могла представить, как она стоит в книжном магазине, в своем пальто с воротником из лисы, и наряду с партитурами и упаковочной бумагой, покупает эти монументальные книги в твердом переплёте; как она складывает эти манускрипты в авоську и несёт эту килограммовую мудрость домой. Мне казалось, что мама в жизни ничего тяжелее журнала не поднимала.
Вероятно, она хотела сделать меня умнее. Может быть, она хотела оградить меня от музыки и дать любое другое будущее. Может быть, поэтому её выбор был таким беспорядочным: астрономия, ботаника, археология, математика, анатомия?..
Хотя возможно и обратное: она думала, что я недостаточно талантлива в музыкальном плане, и хотела замаскировать это чем-то другим? Иначе она бы могла спросить меня, про какую область науки я хочу почитать.
Если так подумать, то и в плане фильмов была та же история: у нас дома было, естественно, пианино, дорогая стереосистема, но не было телевизора. Мама говорила, что телевидение отупляет. Что драмы нужно не наблюдать со стороны, а переживать. Очень иронично, если вспомнить, что твоя дочь – сновидец.
Во снах я проживаю другие жизни, чувствую чужие боли, испытываю чужой страх, испытываю желание умереть.
Чтобы освободиться от этих эмоций, день я обычно посвящаю порядку. Привожу в порядок себя, комнату. Записываю сны, эмоции, мысли, делаю зарисовки. Переписываю начисто, чтобы отдать материал аналитикам. Читаю, практикуюсь в рисунке. Глава дал мне комнату в самом конце коридора, и оставил две смежные комнаты пустыми: чтобы меня окружала тишина.
Я благодарна ему: моё детство было наполнено музыкой, и она возвращает меня в болезненное состояние. В тишине голос разума слышно яснее и чётче.
Я бы не вспоминала об этой грёбанной музыке ещё сто лет, если бы не узнала, что Камэл пошел к той девке, чтобы отдать ей свой плеер: хотел развеять её скуку. Она подарок оценила, и поэтому он подрядился принести ещё.
Этот факт сел занозой в сердце: чтобы добиться его расположения всего-то и надо было, что заговорить о музыке?..
Камэл
– Ты в последнее время очень оживленный, Камэл! – сияет улыбкой завобмундированием, отдавая экипировку на задание. Мы видимся уже третий раз на неделе: две разведки и вот охота. – Никогда не видел тебя таким радостным. Интересное задание?
Оживленный? Радостный? Я?
Хотя, есть подумать, так и есть. Киваю.
Охота меня не интересует. Там, вовне, у меня есть побочный квест.
На первой разведке мне удалось найти место, где продаются зарядные устройства, а на второй – раздобыть немного денег. Сегодня охота – возможно, мне удастся купить зарядку для телефона Ави. Наверное, не слишком нагло будет одним глазком глянуть на её плей-лист… Это поможет мне собрать для неё новый: парочку песен я уже в него накидал.
Пока не начал этим заниматься, не чувствовал себя таким ограниченным. С той подборкой, что сейчас у Ави, проблем не было: я был на длительном задании в мире людей, и возможность добыть плеер, найти музыку и пополнять её время от времени у меня была. Но дома все не так: всё, что приносится из внешнего мира, хранится у завобмундированием.
Пока формировал новый список песен в голове, наткнулся на проблему тщательной избирательности. «Что могло бы ей понравиться? Не слишком ли жесткая песня, и не слишком ли агрессивен солист?». Вспоминал отовсюду понемногу: тут хороший текст, здесь – соло гитары, тут – барабаны, а тут исполнение на высоте. Формировал и думал: «Когда ты будешь слушать, обратишь ли внимание на те же моменты, что и я?».
«Одни ли у нас интересы?».
«Что тебе нравится? Почему?».
Я мог бы просто спросить, что понравилось ей из моего плейлиста, но не могу часто ходить в изолятор – не хочу попасться на глаза главе.
Подумал, что стоит добавить несколько лайвов, с овациями и выкриками из толпы: может, они помогут представить, что она на концерте, а не на больничной койке. И поймал себя на желании сходить куда-нибудь: ни разу в жизни не был на настоящем концерте. Послемиться бы в толпе, попрыгать в такт, с дребезжанием, отзывающимся в груди, и криком, тонущем в общем гуле. Думаю, это было бы здорово.
Но это, конечно, должен быть не охраняемый милицией концерт. Ведь я всё ещё в федеральном розыске.
Энола Гай
Никогда не водилась с девочками, которые часами играли с пупсиками: то пеленая, то купая, то укачивая. Я играла иначе: стоила из конструктора домик, обустраивала его – и всё, конец, уходила играть во что-то другое. Никогда не играла дальше, не имитировала жизнь – мне казалось это таким скучным. Девочки, нянчившие кукол, казались мне примитивными, у которых воображение не позволяет придумать игру поинтереснее.
Я никогда не хотела братика или сестричку. Отчасти моё равнодушие можно было объяснить здравым смыслом: отношения между отцом и матерью были такие, что ребёнка они могли найти разве что в капусте.
Поэтому брат у меня появился, когда я была на пятом курсе института. После его рождения каждый родственник считал своей обязанностью замогильным шепотом сообщить мне: «Сначала доучись, а потом уже детей заводи». Как будто бесконечные вопли по ночам: сначала брата, потом отца на мать, потом матери на отца – могли пробудить такое желание. Конечно в моменты, когда брат делал что-то впервые сам, во мне шевелилось что-то бабское, охватывал первобытный восторг: человек, новый человек! Но это был недостаточный импульс, чтобы пробудить во мне желание родить своего личного.
Мне не приходилось заботиться о брате: сменить подгузник там, искупать, накормить – к моменту, когда он мог принять заботу от кого-то, кроме матери, я уехала в Россию.
Получается, я никогда не заботилась ни о ком беспомощном.
Это могло стать проблемой, когда мне поручили уход за Никой: поэтому пришлось узнать хотя бы основы ухода за лежачими пациентами. Как давать лекарства, подавать утку, следить за гигиеной тела, перестилать бельё, купать пациента, делать профилактику пролежней и загущения мокроты в легких. Всё это представлялось рутиной, но, на удивление, эта рутина приносила мне удовольствие.
Для меня Авионика никогда не была «пациентом». Во мне жила уверенность, что она станет одной из нас, поэтому нужно позаботиться о товарище.
Мне нравилось, что на концах её волосы тоже вьются – и я начала ухаживать за ними так же, как за своими. Мне было больно смотреть на ее раны, и я радовалась, если при смене повязки обнаруживала, что рана затягивается. Я попросила главу добыть мазь, рассасывающую рубцы, чтобы бороться со шрамами. Мне нравились её тонкие пальцы, и я