этажа. Довольно глубоко внизу. А тут озеро рядом. Интересно, как они борются с грунтовыми водами?
К тому времени, как мы дошли до конца коридора я смог сосредоточиться на многочисленных животрепещущих вопросах строительства и обустройства ведьминого дворца. Это вернуло мне трезвость мыслей и должно было подготовить к любому повороту событий. Я на это надеялся.
Нет ничего призрачнее, чем надежда. Особенно в логове ведьмы.
В конце коридора нас встретил холл. Далеко не такой большой, как наверху, но потолки были метра четыре и поддерживались массивными деревянными балками. В одной из стен этого пустого, если не считать диванчиков вдоль стен, сразу же привлекала к себе внимания здоровенная двустворчатая дверь из белых досок, оббитых блестящими полосами металла. Настоящие крепостные ворота. А по сторонам от этих ворот стояли два гридня в броне. В первый момент они показались мне статуями. Потом, конечно, память Мстислава дала подсказку, но я её проигнорировал. Уже почти привычно. Есть ведь выборочная слепота на рекламу. Вот и у меня начала вырабатываться привычка отбрасывать вечный поток «не своих» воспоминаний и ассоциаций. Надо с такими привычками завязывать.
Мы с Распутиным прежним порядком направились к белым воротам. Он по прежнему тащил меня силком. Впрочем, в помещении было пусто, поэтому я на столь беспардонное обращение не бухтел. Зачем нервировать человека лишний раз — я прямо нутром чувствовал — Гриша нервничает. Будь мне столько же лет, то меня бы могли заставить нервничать только абсолютные пустяки или нечто по настоящему неприятное.
Когда мы приблизились к белым вратам — очень уж вычурно они были украшены, по другому и не назовешь — «статуи», стоявшие по обе стороны от створок, синхронно шагнули вперед и скрестили оружие, перекрывая проход. Я совсем не по-княжичьи оймлякнул.
Распутин резко затормозил. Ну и я, вместе с ним, естественно. В одной же сцепке. И мы стали стоять. Молча. Только я открыв рот, а он сопел злобно.
Ворот шубы колдун не отпустил но я не дергался. Гридни реально были страшные, лишний раз внимание привлекать не хотелось.
Гридни были похожи на огромных, человекоподобных роботов. Только сильно стилизованных под русских витязей. Конусообразная голова наверху с серебрянной личиной, имитирующая привычные мне по историческим иллюстрациям русские шлемы, сидела на массивном, бочкообразном теле. Руки и ноги толщиной с меня. А в руке у каждого Т-образные мечи, с расходящимися на конце серпообразными клинками. Не меч, а двухсторонняя коса. Людей косить.
Высоты в гриднях было метра три. Они впечатляли и неподвижными, но в движении создавали впечатление невероятной, непреодолимой силы. Трудно такое понять, пока сам не увидишь. Представьте, что ваш рост примерно метр семьдесят. Возьмите стол, его стандартная высота семьдесят сантиметров. На стол поставьте обычный стул. Высота сиденья стула, как правило, сантиметров сорок. Заберитесь сами на эту конструкцию. Теперь ваша голова находится примерно на уровне шлема гридня в броне. Можете посмотреть, какими маленькими будут вокруг вас люди. Или, слезть и прикинуть, каким большим будет он. Но постарайтесь не забыть, что гридень выглядит почти квадратным — я даже не могу предположить, сколько же в нем массы.
А двигается эта конструкция стремительно и ловко, нет и капли неповоротливости, которую можно ожидать от такой громады.
В школе нас учили, что феодализм умер по причинам чисто экономическим. Если упростить до почти неправильного, то люди способные купить коня, оружие и доспехи, могли себе позволить не воевать. Их доходы были слишком хороши, чтобы рисковать жизнью за возможность пограбить с сомнительными результатами. Поэтому армии потихоньку становились профессиональными, создавались городские и частные арсеналы из которых вооружались обедневшие дворяне для конницы и просто мужичье для пехоты. Так, постепенно, феодал, властитель судеб, хозяин земли и просто благородный всадник, уступил место в истории всяким выскочкам с толстыми кошельками. А там уже и до французской революции докатились, с дикой идеей о всеобщем равенстве.
В этом мире все было пресечено прямо в зародыше. Никто, кроме человека из боярского рода, не мог заставить двигаться эту пугающую боевую машину, что я видел перед собой. Никакая алебарда или мушкет не мог повредить её. Не было противника, способного ей противостоять, если только это не другой огромный боевой робот, управляемый другим боярином.
Я стоял, задрав голову, и смотрел на боевую машину, абсолютно доминирующую на полях битв как минимум пять сотен лет. Теперь я видел за воспоминаниями Мстислава о смешных фамилиях и странных гербах боярских родов десятки вот таких стальных колоссов, способных прийти и стереть в щебенку камни стен, превратить в фарш их защитников и размозжить в лепешку любого, кто был слишком слаб и слишком глуп, чтобы бросить им вызов. И уж тем более любого, кто посмел бы покуситься на данный богами порядок, где рода боярские владели всем и правили всеми.
Я видел перед собой символ бесконечного и безальтернативного феодализма, который в этом мире длился уже как минимум полторы тысячи лет. И я не мог придумать ничего, что могло бы ему угрожать.
А ведь у меня были смутные идеи о том, как я ловко завоюю все что захочу, с помощью самолично созданных полков «нового строя», которые я подсмотрю из истории моего мира. Отгрохаю себе уютную империю с гаремом и… Так, ладно. Собрались. Надо внимательно посмотреть на это чудо магической мысли и понять, что с этим делать.
Я отдался во власть заемных воспоминаний. Мечи, оказывается, у них были разные. У правого под полуторный хват, у левого под одноручный. У обоих на одном плече огромные, как дверь гаража, красные каплевидные щиты. Формой, столь привычные мне на картинах с русскими средневековыми воинами в кольчугах, размерами они ставили меня в ступор. Толщиной в две, а то и в три моих ладошки, сделанные из проклеенных слоев дерева и обитые сталью. Такой щит способен остановить даже пулю от выстрела в упор из крепостного фальконета. По краям бронепластин, прикрывающих грудь и суставы, были выгравированы сложные узоры с вплетенными в них охранными символами. У одного в креплении на бедре шестопер, у другого кистень. Килограмм на сорок тянет. А вот левая рука у того, что с шестопером, кажись в Милане сработана, видны характерные изгибы.
Мстислав был, если не экспертом по местной броне, то близко к тому. И точно был экспертом в геральдике. На груди у обоих Гридней красовался символ, который мне уже попадался в этом здании, переплетенные розы. Просто раньше они казались мне элементом декора, а тут, в центре бронзовой эмблемы размером с люк от