Читать интересную книгу Палач - Эдуард Лимонов

На Пятой авеню-хододный ветер швырнул им под ноги остатки централ-парковских листьев, смешанных с газетами и другим легким нью-йоркским мусором. Оскар поежился — почему-то он надел плащ, а не пальто — и привлек к себе Женевьев, она, закутанная в шаль поверх пальто, должна была согреть Оскара.

— Фак ю! — зло бросила Женевьев, отстранившись, и качнулась.

— Что с тобой? — Оскар догадывался, что, может быть, Женевьев просто пьяна. Очень пьяная, она ругалась, да.

— Ты блядь, — шмыгнула носом Женевьев. — Я видела, как ты смотрел на нее. Блядь и эксплуататор. Выискиваешь себе новую жертву? Помоложе?

— Ты напилась, — миролюбиво отметил Оскар.

— Ты хочешь выебать мою подругу, — упрямо повторила Женевьев. — Я видела, какие у тебя были глаза, когда ты говорил с ней. Такими же стеклянными они были у тебя, когда ты соблазнял меня на парти у Мендельсонов. Говно!

— Перестань! — миролюбиво попросил ее Оскар. Они шли теперь по одной из улиц по направлению к Мэдисон-авеню, в паркинг, за «бентли». Неизменная связка ключей в руке Женевьев позванивала судорожно и рывками, и Женевьев качалась, пожалуй, больше обычного. Очевидно, в самом конце вечера она еще и еще налегла на коньяк.

— Может быть, возьмем такси? — предложил Оскар. — Я не очень уверен, что ты сможешь вести машину.

— Это не твоя проблема! — закричала Женевьев. — Ты никогда ке научишься водить машину, ты предпочитаешь, чтоб тебя возили, у тебя замашки аристократа. Ты не любишь работать!

Последняя фраза разозлила Оскара.

— Я работаю с твоим телом, — выпалил он, остановившись. — Если ты думаешь, что это легко и просто делается, ты ошибаешься. Я ебу тебя часами… И это труд, Женевьев де Брео, да еще какой!

Оскар хотел еще сказать Женевьев, что ебать пятидесятилетнюю женщину — жуткая нагрузка для воображения, но удержался, не сказал. Вместо этого он попытался помириться с Женевьев и потянулся обнять ее и обнял. Женевьев не отстранилась, Оскар повернул ее лицом к себе и поцеловал в шею, чувствуя губами, что целует старую шею. «Ужасно быть старым, — подумал Оскар. — Неужели и я буду старым и юные женщины будут содрогаться от моих прикосновений, за которые я буду им платить? Гадкая старая рептилия…»

— Поедем ко мне? — спросила Женевьев, после нескольких поцелуев примирившись с Оскаром. — Утром мне должны звонить из Рима. Очень рано.

— Поедем к тебе, — согласился Оскар. — Только возьмем такси, хорошо?

— Хорошо, — покорно согласилась Женевьев, — я и вправду не совсем трезвая.

Оскар взял Женевьев за руку, и они повернули обратно, на Пятую авеню. И Женевьев уже не ругалась, ока устала и даже шаркала ногами…

11

На углу Пятой и 87-й улицы их ограбили. Оскар заметил четыре темные фигуры, леопардами взметнувшиеся как бы из-под земли, из клочьев пара, а может быть, из Централ-парка, с другой стороны Пятой авеню, слишком поздно.

Их окружили, все черные, очевидно, гастролеры сверху, из Гарлема. Улыбаясь широко и нагло, один из них объявил: «Ваши деньги, сэр! Ваши деньги, миссис!»

Оскар хотел было что-то предпринять, впрочем сам не зная что, в конце концов, он был мускулистый здоровый человек, молодой и крепкий, но Женевьев, заметив его напряженную сконцентрированную позу, прошипела сдавленным голосом:

— Нет-нет, дадим им то, что они хотят. У меня нож приставлен к спине. Если ты двинешься, они меня убьют.

— Да, сэр, — подтвердил улыбчивый.

Оскар полез в карман, со вздохом вынул новоприобретенный бумажник и отдал бумажник улыбчивому грабителю.

— Это все? — спросил парень.

Оскар поднял руки вверх, предлагая его обыскать и убедиться. Нет, поверили, не стали лезть в карманы.

— Опусти руки! — сказал главный. У Женевьев отобрали сумку и теперь обшаривали запястья и шею.

— Сними это! — потребовал главный, указав, на уши Женевьев.

Женевьев послушно сняла подвески с ушей. Оскар знал, что подвески почти ничего не стоят, красивое стекло — пробная модель Этель Ксавьер. Если модель утвердят, она пойдет в широкое производство и будет продаваться среди другой продукции широкого потребления, производимой Этель Ксавьер, в магазинах низшего ранга.

— Сэнкю! — раскланялся веселый главарь, и секунды спустя все четыре черных леопарда уже перебежали Пятую авеню и скрылись в Централ-парке.

— Факен шит! — выругалась сразу отрезвевшая Женевьев. — У меня в сумочке было 200 долларов!

— Скажи спасибо, что они не пырнули тебя ножом, — заметил Оскар, подумав, что в общении с пожилыми женщинами есть и позитивные стороны. На Наташку они бы непременно набросились, и из легкой неудачи — в бумажнике Оскара было всего двадцать пять долларов — история эта могла бы обернуться трагедией. Оскар не смог бы безучастно смотреть, как бандиты насилуют Наташку, Оскар бросился бы ее защищать, и его убили бы или ранили. Оскар зябко поежился. Ему вдруг стало страшно только что случившегося и неудержимо захотелось выпить.

— Ну что ж, вот и взяли такси, — сказала Женевьев обессиленно. — Зачем я тебя послушалась?! Мы уже были бы у входа в паркинг…

— Теперь ты будешь обвинять меня, как же иначе. — Оскар пожал плечами. — Мы пошли на Пятую авеню только потому, что на ней легче поймать машину в даунтаун…

— Ладно, пошли, — угрюмо смирилась Женевьев, и сквозь клубы пара они побрели к паркингу.

12

В спальне Женевьев Оскар первым делом развел камин. Может быть, Оскар был неудачливым пироманом, как ему порой казалось. Он обожал живой огонь. Теплый дым и постепенно распространившееся от камина облако тепла вернули ему утраченное чувство безопасности, и он, взяв с кухни бутыль французского коньяка, присел с бокалом у камина.

Женевьев решила принять ванну и возилась в глубине своей фантастической ванной комнаты, окрашенной черной краской, где вокруг зеркала горело с дюжину маленьких лампочек, превращая ванную комнату Женевьев в сказочную пещеру. Оскар подумал, что ванная комната Женевьев мистически-сексуальна, так же как и ее спальня со сделанным по собственному проекту Женевьев обширным кожаным ложем, охраняемым высокими кожаными же спилками. Вся обширная старая квартира Женевьев в мидлтауне, выходящая половиной своих окон в сад, солнечная, когда в Нью-Йорке появлялось солнце, скрипящая старыми дощечками паркета, пропахшая соблазняющими эссенциями, которые Женевьев постоянно жгла, ароматическими свечами и маслами, была сексуальна. Если бы только Женевьев была лет на двадцать — двадцать пять помоложе и не писала бы автоматными очередями при оргазмах, меланхолически размышлял Оскар, потягивая коньяк.

«Когда-то и Наташка станет такая, как Женевьев, и молодые люди будущего времени будут ебать ее, накурившись марихуаны, со смешанным чувством отвращения и нездоровой сексуальности. Увы, никто еще не избежал старости, и, как бы тщательно ни сохраняла себя Наташка, будущие поколения мужчин станут ебать Наташку недружелюбно. Бедная Наташка! Бедная Женевьев!»

Оскар вынул из сигарной коробки, стоящей на каминной плите, джойнт и закурил. Он всегда теперь курил марихуану перед тем, как идти в постель с Женевьев. После нескольких затяжек мысли его обратились к сцене на углу Парк-авеню и 87-й улицы:

«Все мы совсем не защищены в этом мире. И Оскар Худзински, к светская мадам де Брео. Любая группа двуногих животных может спокойно отправить меня на тот свет, если захочет. Эти парни, час назад, что им стоило ткнуть мне нож в брюхо. Или в живот Женевьев… Так, ни за что, для собственного злого удовольствия. Ебаное государство как будто взяло на себя заботу о моей безопасности, а на деле отняло у меня право защититься, убить моего врага…» — Оскар зло поморщился.

«Хорошо бы сделаться настолько богатым, чтобы иметь возможность отгородиться от мира бадигардами, платить другим за твою безопасность. Жизнь такая короткая, унизительно же быть открытым любому насилию любого кретина и урода, разгуливающего по улицам Нью-Йорка… Ебаное государство, — опять озлился Оскар, — оно не выполняет своих обязанностей, и ты ничего с ним не сделаешь. А если ты не выполняешь своих, скажем не заплатил налоги, — оно будет тебя судить и даже посадит тебя в клетку».

Огонь лизал сухие дрова почти бесшумно, иногда только дрова потрескивали, очевидно, огонь натыкался на сучок, и постепенно, покуривая джойнт и поглядывая в огонь, Оскар переместился из мрачного каменного города в область теплой сказки. «Хорошо бы жить в тепле, среди цветов, растений и бабочек», — полусонно пожелал Оскар, и ему вдруг представилась голая прекрасная Наташка, лежащая в поле из цветов и показывающая язык голому Оскару… Оскар заулыбался от удовольствия, но, вспомнив о случившемся с ним и Женевьев, тотчас окружил Рай, себя и Наташку и поле из цветов колючей проволокой, несколькими танками и батальоном его, Оскаровых, парашютистов. Счастье нужно хорошо охранять…