Читать интересную книгу Запонки императора, или орехи для беззубых - Лариса Исарова

Она достала из облезлой сумки букет ярких сочных роз и поискала глазами вазу.

Я налила воды в любимую фарфоровую вазу Карена, покрытую выпуклыми незабудками и поставила розы, испытывая острое чувство неловкости. Эта маленькая толстая женщина лишила меня наглости, на которую я настраивалась заранее…

Женщина села, сцепила пальцы на столе и внимательно посмотрела на меня.

— Красивая деточка, самая красивая из его дамочек… Но и тебя время не пожалеет, согнет, состарит, а чем жить будешь? Мне хоть внуки сердце греют.

— А дочери?

Из ее запавших глаз закапали слезы.

— Вай-ме. разве он ничего не говорил? Уже два года как нет моих цветочков, погибли в землетрясении, вместе с мужьями… К счастью, внучат я взяла на лето к себе в Ереван. Матерь божья прикрыла их своим крылом…

Карен мне ничего об этом не рассказывал и никогда не привозил из-за границы детских вещей.

— А внуки маленькие?

— Три годика солнышку Мушкетику и пять — луне Ануш.

Я ничего не понимала. Играет она или Карен на самом деле был не тот, кем я его представляла? Может, у него где-то была вторая семья?

— Простите, — сказала я, — вы первая жена Карена?

— Я — первая и последняя, единственная на нашей горькой земле, а другие были дымом, для дела и для тела. Армянский мужчина не может без женщин, но жену имеет только одну, на всю жизнь…

— Но вы обеспечены? У вас есть квартира, дача, пенсия?

— Все есть, золотая деточка, только Каренчика не вернешь. Была бы одна, ушла бы следом, но детишек надо в люди вывести. Время теперь неспокойное, страшное…

— Здесь почти все вещи принадлежали Карену, — сказала я, не дожидаясь ее атаки. — Вы можете все забрать. И фарфор, и мебель. Только драгоценности бандиты унесли…

— Неужели у тебя нет его фотографии?

— Нет, он не позволял себя фотографировать, даже на приемах отворачивался…

— Вай-ме, я как знала, чуяла сердцем…

Она достала из своей древней сумки большую фотографию Карена. В тренировочном костюме, босиком, он так весело улыбался, что у меня опять защемило сердце.

Женщина поставила фотографию на секретер рядом с розами и удовлетворенно вздохнула.

— Ну, вместе с ним и говорить легче, — Голос сразу стал жестче и грубее. — Фарфор мне не нужен, дорогая. И мебель-шмебель. Я скоро уеду в Америку, уже все оформлено. Отлет послезавтра. Так что это тебе, за верную службу. Я и документик принесла, отказ от всяких прав на твое имущество…

— А от этого вы тоже отказываетесь?

Я рывком вынула из бюстгальтера запонки, завернутые в тряпочку. и бросила ей.

Она неторопливо развернула сверток.

— Вай-ме, какая ты молодец! А я все думала — отдашь или соврешь, на бандитов сошлешься? Карен писал, хвастал этой покупкой, большие дела собирался с ними делать…

Она ласково погладила запонки и небрежно кинула их в сумку.

— Ну, спасибо за честность… Я тоже тебя отдарю…

И вдова Карена положила на стол длинную узкую бумагу, похожую на банковский чек.

— Бери, твой вклад, Карен никого не обманывал. За границей востребуешь, десять тысяч долларов на дороге не валяются…

— Вы обо всех его делах знали?

— У мужа от меня секретов не было, за то и ценил, что не командовала, всегда соглашалась, у нас, у армян, жена должна быть покорной…

— Из-за этих запонок его и замучили…

— Догадывалась… — Лицо ее стало жестоким. — Но скоро их покарает рука господня, я молилась каждый день, постилась и молилась, хотя Католикос сказал, что я плохая христианка…

— Куда вы едете? — спросила я.

— В Калифорнию. Там моя сестра, там много наших, даже откупили целый квартал в Лос-Анджелесе… Говорила я Карену, чтоб заканчивал свои дела, а он все не мог наиграться в свои мужские игры, сердце у него было, как у двадцатилетнего…

Она встала, походила по комнате, разглядывая вещи, точно искала на них следы его рук, потом сказала:

— Он тебя ценил, считал чистой, удивлялся, что сунулась в такие дела… И я тебе говорю — уезжай! Тут жить нельзя, уезжай!

— А фотография… — начала я.

— Оставь, пусть поживет в этом доме, порадуется, когда все будут наказаны. Тогда сожжешь, только не выбрасывай, а то счастья не увидишь…

Она надела свое пальтишко, завязала черный платок и неожиданно меня перекрестила, усмехаясь вялыми, морщинистыми губами.

Я долго сидела после ее ухода, понимая, что теперь мои проблемы решены. Буду продавать по одной-две вещи в месяц…

Похищение

Как это ни странно, отдав вдове Карена запонки, я почувствовала облегчение. Мне казалось, что теперь ни у кого ко мне не может быть претензий: ни у рэкетиров, ни у прокуратуры. Поэтому ночь я проспала спокойно, не прислушиваясь, как раньше, ко всем шорохам и стукам в своей квартире. Ни Шагала, ни запонок больше не существовало, а следовательно, я в полной безопасности.

Утром я первый раз после гибели Карена навела на себя марафет, очень скромный, но делавший мое лицо вызывающе красивым, и распустила рыжую гриву. Тут я вспомнила о смешной визитке Юрки, валявшейся в сумке, которую я хотела выбросить, но решила оставить как курьез. Накинув на скромный темно-синий костюм «от Диора» ярко-зеленый шарф, и вышла на улицу танцующим шагом.

Недалеко от моего подъезда стояла черная «Волга». Я мельком взглянула на нее и двинулась в сторону Первого Неопалимовского переулка. Вдруг мой высокий каблук попал в щель треснутого асфальта, и я чуть не упала. Кто-то вежливо взял меня под руку, помогая сохранить равновесие. Я выпрямилась, поблагодарила, но чужие пальцы не отпускали мой локоть, а настойчиво тянули к машине.

Я не сразу поняла, в чем дело, вернее, не узнала своего нахального спутника, решив, что очередной поклонник набивается на знакомство.

Подойдя к черной «Волге», я вдруг вспомнила и эти узкие черные глазки, и усики, но тут из машины вылез его напарник, и они вдвоем быстро затолкали меня в душное бензиновое нутро салона.

Сейчас трудно вспомнить, могла ли я закричать, вырваться. На Плющихе никого не было. А может быть, я предвкушала, как разочарую бандитов, объявив, что вожделенной добыче «приделали ножки». Невольно я скосила глаза на руку соседа. Свежий шрам отчетливо багровел, и я даже почувствовала гордость, что оставила такую отметину, но когда я перехватила взгляды, которыми обменялись оба конвоира, мне стало неуютно. И тогда я решила сыграть роль «красавицы», избалованной мужским вниманием. Я слегка поддернула юбку, открыла колени, которыми Бог меня не обидел, закинула ногу на ногу и томно попросила:

— Мальчики, дайте закурить!

Они снова переглянулись, и тот, кого я не пометила скальпелем, протянул мне «Пелл-Мелл». Я усмехнулась.

— Простите, но это курят лишь продавщицы галантереи.

Я полезла в сумку, достала пачку сигарет, которые привозил для меня Карен, ментоловые с медовым запахом, и предложила своим похитителям.

Сосед справа пренебрежительно фыркнул, а сосед слева взял сигарету. Тогда я решила сосредоточить свои чары на нем.

— Прикурить можно? — Я старалась говорить низким бархатным голосом, лаская при этом взглядом полузакрытых томных глаз маленькое, тупое, плохо побритое лицо.

— Куда едем, мальчики? Я предпочитаю утром валютный бар в хаммеровском центре. Там потрясающий кофе и тартинки. Не пробовали?

Сосед справа зашипел, точно проколотый мяч:

— Заткнись, зараза!

А сосед слева с четким восточным акцентом произнес:

— Не надо пугать девушку, девушка будет послушной…

— Вы армянин, как и Карен? — радостно воскликнула я. — Наверное, земляки?

— Я сейчас заткну эту паскуду! — шепотом прошипел сосед справа.

Но тут обернулся водитель и, лениво растягивая звуки, сказал:

— Без нервов, мальчики.

Я узнала реставратора Степу.

Тон был уверенный, но не резкий, улыбка ленивая и добродушная, и все закружилось в моей глупой голове. Люда, его мастерская, «тетя Лошадь» — начинала складываться совершенно неожиданная мозаика, и я поразилась своей тупости. Но нельзя было выпадать из выбранной роли, и я прощебетала кокетливо:

— Привет. Степа, как приятно видеть знакомое, почти родное лицо! А куда вы меня везете? К тебе в мастерскую? Может, все-таки заедем в бар. я не успела позавтракать.

Сосед слева засмеялся:

— Люблю рисковых телок…

Степа укоризненно покачал головой.

— Позавтракаем на даче, дорогая, все пройдет на высшем уровне…

— Но я люблю утром икру… — капризничала я, — с лимоном и чуточку апельсинового сока с коньяком.

— Будет тебе белка, будет и свисток. — сказал сосед слева, погладив мое колено, и я демонстративно придвинулась к нему.

Хотя Степа не мог нас видеть, он произнес ровным голосом:

— Эта не по твоим усам, успокойся, пока тебя не успокоили…