Хорошо, что я так думал, потому что был воистину одинок. Доверяться своей сильной правой руке и собственной смекалке — отличное правило, но мне предстояло ещё столь многому научиться, и я пока просто не знал, достаточно ли сильны у меня и рука, и смекалка.
Мир, в который я вошел при рождении, был миром хаоса. С крушением Римской империи сгинули роскошь и изящество. Города обратились в развалины; акведуки пересохли, а незащищенные рукой человеческой поля вернулись во власть диких растений и сорных трав. В течение нескольких столетий Европа оставалась опасной для путешественников; она кишела разбойниками и невежественными, полудикими крестьянами, которые убивали путников и присваивали их имущество.
Воинствующие монахи грабили караваны или требовали дань с поселений. Часто они воевали со знатными сеньорами, вроде Турнеминя, — тоже разбойниками, разве что титулованными.
Немногие люди в христианской Европе умели читать и писать, ещё меньше было таких, которые признавали важность знания. Христианские страны превратились в темные моря невежества и суеверия; лишь местами мерцал свет учения, но пламя его было слабым и неровным.
За потоками крови и побед, вынесшими арабов через Азию и Северную Африку в Испанию и на Сицилию, хлынул поток просвещения. Из Александрии шли переводы греческих классиков, за ними следовали музыка, искусство и медицинские познания греков, персов, арабов. Персидских и индийских ученых радушно принимали при дворах халифов, а когда на смену Омейядам пришли Аббасиды, арабская цивилизация вступила в свой золотой век.
В Европе было мало книг, и ценились они невысоко. Пьер де Немур, епископ Парижский, отправляясь в крестовый поход, подарил аббатству святого Виктора свою «большую библиотеку», содержащую целых восемнадцать томов.
А в это же самое время халиф аль-Хакам в Кордове обладал библиотекой в четыреста тысяч книг.
В нашем доме, благодаря путешествиям отца, дух был иной. Мы не были христианами, и потому избежали влияния монахов; большая часть Бретани оставалась ещё языческой.
Странствующие священнослужители, как и другие путники, всегда находили радушный прием в нашем доме, и много оживленных споров происходило у нас за столом, так что я слышал об Иоанне Севильском и о Раймонде из Толедо.
Теперь я увидел его; однако, если я не ошибаюсь, он вот-вот будет ограблен или убит, или и то, и другое вместе. Это было не мое дело, и я поступил бы разумно, оставшись в стороне, но я знал, что не смогу.
Над холмами стояло теплое солнце, и я весело ехал, куда вела меня дорога. Бербер мой был смышленым и ретивым животным, и мне приходилось сдерживать его, дабы приберечь силы на тот случай, который мог ожидать нас впереди. Однако по мере приближения ночи я стал сокращать разрыв, опасаясь, что останусь слишком далеко позади и не смогу помочь знаменитому мудрецу в случае нападения.
Передо мной лежал густой, искромсанный ветром лес, темный и заросший густым подлеском. Среди деревьев уходила в сторону едва намеченная тропа; похоже было, что это путь напрямик, который позволит срезать поворот и выведет меня на дорогу впереди отряда Иоанна.
Быстро повернув, я поехал по этой тропе, держа меч наготове, спустился по склону, покрытому травой, и снова выехал на дорогу. Оглянувшись назад, я заметил троих всадников, смотревших мне вслед. Уж не собирались ли они перехватить меня?
Я остановился у дороги и позволил отряду Иоанна догнать меня. Подъехав ближе, они сбились плотнее, как бы для обороны, хотя я был один.
— Приветствую тебя, отец мудрости! Да не уменьшится никогда твоя тень!
Он был человек пожилой, седовласый, с тонким, проницательным лицом, выступающими скулами и орлиным носом.
— Ты говоришь по-арабски, но выговор у тебя чужеземный. Откуда ты? Кто таков?
— Странник, который хочет предостеречь тебя.
— Предостеречь? От чего?
— Впереди тебя идет отряд вооруженных людей, и ещё один из той же шайки подходит сзади — лазутчик, по-моему. Полагаю, они задумали причинить тебе вред.
Иоанна сопровождали только толстый старик и двое юношей. Впрочем, один из них был высок и силен.
— Они намерены ограбить нас?
— Так я полагаю.
Он обдумывал мой ответ, очевидно, не уверенный, какую линию поведения избрать.
— Человек позади следит за нами?.. Можно подождать его здесь и убить. Одним будет меньше.
— Значит, это так просто — убить?
— Предпочитаю убивать, чем быть убитым. О мире можно говорить лишь с тем, кто сам хочет мира. Беседовать об этом с тем, кто держит обнаженный меч, глупо, разве только ты не вооружен; но тогда, конечно, приходится быть весьма убедительным…
— Давай лучше схватим его. Может быть, нам удастся узнать их планы.
На повороте дороги мы съехали на обочину и укрылись за кустами. Иоанн с толстяком приготовились загородить путь. Однако пришлось выжидать некоторое время, и ученый покуда оглядел меня.
— Ты франк?
— Кельт. Из Арморики, в Бретани.
— Знаю о такой. Ты безземельный?
— У меня отняли землю и дом. Я ищу отца, который потерялся в море.
— А сейчас?
— Сейчас еду в Кордову, посмотреть тамошнюю библиотеку.
Он всмотрелся в меня внимательнее:
— Стало быть, ты умеешь читать?
— По латыни, и немного по-арабски.
— Однако же в твоей стране мало книг.
Тогда я заговорил о прочитанных книгах, и так мы беседовали, пока юноша с другой стороны дороги не предупредил нас свистом.
Приближающийся всадник ехал шагом — беззаботный, уверенный, что его добыча находится далеко впереди. Но за поворотом он увидел Иоанна Севильского, который стоял возле своего мула, притворяясь, что поправляет седло. Тут всадник быстро огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, подъехал к Иоанну, держа руку на рукояти меча.
Юноша двигался бесшумно, как и я, и лазутчик оказался у нас в руках, даже не успев пошевелиться. Высокий парень обхватил его рукой за шею и рванул назад. Они вдвоем упали с коня. Я спокойно вытащил скимитар.
— Держи его чуть левее от себя, — сказал я юноше. — Незачем пачкать твою тунику кровью.
Пленник уставился на меня с тревогой и страхом.
Иоанн толкнул его ногой:
— Ты и другие… Что вы задумали?
Он был угрюмым и упрямым, этот мошенник, однако я не сомневался, что у него не больше верности в душе, чем у любого из его породы.
— Что за отряд впереди?
— Не знаю я никакого отряда…
— Врешь, мерзавец. Я слышал, как вы уговаривались. Приставь-ка ему нож к глотке, — велел я юноше, — и, если на нас нападут, тут же её перережешь. Да не скупись, режь поглубже, — посоветовал я деловитым тоном, — а то приходилось мне видеть людей с наполовину отрезанной головой, которые все ещё оставались живы…