватывает и на кухню тащит.
— Обед уже на столе! — кричит оттуда.
Я недоумённо застываю на месте.
— А как ты догадался, что я так рано приду? — спрашиваю.
Он из кухни выглядывает, на меня удивлённо смотрит, но тут же взгляд потупляет, краснеет и объясняет так это стеснительно:
— Я ведь ваш каждый шаг за пределами квартиры контролирую… Чтобы ничего непредвиденного не случилось…
Тьфу, чёрт, одёргиваю себя. Ну и вопросы я глупые задаю. Пора бы и привыкнуть к его возможностям.
— Значит, — спрашиваю, — ты и о Ломте, и о соседке в курсе?
— Да… — смущается он ещё больше.
— Ладно. Тогда корми. Чем-то нас сегодня повар из «Националя» порадует?
10
Ровно в семь вечера я стоял на площади как штык и ждал Сашка. Насчёт «ровно в семь» это я, конечно, лапшу вешаю. Был я на площади без пятнадцати семь — как разумею, на «дело» опаздывают только трупы, — прогулялся, покурил на воздухе, а вот уж к месту рандеву подошёл за две минуты до назначенного времени. И тут же ко мне подкатывает тёмно-синяя «тойота» с напрочь чёрными стёклами. Задняя дверца открывается, и слышу изнутри голос Сашка:
— Садись, Борис.
Шустренько вскакиваю в машину, и мы трогаемся.
В салоне, кроме меня, четверо сидят. Сашок на переднем сиденье, рядом водила — белобрысый парень с постоянной усмешкой на губах, видно, тот ещё оторвила, в углу, на заднем сиденье — хмурый мордоворот с комплекцией Сашка, а между нами худенький, с виду ничем не примечательный паренёк. Пять раз с таким знакомься, бадью водки распей, а на улице потом не признаешь. Короче, из разряда «серых мышек». Но где-то я слышал, что именно такие «неприметные» и являются самыми крутыми боевиками.
— Знакомься, — говорит Сашок и начинает представлять: — Валентин, Евгений, Олег.
Валентином оказывается тот самый неприметный (всё-таки правильно я вычислил, если Сашок его первым назвал!), Евгением — хмурый амбал, ну а Олегом, естественно, водила. Я его по морде ехидной сразу про себя Олежкой окрестил.
— Наше вам, — хмыкает Олежка и делает рукой жест, будто приподнимает отсутствующую шляпу.
— А моё — тебе, — парирую.
Олежка недоумённо оглядывается, машина виляет.
— Но-но! — осаживает готового что-то недовольно ляпнуть водилу Сашок. — Твоё дело — машину вести, а не лясы точить!
Минуту едем молча.
— Пушку свою покажи, — вдруг тихим таким, невыразительным, как и он сам, голосом предлагает мне Валентин. Вот уж, действительно, глянешь на него — пустое место. И вроде всё из себя нечто невзрачное, но язык почему-то не поворачивается даже про себя его Вальком назвать. Поэтому молча достаю «беретту» и беспрекословно протягиваю ему.
Берёт он её и — шурх-шурх ручками, что фокусник — в мгновение ока чуть ли не на все составные части разобрал и тут же опять сложил.
— Поточная сборка, балансировка так себе, ствол не пристрелян, — бесстрастно делает заключение он о моём оружии и возвращает его.
Я только плечами пожимаю.
— Любитель? — смотрит мне прямо в глаза Валентин. А глаза его серые пустые и холодные. Если они всегда у него такие, а, думаю, так оно и есть, — не везёт ему с бабами. Не любят тёлки роботов в штанах.
— Да… наверное… — бормочу неуверенно. А про себя думаю: любитель — тот хоть в тире стреляет, руку набивает, а я по воробьям лишь пару раз и пальнул.
— Тогда не очень с оружием шустри, — советует Валентин. — Сегодня держись за нашими спинами и действуй как подручный.
— Это как? — недоумеваю.
— А так, — гудит неожиданно басом из угла Женя-амбал. — Сцепился я, допустим, с кем-то, и мы в ступоре застыли. Вот тут ты этого кого-то бутылкой по башке или вилкой в задницу и уважь.
— Это ты-то в ступоре с кем-то застыл?! — ехидно подначивает Олежка, и машина снова виляет. — Ой, не смеши!
В этот раз Сашок смотрит на водилу долгим взглядом, а затем начинает раздельно ронять слова:
— Если ты, Олег, ещё один такой фортель выкинешь, то я сяду за руль, а ты пойдёшь в бар с ребятами. Ты меня понял?
Олежка понял. Прикипел к рулю, застыл в позе напряжённой, и такое впечатление, что на спидометре у него не «шестьдесят» — по городу разрешённых, а, по меньшей мере, «триста двадцать», и сам он в гонках «формулы-1» участвует.
Но и до меня тоже доходит, что это будет не прогулка к «главвреду». Тут жареным пахнет. Потому нарушаю субординацию и заявляю:
— Я, конечно, в первый раз с вами на дело иду. Однако полагаю, это не причина, чтобы не знать, куда и зачем мы едем. Или вы меня взяли в качестве жертвенной овцы?
Машина дёргается вместе с Олежкой. Нет, хреновый он водила, если с эмоциями за рулём совладать не может. Я бы на месте Сашка его заменил — здесь нужен мужик с крепкими нервами, а этот, того и гляди, все столбы по пути посшибает.
А в салоне гробовое молчание. Которое для меня грозит перейти из иносказательного в действительное. Все ждут реакции Сашка, и она не замедляет сказаться. Разворачивается он ко мне что дредноут стодвадцатипушечный, медленно так это, обстоятельно, и одаривает таким взглядом, что видно в нём всю бездонность орудийного жерла. Короче, смешал он меня взглядом с дерьмом и прямо здесь, по сиденью, размазал. Однако в противоположность взгляду, Сашок неожиданно разряжает обстановку в салоне, говоря совсем другое:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});