— В таком случае, — сказал я, — скажите мне всю правду относительно смерти моего отца и всех остальных. Я, впрочем, уже знаю, что вы убили моего отца. Вы сами это сказали вчера ночью, во сне!
Помолчав немного, Джаксон заговорил:
— Я рад, что ты знаешь это! Я скажу тебе все: признание есть знак раскаяния. Ты, конечно, должен меня ненавидеть и будешь ненавидеть мою память, но взгляни на меня, Франк, и сознайся откровенно, что меня можно скорее жалеть, чем ненавидеть. «Мне отмщение и Аз воздам», — сказал Господь. — Посмотри на меня — я здесь, отрезанный от мира, который я так любил, слепой и искалеченный. Вскоре я должен предстать пред лицом карающего Бога и получить вечное осуждение за мои грехи. Разве я не достоин сострадания? Я не мог не согласиться с ним.
— Я рассказал тебе всю правду до той минуты, когда твои родители появились на нашем корабле, и когда началась та страшная буря, которая нас погубила. Дай мне выпить воды! Корабль наш кидало во все стороны, и волны беспрерывно перекатывались через борт. Люки были закрыты, и жара была страшная. Когда я не стоял на вахте, то сходил вниз и искал удобного места, где бы завалиться спать. Перед каютной переборкой, на стороне штирборта, капитан устроил род камеры, где сохранялись запасные паруса. Этот уголок я и выбрал себе для спанья. Каюта же твоих родителей находилась по другую сторону перегородки. Вследствие сильной качки, в досках образовались щели, так что я мог видеть почти все, что делалось в каюте, и слышать каждое слово. Я убедился в этом в первую же ночь, когда свет проник через щели в досках и осветил ту темноту, в которой я находился. Как-то раз я был на вахте от шести до восьми и рано лег спать. Часов в девять отец твой вошел в каюту. Мать твоя уже лежала в постели, и когда он начал раздеваться, она спросила:
— Тебя очень беспокоит этот пояс, милый друг?
— Нет! Я к нему привык. Я не сниму его, пока погода не изменится. Кто может знать, что случится?!
— Ты думаешь мы в опасности?
— Едва ли, но буря все же очень сильна, а судно старое и не крепкое. Дня через два погода может измениться к лучшему, но, во всяком случае, раз дело идет о значительных ценностях, которые мне не принадлежат, надо принять все меры предосторожности!
— Конечно! Как бы я желала скорее добраться до дома и вручить моему отцу его бриллианты. Но все в руках Божьих!
Я заглянул в одну из щелей и увидел, что твой отец снимает с себя пояс из мягкой кожи, простеганной вдоль и поперек маленькими квадратиками. Очевидно, в каждом из них зашит был бриллиант. Затем он погасил свечку, и разговор прекратился, но я слышал достаточно. Итак, отец твой носил на себе большие сокровища, целое состояние. Если бы оно попало в мои руки, то дало бы мне возможность выбраться из настоящего моего положения, вернуться в Англию и выйти в люди. Таким образом, к чувствам ненависти, которые уже и так возбуждал во мне твой отец, прибавилось еще чувство алчности — страсть, не менее сильная и побуждающая ко всем дурным поступкам. Но я должен теперь остановиться.
Джаксон выпил глоток воды и затих.
Так как я еще ничего не ел в этот день, то воспользовался этим, чтобы сходить в хижину, обещав скоро вернуться.
Я вернулся через полчаса и принес с собой Библию и молитвенник, так как мне пришло в голову, что Джаксон, может быть, попросит меня почитать ему, когда кончит свою исповедь. Он тяжело дышал, но мне показалось, что он заснул. Я не стал будить его. Глядя на него, я вспомнил его вопрос, «не достоин ли он сожаления?», и должен был признаться, что — да. Я спрашивал себя, в состоянии ли я простить человеку, который убил моего отца, и, подумав немного, решил, что могу. Разве он недостаточно уже наказан? Разве искупление уже не наступило? Я посмотрел на его безжизненную руку, и сердце мое сжалось при мысли, что в этом виновен я, несовершеннолетний еще юноша.
Наконец он заговорил:
— Ты здесь, Франк?
— Да, здесь!
— Я, кажется, поспал немного?
— Как вы себя чувствуете? — спросил я его ласково.
— Я чувствую, что бок мой еще больше онемел. Скоро наступит омертвение. Но дай мне кончить мою исповедь. Я хочу облегчить свою душу. Я могу умереть сегодня ночью или завтра и хочу покончить с этим. Подойди поближе, чтобы я мог тише говорить, тогда я буду в состоянии больше рассказывать!
Я пододвинулся к нему.
— Ты знаешь, как мы очутились на этом острове, и как я начал с того, что взбунтовался. Когда впоследствии я примкнул к другим и занял равное с ними положение, ненависть моя к твоему отцу как будто бы затихла на время, и я уже не думал о том, чтобы причинить ему вред. Но это продолжалось недолго.
После стольких смертей, когда капитан, твои родители и я остались одни на острове, во мне вновь возгорелись старые чувства, и я решил так или иначе избавиться от твоего отца. Я ждал только удобного для того случая. Твоя мать чувствовала отвращение к сушеной птице, и мы по очереди ходили по утрам ловить для нее рыбу. Я решил, что единственной минутой для приведения в исполнение моего ужасного замысла было именно то время, когда отец твой пойдет на утес. Я спрятался вблизи его и, улучив минуту, когда он заглянул вниз, чтобы посмотреть, показалась ли рыба на поверхности воды, подкрался к нему и столкнул его в море. Я знал, что он не умеет плавать. Еще минута, и я увидел, что он, после нескольких судорожных усилий, пошел ко дну. Я убежал и спустился в овраг, чтобы собрать связку дров и тем отклонить от себя подозрения. Но это мне не удалось, как ты сейчас увидишь. Я вернулся домой с дровами. При моем появлении капитан заметил:
— Однако это новость, Джаксон, что вы собираете дрова вне очереди! Чудесам нет конца!
— Как видите, я становлюсь очень любезным! — ответил я в смущении, не зная, что сказать. Я боялся взглянуть в глаза капитану и твоей матери, которая стояла рядом с ним, держа тебя на руках.
— Поймал ли мой муж рыбу, Джаксон, вы не знаете? Ему бы давно пора вернуться!
— Почем я мог знать, я ходил в овраг собирать дрова!
— Но два часа тому назад вы были на утесе. Капитан Джемс видел вас, когда вы шли оттуда.
— Конечно, я видел вас! — подтвердил капитан.
— Поймал ли Генникер хоть одну рыбу, пока вы были с ним?
Они не могли не заметить моего смущения.
— Да, я был на утесе, но не подходил к Генникеру, в этом я клянусь!
— Но я видел вас рядом с ним! — сказал капитан.
— Во всяком случае, я не смотрел на него!
— Одному из нас надо пойти позвать его, — сказал капитан. — Я оставлю с вами Джаксона! — обратился он к твоей матери.
— Да, да, — с волнением ответила она, — у меня дурные предчувствия; оставьте его здесь!