— Тогда помоги хотя бы понять. Что такого в этом ребенке? От кого он?
— Никто. Ни от кого. И девушка — никто.
— Тогда почему, Марчат? Почему…
— Мне нельзя говорить! Почему ты не слушаешь? А? Мне нельзя тебе говорить. Боги… Амат, Амат. И зачем только ты туда ходила?
— Ты сам этого захотел. Кто просил разыскать телохранителя? Кто рассказал о встрече, на которую мне нельзя приходить? Сначала говорил о наших внутренних делах, потом о доверии ко мне… Как, по-твоему, я могла удержаться?
Вилсин усмехнулся — горько, без веселья. Его мясистые пальцы с силой стиснули колени. Амат отложила трость и прижала ладонь к его сгорбленному плечу. Из-за резных ставень с улицы донесся чей-то визг. Затем все стихло.
— Круглолицый — Ошай. Он приходил, верно? Это он доложил обо мне.
— Еще бы не докладывал. Хотел знать, от меня ты пришла или нет.
— И что ты ему сказал?
— Что не от меня.
— Понятно.
Молчание затягивалось. Амат надеялась, что Марчат заговорит, подарит ей несколько слов, чтобы она могла ухватиться за них, как за соломинку. Тот все молчал.
— Я пошла к себе, — сказала Амат. — Мы это еще обсудим.
Она потянулась за тростью, но Вилсин поймал ее за руку. Его глаза больше не смотрели безжизненно. Страх — вот что в них было. Они словно пропитались страхом. У Амат застучало в груди.
— Не надо. Не ходи домой. Он будет тебя ждать.
Четыре вздоха на двоих они молчали. Амат сглотнула ком в горле.
— Затаись, Амат. И мне не говори, куда спряталась. Заляг на дно недели на четыре. На месяц. К тому времени все будет кончено. Тогда я смогу тебя прикрыть. А до тех тебе грозит опасность — пока они думают, что ты сможешь им помешать. Как только дело будет сделано…
— Я могу обратиться к утхайему. Скажу им, что дело нечисто. К ночи Ошая уже закуют в кандалы, если…
Марчат тяжело встряхнул косматой седой головой, не отводя от Амат взгляда. Она почувствовала, как его хватка ослабла.
— Если это всплывет, меня убьют. И хорошо, если только меня. Может, и еще кого заодно. Невинных людей.
— Помнится, в этом городе была только одна невинная жертва, — поддела Амат и тут же прикусила язык.
— Меня убьют.
Она на миг смешалась, потом высвободила руку и приняла позу согласия. Вилсин дал ей встать. Ногу пронзила боль. А бальзам остался дома. Утрата этого мелкого утешения, как ни смешно, досадила ей горше всего — последняя капля превратила мир в кошмар наяву.
В дверях Амат обернулась, опираясь на разбухшую от влаги трость, и поглядела на начальника. На своего старого друга. Его лицо было каменным.
— Ты проговорился, чтобы я нашла способ их остановить, так?
— Я сглупил. Был расстроен, растерян, чувствовал себя одиноко. — Теперь его голос звучал крепче, увереннее. — Не подумал как следует. А сейчас мне стало ясно, что к чему. Сделай, как я прошу, Амат, и все обойдется.
— Это мерзко. Все равно, ради чего. Мерзко, жестоко и преступно.
— Согласен.
Амат кивнула и закрыла за собой дверь.
3
Весь день в небе было ясно, жарко и душно. Дождь пошел только на закате: в вышине нагромоздились огромные тучи, а их белесая бахрома подернулась розовым, золотистым и зеленовато-сизым. Серая пелена дождя медленно ползла с гор на город, теряя в сумерках праздничные переливы, гоня перед собой порывистый ветер, пока наконец не добралась до брусчатых улиц и черепицы. Там-то, в темноте, и грянуло.
Лиат лежала головой на груди Итани и слушала бурю: сердитый шорох ливня, низкий рокот воды, текущей по мостовым — как у реки в разлив. Здесь, в ее комнате в Доме Вилсинов, дождь никого не пугал. Да и по улицам можно было спокойно пройти. Вот на окраинах — в веселом квартале, у побережья, возле складов — люди были вынуждены прятаться под навесами до тех пор, пока ливень не поредеет и не схлынет вода. Лиат прислушивалась к шелесту воды и сердцебиению Итани, вдыхала свежий запах дождя, смешанный с ароматом их разгоряченных тел. В летних городах даже ночной дождь не охлаждал воздух настолько, чтобы хотелось укрыть наготу.
— Нужно подыскать твоей сетке карниз попрочнее, — проговорил Итани, потыкав пальцем ноги тряпичный узел. Лиат вспомнила, что полог обрушился час-другой назад, и улыбнулась. Близость обессилила ее — руки-ноги стали податливыми и неловкими, кости словно размякли, как у морского существа.
— Я люблю тебя, Тани, — сказала Лиат. Он гладил ее шею. Руки у него были грубыми — крепкими и мозолистыми от работы, — но он умел быть нежен, когда хотел. Она посмотрела на него снизу вверх, оглядела продолговатое лицо и взъерошенные волосы. Итани улыбнулся. В лучах ночной свечи его кожа почти сияла.
— Не ходи сегодня в бараки. Побудь здесь, со мной.
От его вздоха голову Лиат приподняло и мягко опустило вниз.
— Не могу. Побуду еще немного, пока дождь не поредеет. Мухатия-тя следит за мной с тех пор, как ты отправила меня охранять Вилсина-тя. Только и ждет повода, чтобы взъесться.
— Он просто завидует, — сказала Лиат.
— Он не просто завидует. Он еще и распоряжается моим заработком, — произнес Итани с усталым смешком.
— Так нечестно. Ты же умнее его! Знаешь азбуку и счет. И все тебя больше любят, чем его. Надо было тебя поставить надсмотрщиком!
— Будь я надсмотрщиком, меня быстро разлюбили бы. Если б Крошка Кири, или Каимати, или Танани заподозрили, что я урезаю им выручку за опоздания или медлительность, они говорили бы обо мне все то же самое, что сейчас — о Мухатии. Так уж повелось. К тому же мне моя работа по душе.
— Все равно у тебя получалось бы лучше.
— Может, и так, — согласился Итани. — Хотя слишком многим пришлось бы пожертвовать.
Повисла тишина — уже иного рода, чем раньше. Лиат чувствовала, как Итани настороженно затаил дыхание. Он ждал вопроса, ждал, когда она снова примется за свое — и не ошибся.
— А ты спрашивал у Вилсин-тя насчет места?
— Да.
— Ну и?
— Сейчас у него нет ничего на примете, но он постарается узнать поточнее.
— Это хорошо. Ты ему понравился. Просто отлично. — И снова молчание, отчужденность… — Если он предложит тебе должность, ты ведь не откажешься, правда?
— Смотря что предложит, — ответил Итани. — Не хочу делать то, чего не хочу.
— Итани! И когда ты научишься думать наперед? Придется потерпеть. Если глава Дома Вилсинов даст тебе работу, а ты откажешься, второго случая не будет! Одними отказами не проживешь. Иногда надо и соглашаться — даже если не очень хочешь. Если потом это даст тебе то, что ты любишь.
Итани выбрался из кровати и встал. Лиат села. Итани потянулся, стоя к ней спиной, и в ее комнатке сделалось тесно. Стол, конторские книги, стопка брусков туши, листы вощеной бумаги, торчащие между ними бледными языками. Шкаф, где она хранила одежду — и игра мускулов на спине Итани в свете огонька свечи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});