повернуться. А совершенно незнакомый голос тихо, с хрипотцой поинтересовался:
— И что мы здесь высматриваем?
Как камень с души упал, когда заметил на кисти руки, что держала меня, татуировку якоря. Поэтому не стал отвечать сразу. Сначала попытался встать. Не тут-то было. Всё равно что фундаментный блок пробовать приподнять. Пришлось ответить:
— Привет Николай Петрович, а я уже заждался ожидаючи! В голове не укладывается, как это возможно: склад работает с десяти до восемнадцати, а выдаёт материалы с восьми тридцати и до семнадцати. Какой-то парадокс временной получается.
— Здоров Вилор, — нормальным голосом и не скрывая радости ответил баталер, — я тебе потом всё объясню. Ты по делу или как? Мне бы открыться сначала, а потом можно и поговорить.
Пришлось пропустить кладовщика. Раз уж спешит человек, почему бы не уважить? Но, для начала, конечно же поздоровались, как положено, по морскому обычаю — крабами за запястья. Петрович улыбнулся ещё раз и исчез за дверью склада.
Народ стал подтягиваться на планёрку. Я уже с небольшим беспокойством поглядывал на дверь склада. Минут пять и надо идти к месту сбора строителей. Наконец дверь открылась. Кладовщик вышел со стаканом воды в руках и сразу же поинтересовался:
— Что за дело?
— Я велосипед купил. В Москве. Можно у тебя в кладовке ставить буду? На пока буду работать.
— Это вот этот аппарат? — спросил Петрович, показывая на мой велосипед.
— Ага, — тут же отозвался я.
— Завози, — открывая дверь пошире и показывая рукой вглубь склада коротко произнёс баталер.
— Вилор! — раздался громкий крик, — зайди в прорабскую! Срочно!
Я оглянулся, в поисках крикнувшего или крикнувшей, но никого не увидел. Посмотрел на Петровича.
— Иди, — пожимая плечами сказал он, — чего уж там. Сам поставлю куда надо.
Спешно пробираюсь сквозь тихо гудящую толпу народа. Обсуждают чего-то, наверное то, что не успели в раздевалке. Мне тоже интересно, но остановиться не могу. Все слышали крик и поэтому не мешают, а даже наоборот, подталкивают в нужном направлении. Вот ведь незадача. Кому я там мог понадобиться? Вроде ничего никому плохого не делал. Дрался последний раз в Москве. Да и то, какая это драка? Так, потолкались немного, без критических последствий.
В коридоре пусто. Ага! Значит мне сразу в кабинет. Стучаться не стал. Переживут как-нибудь, сами же просили побыстрее. Вхожу, а там… Короче, там все: Исипова, Сергачёв, Иванов и Шкато. Плюс ещё двое мне незнакомых людей — мужчина и женщина. Не, ну первых-то я знаю, они вроде свои. А вот чем эти недовольны, даже боюсь представить. Причём, всё без исключения сильно напряжены и прямо жаждут со мной разобраться. Стоило только зайти, как сразу же вся эта группа уставилась на меня. И так-то настроения с утра нету, так ещё и эти чего-то ждут. Решил прикинуться ребёнком и сразу снять с себя все обвинения. А что? Мне шестнадцать лет, а паспорт в кармане — не приговор!
— Они сами начали, — я быстро говорю, с самым честным выражением лица и добавляю, — здрасте!
Ну и, как и следовало ожидать, понеслось. Не буря. Нет. Так себе, что-то вроде обсуждения вопросов в эфире телепередачи «Что? Где? Когда?» или «Брейн-Ринг». Все кричат и спорят, а я в качестве зрителей — знаю ответ, а говорить нельзя. Что порадовало — это уход прораба. Его счастливое лицо и брошеная фраза перед уходом: «Вы тут сами теперь разберётесь, а меня люди ждут», мне всё объяснило. А спор, между тем, не утихал и грозил перейти в что-то большее, но уже с матерными выражениями. На меня, кстати, никто не обращал внимание. Все просто орали друг на друга. Вторым ушёл Шкато, наш бригадир. Правда он не ушёл, а убежал и не просто убежал, а с криком: «Пля! Там пилястру под уровень выводить надо», выскочил в дверь. Но и это тоже напряжение в комнате не снизило. Мои робкие попытки вставить слово ни к чему не привели.
Саму суть проблемы я понял. Не понимаю одного — чего они спорят? Вот он я! Спросите меня! Вас там не было, а повторять чужие слова можно бесконечно. Толку только не будет. Но кто меня спросит? Им важнее отстоять свою точку зрения. Делать нечего. Поэтому пошёл и сел на место прораба. А что? Устал я стоять и ждать. Может хоть так привлеку внимание. А если нет то, просто посижу и подумаю о том, что мне удалось услышать. Картина вырисовывалась печальная. Всё началось со звонка Ерасыла. Вкратце и очень сжато он, по телефону, выдал свою версию произошедшего.
Это опять про джаз и моё, к нему, отношение. Точнее, про наш спор с вахтёром и уборщицами по поводу моего отношения к музыке и джазу в частности. В общем эта тема нашла продолжение. Да ещё и какое?! Уборщицы поделились своим мнением с кем-то там. Вахтёр тоже сказал пару слов кому-то. Дворник в курилке поделился своим взглядом с кем-то. А люди в горкоме комсомола работали политически грамотные. Поэтому каждый имел своё мнение о музыке. Сначала началось обсуждение внутри горкома. Может быть этим всё и закончилось — поговорили и ладно. Но кто-то решил выяснить как относится, к этому делу, товарищ Крапивин. После этого всё и завертелось…
Сергей Вадимович хоть и был занят, но подошёл к этой проблеме со всей своей ответственностью. Я подробностей не знаю. Мне эти подробности не докладывали. Всё что я знаю это кусочки информации, которые мне удалось вычленить из общего разговора. Но возвращаясь к Крапивину, то первое, что он сделал это позвонил куда-то по поводу плаката, с которого всё, по идее, и началось. Вахтёр, как потом оказалось, отказался верить в существование этой бумажки и требовал подтверждения. В общем существование плаката подтвердили, но самого его не нашли. Зато где-то раздобыли фотокопию, которую и привезли ближе к обеду. Только этим всё не закончилось. Люди, что приехали вместе с фотокопией, тоже имели своё мнение. Спорили они с вахтёром недолго, зато продуктивно. А когда уезжали к себе, во всю обсуждали это происшествие. Дальше больше. У всех же есть знакомые и друзья? А уж про комсомольцев вообще говорить нечего. Все они друзья и товарищи. Волна обсуждения между ними пошла во все стороны. Тем более, что телефон стоял почти в каждом кабинете. Из горкома в обком. Из обкома в райком. От комсомольцев к пионерам, от тех к коммунистам. Короче — полная информационная эта самая. А когда вернулся Ерасыл с фингалом в пол-лица и ему всё это рассказали, то он,