В Тверддини все оказалось иначе. Теплые, мягкие ткани нардов обнимали мое тело, как вторая кожа, струились по нему, словно теплая вода. Мне предложили несколько платьев на выбор и каждое я брала так, словно оно могло обратиться в песок и утечь сквозь пальцы. Легкие, невесомые и невероятно дорогие, они притягивали взгляд и восхищали. Страшно было даже их держать, не то, что мерить. А, если я случайно порву? Поставлю зацепку, запачкаю? Как потом оправдываться перед Оуэном? Я ведь не выплачу компенсацию и за год!
На свою беду увидела ценник. Сто пятьдесят тысяч анников! Конечно, дешевле вина, что мы пили, но куда дороже всего моего гардероба вместе взятого раз в десять!
Так, Ланни, спокойно. Если мужчина может себе позволить спустить девятьсот семьдесят миллионов анников на откровенно дохлую компанию, которую спасет лишь чудо, то уж пара сотен тысяч за наряд его точно не разорят. Мне, конечно, принимать такие подарки крайне неудобно, но если это в память об отце… У меня останется вещь, которая всю жизнь будет напоминать и о нем, и о моем удивительном пациенте.
Очередное платье надевала осторожно, словно сапер, который деактивирует бомбу. Подняла взгляд и замерла. Никогда бы не подумала, что обычный кусок ткани… хорошо, необычный кусок ткани способен так преобразить человека! Легкая красная паутинка мягко струилась по телу, повторяя его изгибы. На плечах — тоненькие бретельки из блестящих камушков, на груди небольшая провисающая складка, ниже все плотно облегает тело и ткань струится до пола. Все прекрасно, кроме двух «но»: огромного выреза на спине, окутанной паутинками ниточек с камушками и отороченного кружевом разреза от бедра до пола.
Некстати подумалось, что сказал бы Харви, увидев меня не в рваном сарафанчике и с перепачканным лицом, а в этом шикарном наряде и с идеальной прической?
Оуэн Голд удовлетворенно кивнул и по-мальчишечьи показал большой палец, когда я вышла из примерочной. Мужчину обхаживали со всех сторон. Он держал в руках бокал с шампанским, а на коленях расположил вазу с кусочками колотого шоколада, посыпанного кокосовой стружкой.
— Великолепно.
— Великолепно? — повторила я. — А как это называется?
Сделала шаг и присутствующие смогли лицезреть мою ногу до самого бедра.
— Действительно, не хватает туфлей, — подмигнул мужчина.
— Я не про туфли, я про разрез!
Наверное, вид у меня в этот момент был жутко растерянный, потому фет Сайонелл пояснил:
— Дорогая, вы же собираетесь на свидание с постановщиком балета!
— Это не свидание, это деловой ужин, — поправила, хотя уже не была до конца уверена, что в таком месте проводят деловые ужины. Да и что такого делового можно со мной обсудить? Моду на пуанты? Можно ли прыгнуть гранд жете больше ста восьмидесяти градусов? Конечно можно! Длину пачки?
— А где постановщик, там и танцы!
— Сомневаюсь, что мне понадобится танцевать.
— Послушайте старика. У меня в этом деле опыта куда больше, чем у вас. Вы мне доверяете?
Почему-то даже сомнения не возникло. Разве можно доверять человеку, которого знаешь пару часов? Наверное, у меня голова в заднице аркха, потому что ответила:
— Доверяю.
— Вот и отлично. Тогда идите и примерьте эти туфельки, — сияющая фета как-то ее там, на золотой табличке не разобрать, поднесла мне босоножки со множеством ремешков на высоком устойчивом каблуке.
Примерила. Удобно и красиво. Фет Сайонелл одобрил, велел унести паковать. Я с облегчением вздохнула, готовая отправиться обратно в больницу, как услышала:
— Следующее.
— Следующее?
— Конечно. Вы же моя сиделка, — как ни в чем не бывало, произнес мужчина, — хочу, чтобы мне было не стыдно показаться с вами в самых разных местах. Рестораны, выставки, театры, речные прогулки, банки. Перед смертью у меня много дел, к тому же, я планирую хорошенько развлечься, и вы мне в этом поможете! — строгий, почти командный голос. Вот так запросто подарки превратились в этакую почетную обязанность.
Следующие сорок минут обернулись пыткой. Очень приятной такой, но психологически напряженной пыткой. В результате я обзавелась коктейльными и вечерними платьями, ежедневными нарядами, тремя деловыми костюмами и еще два были заказаны с нуля. Фет Сайонелл сказал, что у порядочной феты обязательно должны быть костюмы, сшитые на заказ и через несколько дней я ощущу разницу. Сомневаюсь. Мне готовые-то костюмы казались небывалой роскошью, удивительно прекрасно подходящей под мои формы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Обувь, шляпки, перчатки, шарфики… Менеджеры, смекнув, что фет не знает счета деньгам, закрыли магазинчик начали раскручивать его по полной программе, о чем я не преминула сообщить своему пациенту.
— Александрин, неужели вы думаете, великородного так просто, как вы выражаетесь, раскрутить? Меня сложно убедить в чем-то, если я не согласен и вовсе невозможно заставить действовать против воли.
— Тогда я не понимаю, — глядя на груду шмоток, которую паковали сияющие феты, я вздохнула. — Вы искупили вину перед моим отцом платьем. Это-то куда?
— Мне не хватит жизни, чтобы искупить вину перед ним, — грустно протянул мужчин и его взгляд остановился на еще одном платье. Короткое, белое, в обтяжку, а от бедер в стороны расходится сетка, словно пачка, только короткая.
— Еще мы возьмем это.
Слова закончились. Белый — цвет смерти. Он хочет, чтобы в этом я пошла на ритуал развеивания праха… Словно в подтверждение моей догадки, фет деловым тоном произнес:
— Завтра мы посетим нотариуса и моего душеприказчика. Я хочу, чтобы мой прах развеяли вы.
— Неужели у вас нет родственников? Или близких людей, которые бы могли это сделать?
— Племянники, — отмахнулся так, словно они не родные люди, а надоедливые мухи. — Самый мой близкий человек — вы, Александрин. Потому что вы ниточка к моему прошлому. К тому, что было мне отчаянно дорого. Глядя на вас я вижу свои лучшие достижения и свои ужаснейшие ошибки. Не разочаровывайте меня отказом!
— Я бы не посмела, — кивнула, старательно сдавливая слезы. — Пойду переоденусь.
На мне все еще было одно из платьев. Обтягивающее бежевое, словно вторая кожа, только на пару тонов темнее. На груди квадратный вырез, в котором очень аккуратно смотрелась грудь, зажатая толстыми лямками.
— Ни в коем случае! То синтетическое безобразие вы больше не наденете. Я даже при взгляде на него чешусь.
Словно в подтверждение, он почесал руки и даже передернул плечами. Могу его понять. Когда умер отец, у матери не было денег на натуральную одежду и нам всем пришлось перейти на синтетику. Первое время кожа бунтовала, покрывалась сыпью и ужасными волдырями, мы чесались, мазались зеленкой — за тысячи лет не придумали ничего лучше верного средства, пришедшего еще из глубины веков — и снова чесались. Потом, с годами, кожа привыкла и на легкий зуд мы перестали обращать внимание. Зато как непривычно приятно вновь почувствовать на себе мягкость натуральной ткани, которую постоянно хочется гладить. Поймала себя на том, что поглаживаю подол. А со стороны выглядит, что задницу. Убрала руки и смутилась.
— Кофточка. На улице холодно, нужна кофточка.
Феты живо исправили недоразумение и на мои плечи лег укороченный жакет с единственной огромной пуговицей, украшенной какими-то камушками. Выглядела я необычно. Бежевые туфли на высоком каблуке, дорогое платье, элегантный жакет и новая сумочка. Я смотрела на себя в зеркало и поверить не могла! Заправила за ухо выбившуюся из култышки белоснежную прядку. Наверное, к такому внешнему виду мне придется прибрать волосы. А то как-то стыдно. Сейчас в парикмахерских быстро стало: сунул голову в телепатическую капсулу, представил результат и получил. Ну, что получится, то и получил, потому что все зависит от силы парикмахера. Если у него нет биологической искры, результат на свой страх и риск, а если есть — оставишь нехилую сумму за сеанс.
— Этим займемся завтра, я несколько устал, — словно извиняясь, произнес фет Сайонелл. — Ты прекрасно выглядишь, Александрин.