Читать интересную книгу Приватизация по-российски - Анатолий Чубайс

Обсуждение продолжалось полдня. Звучали первые предгрозовые раскаты будущих бурных противостояний с Верховным Советом. В ход шли первые обвинения в том, что Госкомимущество — это правительство в правительстве (эта тема потом здорово развивалась самим Хасбулатовым). Требовали остановить приватизацию.

Я сижу в зале, время от времени выхожу к микрофону, что-то поясняю, отвечаю на вопросы. Личной ненависти к себе, которая появилась потом, тогда я не ощущал. Чувствовалось скорее эдакое легкое пренебрежение к юноше, пытающемуся что-то доказать. Между тем этот юноша к тому времени уже не один десяток часов провел на трибуне Мариинского дворца в Санкт-Петербурге, где приходилось учиться работать с Советом. В Ленсовете я практически не проиграл ни одного голосования по ключевым вопросам. Иными словами, я уже представлял себе, что такое депутатский зал и как с ним надо работать. В результате мы победили: 175 проголосовавших за нас, 30 — против, 20 — воздержались. Это была победа тем более важная, что она состоялась в преддверии съезда народных депутатов. Мы не знали, что произойдет на съезде: свергнут нас или нет, а первый реальный результат уже имелся.

Поскольку тогда еще по отношению ко мне, как я уже сказал, не было всеобщей ненависти, я обращался к залу достаточно уважительно и старался не применять казуистические приемы и большей частью отвечал на вопросы по существу.

Тем не менее, отдельные обходные маневры приходилось использовать уже и тогда. Был, к примеру, больной вопрос. По закону областные и городские Советы могли поддержать или не поддержать каждый акт приватизации. То есть в каждом отдельном случае приватизации надо было дожидаться решения Совета. Мы понимали, что это бомба страшной силы, которая может остановить весь процесс. Хотя бы просто из-за объема работ, которые надо проделать Советам. Да и позиция Советов была ясна. Мы решили использовать классический прием правового автоматизма: записали в поправку к Закону, что Советы вправе рассматривать каждый акт приватизации, но для этого им дается семидневный срок. Если в течение семи дней они не дали никакого ответа, то это означает, что решение принято.

В любой бюрократической структуре крайне трудно принять решение в такой срок, и этот временной лимит изменяет весь характер отношений. Никто ничего не просит, время работает на приватизацию, а не против нее. Если из трех вариантов — “за”, “против” или “никакого ответа” — вы выбираете последний, самый распространенный в реальной бюрократической жизни, то получаете механизм, действующий автоматически, его почти невозможно остановить. Когда я с очевидным элементом казуистики аргументировал эту маленькую поправочку, то такие тонкие вещи депутаты, естественно, не очень улавливали, а значение этой поправки для судеб приватизации оказалось огромным. Но, повторяю, к подобным приемам я тогда прибегал лишь в исключительных случаях. В конце мая государственную программу приватизации предстояло принимать во втором, чтении. Что такое второе чтение? Документ, одобренный в первом чтении, рассылается всем депутатам. По всем регионам страны собираются замечания, начинается их обработка...

В депутатских кругах в это время было состояние растерянности. Еще недавно оппозиция пребывала в полной уверенностью, что правительство в апреле исчезнет и появится другое, с которым можно иметь дело. И вдруг оказалось, что правительство не исчезло, а наоборот, укрепилось. Как тут не чувствовать себя обескураженными. Этот настрой сохранялся в мае, когда началась работа по второму чтению.

Однако, к концу мая растерянность парламентской оппозиции постепенно начала сменяться консолидацией, только на уровне более жестком и агрессивном, чем в феврале — марте. Тогда отношение к нам было хотя и негативное, но как бы и несерьезное.

Мол, все это неправильно, но ведь ясно: этих ребят скоро уберут и тогда-то начнется серьезная работа. Теперь же начали появляться первые признаки озлобления, которое потом стало господствующим настроем в Верховном Совете.

Наши оппоненты объединились в основном по линии защиты прав трудовых коллективов. Если при обсуждении в первом чтении они организационно были еще не очень готовы противостоять нам, то ко второму чтению уже сформировалась депутатская группа, фракция “Рабочий союз”, взявшая на себя роль выразительницы интересов советов трудовых коллективов; ее возглавлял некий депутат Косопкин, ныне мало кому известный, а тогда достаточно активный, очень речистый, но не очень большой специалист и потому не очень опасный противник. К тому же эта группа еще не нашла тогда общего языка с коммунистами, которых представлял Исаков, и это ее ослабляло.

Поэтому утром 29 мая, когда на повестку для Верховного Совета был поставлен вопрос о втором чтении программы и закона о приватизации, мы выбрали, можно сказать, наглую линию противодействия. Воспользовавшись тем, что группа Косопкина представила свои поправки поздно, буквально за сутки перед началом заседания, мы, сославшись на регламентные нормы, не учли их. Мы исходили из того, что по общему раскладу политических сил Хасбулатов будет скорее поддерживать наш документ, чем заваливать его. И все-таки... Выйдя утром на обсуждение, мы потерпели полное поражение. Было это так.

Сразу же после выступления Филиппова, представлявшего комитет по экономической реформе, Косопкин заявил, что его поправки не учтены. И хотя Хасбулатов продолжал поддерживать документ, при голосовании выяснилось, что он не принимается за основу. Это означало, что он не прошел. И теперь его предстояло проводить по отдельным статьям.

Пришлось отступить. Обсуждение перенесли на послеобеденное время. При этом Хасбулатов сказал: “Программу надо принимать обязательно завтра-послезавтра (не знаю, как получится). Или на той неделе, когда меня здесь не будет. Только согласуйте все поправки”. Затем он ушел из зала и после перерыва председательствовал уже Шумейко.

Достаточно агрессивно по содержанию, но очень умело по форме, он давил на депутатов, настаивая на принятии документа. Сопротивление, однако, нарастало. При одном голосовании документ за основу не принимается, при другом редакция комитета отклоняется, при третьем статья не проходит. В атаку идут коммунисты: “Отложить!”, “отложить!” Депутат Любимов заявляет: “Это безнадежное дело”. На что Шумейко отвечает: “Нет, уважаемый депутат Любимов. Безнадежное дело происходит не потому, что не учли мнение комитета. Вы посмотрите в зал. Из Совета национальностей присутствует одна треть депутатов. Вот где собака зарыта — полная безответственность к принятию важнейших для государства законов, отсутствие кворума народных депутатов”. Ход, конечно, грамотный, но коммунисты не успокаиваются. Характерна оговорка, которую допустил депутат Осминин: “Нам нужно выполнять решения шестого съезда партии, виноват — шестого съезда народных депутатов”.

Один депутат потребовал поручить доработку закона комитету по промышленности и энергетике. Это был страшный удар. Отложить — плохо, но передать — еще хуже. Комитет по промышленности и энергетике был одним из самых реакционных. Его возглавлял депутат Еремин, который был в Верховном Совете одним из главных противников реформ. “Президента — расстрелять!”, “Реформаторов — повесить!” — это его лозунги. В 1993 году он активно участвовал в октябрьском перевороте, а спустя несколько месяцев в госкомитете по промышленности стал руководить экономическим направлением. Передавать программу приватизации в такие руки означало загубить всю работу.

Я понял, что нужно немедленно прекращать давление и давать задний ход, иначе мы потеряем все. Это понял и Шумейко. Он очень аккуратно вышел из этой ситуации, предложив отложить рассмотрение проекта закона о внесении изменений в закон о приватизации на следующую неделю и поручить доработать его комитету по экономическим реформам совместно с комитетом по промышленности и энергетике. Это словечко — “совместно” — в корне меняло дело.

Предложение проходит, и документ откладывается на неделю. Итак, первую схватку мы проиграли. Правда, проиграли не капитально, но и это было неприятно. Беда состояла не только в том, что мы теряли неделю. Проигрыш на том этапе означал, что придется идти на серьезный компромисс. Если проект проходил с ходу, то компромисс был бы минимален. А теперь приходилось прикидывать, что надо отдавать, в чем уступать. Мы понимали, что ошибка допущена на начальной стадии, надо было более грамотно входить в обсуждение, точнее, учитывать расклад сил. Тогда за прохождение документа пришлось бы платить куда меньшую политическую цену. Но ошибка сделана и приходилось ее исправлять в течение недели, между 29 мая и 5 июня.

За эту неделю Шумейко назначили первым заместителем председателя Совета министров. Поддержка нового вице-премьера нам была очень важна, и потому встал вопрос о его депутатском статусе. Не очень четкая юридическая процедура того времени требовала, чтобы члены правительства сдавали свои депутатские полномочия, но не совсем было ясно, когда. Поэтому Шумейко придумал такой ход: на заседании 5 июня он сделал заявление, в котором подчеркнул, что всегда призывал соблюдать законы и теперь, когда он назначен первым заместителем председателя правительства, просит принять решение о своем дальнейшем пребывании в парламенте в качестве депутата от национально-территорального округа. Таким образом, инициатива оставалась за Шумейко, он как бы сам обращался к депутатам. Благодаря этому председательствующий Филатов отложил принятие этого решения и дать Шумейко возможность участвовать на заседании в качестве депутата, что для нас было весьма существенно, ведь Владимир Филиппович играл очень важную роль в подготовке документа.