с постели, но тут Игорёк с ба и дедом встали стеной, словно новгородцы перед псами-рыцарями, и Юлька оказалась повергнута обратно на подушки.
– Там такое… такое… – И она заговорила, поневоле сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое и возвращаясь обратно, но потом всё-таки сумела кое-как изложить всё увиденное более-менее внятно.
В комнатке воцарилась тишина.
– Что ж, – выдохнул наконец Николай Михайлович, – самое главное, Юленька, что ты жива и здорова. Всё остальное – вторично.
– А кадеты? – не выдержала Юлька.
– И кадеты тоже. Но с ними всё кончилось благополучно, они вернулись в свой поток, ты с ними чаи гоняла, – улыбнулась бабушка. – Гораздо важнее, что с тобой приключилось!
…Юлька потеряла сознание далеко не сразу, рассказывал дедушка. Сперва «с тебя шли данные, потоком, каких никогда ещё не было. Невероятная активность, пространственно-распределённая, – Стас всё грозится разработать транслятор, но это, понятно, дело не сегодняшнего дня. Мы видели, как твой разум взаимодействует с чем-то совершенно непредставимым…»
– И конечно, то, что ты видела, – это не на самом деле, – продолжила бабушка. – Это сознание твоё старалось представить тебе происходящее в хоть сколько-то понятном виде. Но вот все эти видения катастроф – они не просто так. Мы зафиксировали очень необычные активности эфира, его возмущения. Ты, милая, уже не просто «чувствующая» – ты способна на куда большее. И самое опасное тут кроется в том, что мы понятия не имеем, как это скажется на нашем времени, как отзовётся в нашей реальности.
– Но пока что ясно, что не произошло ни расхождения, ни, напротив, амальгамирования потоков. – Николай Михайлович оставался спокоен, хотя Юлька видела, чего ему стоит это спокойствие. – Никакие изменения в нашем прошлом, неважно, внесённые людьми ли из нашего потока или из иных, невозможны. Теория на этот счёт оставалась весьма смутной, но теперь мы получили экспериментальные подтверждения. Поток скорее разрушится, или же в нём возникнут локальные турбулентности… или не очень локальные… но изменения не двинутся против тока времени. Не перейдут в наше «сегодня». И это значит, – голос его упал до шёпота, – что усилия наши тщетны. Бедная Россия, Господи, несчастная наша Родина… – Он замер, закрыв лицо ладонями.
– Как знать, дорогой, – непривычно мягко сказала бабушка, обнимая профессора за плечи. – Как знать, изменения могут отозваться совсем не так, как нам кажется, и над Кремлём ещё появится наш флаг!
– Отчего ты так думаешь? – искренне удивился профессор.
– Действие было совершено. Реактивность эфира нам известна. Собственно, об этом ещё древние греки догадывались, особенно гностики. Мы с тобой эффекта можем не дождаться, но вот они, – она указала на Игорька с Юлькой, – вполне смогут. Я надеюсь.
Николай Михайлович хмыкнул.
– Может быть. А может быть, и нет. Наука, дорогая, не оперирует подобными категориями. Вероятность, которую можно подсчитать, – да, но не «может быть». Так или иначе, нам с тобой пора… готовиться.
Мария Владимировна кивнула.
– Только чтобы с Юлей уже такого бы не приключилось.
– Не, не будет, – решительно сказала сама Юлька. – Я Игорька провела, и ничего. А тут совсем другое было!
– Вот и я тоже так думаю, – кивнул профессор. – Ну, а мы с Мурой станем собираться. Выжимки из книг, оборудование, ценные вещи… ну, и «якоря», чтобы нас не вынесло обратно.
– А и вынесет – не беда, – подмигнула бабушка. – Юля, если что, нас обратно отведет.
– Эк у вас всё просто выходит, – буркнул Игорёк. – А я что? Я куда?
– Решим по ходу дела, – отрезал Николай Михайлович. – Не пропадёшь, мой дорогой, в любом случае. А если поучишься в тамошней гимназии, то, право же, тебе не повредит.
– Теперь главное – Юленьке поправиться окончательно.
– Не, не, ба, дед! Вы что это всё за меня решили?! – возмутился Игорёк.
– Дорогой, – ласково сказала бабушка. – За тебя мы решить ничего не могли. Мы решили за себя. Прости, милый внук, но мы с дедушкой уже старые. Опять же прости, я знаю, ты не любишь эти разговоры, но жить нам осталось недолго. Может быть, пять лет, может, семь или восемь. Это тебе сейчас кажется, что «завтра никогда не наступит», а пять лет – это вообще вечность. Поверь, милый, просто поверь, что для старых людей это не так. Время течёт для нас куда быстрее, во всяком случае, нам так кажется. И это очень для нас важно. Мы не можем сидеть здесь, если знаем, что ничего исправить уже нельзя.
Профессор вздохнул. Он глядел куда-то поверх Юлькиной головы, и она вдруг подумала, что он сейчас может чувствовать: всё, над чем он работал, чем жил, вдруг обратилось в ничто!..
А Николай Михайлович словно бы прочёл эти её мысли.
– Ты знаешь, Юленька, один раз мы уже это проходили. Когда всё рухнуло, всё погибло, Белая гвардия уходила из Крыма. Она уходила, а мы – мы с Мурой остались. Потому что хотели бороться и дальше. Крушение всех надежд мы уже пережили, пусть и пятьдесят лет тому назад, но пережили. Сейчас это уже легче. Даже какое-то… облегчение, что ли.
– Для всех мы уйдём на пенсию. Такую, не совсем настоящую, в институте останемся консультантами, – продолжила бабушка. – Будем… возвращаться порой. Я надеюсь, что ты не откажешься нас проводить обратно?
– Но как же вы вернётесь сюда? – беспомощно переспросила Юлька. – «Якорь», вы говорили, чтобы там удержаться?
– Якорь на то и якорь, что его можно поднять, а можно и отдать, – усмехнулся профессор. – Нам ещё предстоит над этим немного подумать. В конце концов, какое-то время есть… как раз хватит, чтобы воплотить идею в, так сказать, металл.
– Пока наш дорогой «полковник Петров» разбирается во вручённых ему принципиальных схемах, – улыбнулась бабушка.
– Зато когда разберется, ох и осерчает же!
– А пусть себе серчает. Нас тут уже не будет.
– А когда вернётесь? Вы же вернётесь, да?
– Ну конечно, – успокоила Юльку бабушка. – С твоей помощью, дорогая. Видать, пора и в самом деле заняться тем потоком по-настоящему. Чтобы никаких большевиков. Чтобы телевидение, антибиотики и всё прочее. Чтобы ни Сикорский, ни Зворыкин, ни Сорокин никуда не уезжали.
– Это кто такие? – удивилась Юлька.
– Узнаешь, – отмахнулась бабушка. – Выдающиеся конструкторы, инженеры и основатель науки социологии. Сейчас это не так важно. А важно то, что мы старались вмешиваться осторожно и аккуратно. Спасение Александра Сергеевича Пушкина стало нашим самым дерзким актом.
– Разве? – поднял бровь Николай Михайлович. – А как же Борки?
– Не путай бедную девочку, – строго сказала Мария Владимировна. – Она ни про какие Борки отродясь не слыхала, и это не её вина. Двумя словами – когда нашему посланцу удалось предотвратить покушение на императора Александра Третьего, в