— Ар-р! Ну какой же ты жених? Вон, по ночам зубами так скрипишь, что и уснуть нельзя. Невесту напугаешь!
Скрипач, озлясь, ответил:
— Ну и что? Моя невеста скрипа не боится. Я же не ты — не на Юю женюсь!
Все засмеялись. Рыжий промолчал. Вот, подумал, и этот туда же! Да что им так далась эта Юю! Не знает он ее, не видел никогда и, вообще, ему до нее нет никакого дела! А уж ей до него и подавно! Юю — это княжна, единственная княжеская дочь. Все говорят — она красавица. Князь прячет ее в тереме за городом, боится, чтоб ее не сглазили. Князь, говорят, собрался выдать ее замуж не меньше как за короля, конечно иноземного, конечно богатого, конечно…
Р-ра! А эти зубоскалят, олухи! Ты, Рыжий, говорят, у нас такой разборчивый! Тебе и та не нравится, и та, ты, что ли, Юю сватать будешь?! И что им на это ответить? Рвать уши? Так вроде свои, неудобно. Оправдываться? Слишком много им чести! И потому Рыжий просто помалкивал. Ну, иногда для острастки порыкивал. А так все было как и прежде — утром служил, потом вместе со всеми бегал на смотрины (всегда на чужие, своих никогда не устраивал) и там гулял, как все, кутил, как все, дерзил, как все — нет, даже больше всех! А поздно ночью, вернувшись в казарму, камнем валился на тюфяк… А сон не шел! Сна не было — и все! Лежал и думал о Юю! Утром вставал, бежал на службу — и опять у него в голове была только она одна! И на обеде она! На смотринах она! На… Что перечислять — везде только она, только о ней и думал! Да это были даже не мысли, а так, как назойливый шум в голове: Юю, Юю, Юю… А почему это, а отчего это, он сам того не знал. Не понимал себя. И удивлялся, а потом уже и гневался. И эта неизвестная Юю стала его все больше и больше раздражать, выводить из себя! И потому когда опять, на этот раз уже Клыкан съязвил по поводу княжны, Рыжий злобно оскалился и закричал:
— Брехня все это! Вздор! Я вообще семью не заведу, а буду как Лягаш!
— Лягаш! Ха-ха! — загрохотал Клыкан. — Так он же воевода! Первый! Ты, что ли, тоже в первые пойдешь?!
— А что? Вот и пойду!
— Иди, иди. Кто тебя держит! Правильно? — вскричал Клыкан и осмотрел собравшихся.
И все, кто был еще при памяти (а дело было на пиру), сразу согласно закивали. Да, верно, в первые никто из них не собирался. Ибо оно конечно же почетно, что и говорить, но слишком хлопотно. Уж лучше, каждый из них думал, я отскочу куда-нибудь на самую окраину и сяду сотником, а хоть бы и простым десятником — зато сам по себе. И сам тогда везде, хоть на одном голом песке, а прокормлюсь, и еще как! А в Дымске что? Конечно, хорошо еще, терпимо, если посадят тебя на базар, там есть, что взять. И на пристани есть, и на подсобных свинарниках тоже. Все это сочные места, завидные. Но если вдруг вздернут на Верх, что тогда?! Мотаться, как теперь мотается Лягаш, у Тымха на посылках, не знать днем и ночью покоя, и вообще…
Ну, нет! Ни за что! И потому Клыкан насмешливо сказал:
— Горяч ты, братец! Ох, горяч! — и захихикал, и все захихи…
— Р-ра! — рявкнул Рыжий.
Разговор иссяк. Покашляли, покашляли, да больше уже не цеплялись. И так и просидели бы они, промаялись да проскучали бы… Но тут, на счастье, подвернулся Левый — пришел из города, принес с собой вина. Все сразу оживились, пересели. Левый был щедр, лил до краев, а Бобка все рассказывал, рассказывал побасенки, и все смеялись — но все тише, тише… Последним замолчал сам Бобка и как сидел, так и упал; лежал очень неловко, спал. Рыжий поднялся, подошел к нему и уложил его, как надо, и укрыл. И заходил между нарами, и заходил, три раза брал из бочки яблоки, надкусывал, бросал, садился у печи, совал в огонь дрова, а после вышел на крыльцо, проверил сторожей, вернулся, лег, накрылся с головой…
А ведь они правы, подумалось с досадой, Лягаш опять в бегах, Тымх-Перетымх-Притымх послал его на этот раз в Столбов, ибо в Столбове вдруг открылся недочет, проворовались они там, вот он, Лягаш, туда и побежал. Да, побежал, а не поехал. Он волокушу не берет, он своим ходом, как всегда. Опять, поди, в потрепанном ремне, нечесаный, как и тогда, в Лесу, и опять без охраны. Бродяга он, он не в себе — так говорят о нем. Р-ра, говорят! А о тебе они что говорят, ты слышал?! И Рыжий заворочался, сжал зубы, заскрипел… Тьфу, вот напасть! Уже и сам скрипишь, а к Скрипачу лезешь с укорами! И Рыжий сел и долго так сидел, мотая головой и призывая сон — долго мотал и все без всякой пользы… Но после все же, видимо, заснул, ибо когда Брудастый заорал свое извечное «Двор-р! Двор-р!», он подскочил, продрал глаза…
Все побежали, и он побежал; сгоняли на Обрыв, вернулись, сели, подкрепились — и снова когти рвать. Куда? А хоть куда — невест кругом полно, любых, ты только не зевай. И он и не зевал, и бегал в общей своре, ел да пил, бузил еще неделю, две, а про Юю уже почти не вспоминал. И правильно! Юю ему не пара, он просто лучший, а она княжна, она живет за городом, князь думает отдать ее за короля или за принца, лишь бы иноземного. А ты…
Князь за обедом вдруг сказал:
— Ну, вот и дождались. Завтра придет Солнцеворот.
— Ар-р! — закричали лучшие. — Ар-р! Ар-р!
И после трапезы все сразу поспешили в баню. И там они нещадно парились, скоблили зубы щелоком, расчесывали шерсть, точили когти, драили ремни, налапники, висюльки. Потом, вернувшись, разлеглись на нарах. Брудастый выдал всем по чарке крепкого и строго наказал:
— А больше чтоб ни-ни!
Пообещали, выпили… И тихо, скромно, даже без бесед, заснули. Один только Рыжий лежал и не спал. Да он того и не желал, он так — лежал, смотрел себе в окно, на восходящую Луну, и улыбался. Ну вот и вправду, думал он, наконец дождались — зима перевалила середину, значит, теперь день с каждым разом будет прибывать и прибывать. А до этого день каждый раз убывал. День как бы умирал и умирал и умирал, и вот только теперь, когда все ненужное в нем умерло, а осталось только нужное, день снова начинает расти. Умерло старое и ненужное, осталось только нужное, теперь это нужное будет прибывать и прибывать. Прибыль нужного — это всегда всех радует. Поэтому Солнцеворот — это действительно великий нужный праздник, и на него сойдутся все — князь, лучшие, купцы, рыбаки, костярщики и воеводы, их жены, дети, домочадцы, приживальцы… А кто еще? Ну, да! И в этот день — правда, только до вечера — из ям выходят даже должники, обманщики и всякие прочие злодеи. Их тоже приводят на праздник. То есть завтра там будут все до единого. Даже…
Ну, вот опять! Она — это княжна, ее хотят отдать за короля, а ты… Ты — да, конечно, первый клык в казарме. А что?! Кто отобрал у Брудастого ключи от хмельного чулана?! Кто вызывает повара и рвет его, когда свин недожарен?! И даже князь, когда он сюда входит, кому он первому кивает? Вот то-то же! А дальше… Х-ха, посмотрим, что там будет дальше! Мать говорила: «Сын, терпи и жди, я верю, ты дождешься!» И дождется. Мать небось знала, что говорила. Как говорила, так оно потом и бывало. И будет. Р-ра! И, успокоившись, Рыжий прижался боком к печке, зевнул, и…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});