американо. И как будто всё в порядке, и уже кажется, что все это было частью дурного сна.
– Привет, ну, чего ты там? Жив? – обеспокоенный Андрей встретил его уже у порога офиса.
– Да, ложная тревога. Не знаю, что такое со мной было. Мы бодры и веселы. Ну, почти.
– Ты смотри, отлежался бы дома денек, что ли, работа-то никуда не денется.
Отлежаться дома – значит пялиться то на руку, то в потолок, гоняя в голове по кругу всякий мрак. Нет уж, спасибо.
Днем Саша вновь почувствовал легкое покалывание в руке. Он решил, что будет игнорировать зудящую тревогу – а вдруг он просто сошел с ума? Ему это показалось самым верным объяснением и даже как-то успокоило. Ну, сошел, значит, это не в мире творятся странности, а в голове. И пускай – со «съехавшим» собой он справится, а вот с миром вряд ли.
Приняв эту мысль, он закатал рукав рубашки.
Кажется, они назывались незабудками. Россыпь меленьких цветочков, пронзительно-голубых, как весеннее небо, по пять лепестков на каждом. А что, даже красиво.
Боже, только бы не сорваться.
Его затрясло, и отчаянно захотелось замычать что-то невнятное. Кричать Саша не умел – он с рождения был тихий и орал, кажется, всего раз в жизни, в детстве, на каком-то лихом аттракционе в парке.
Он сжал зубы так, что свело челюсть. Он смотрел на эти незабудки, а они смотрели на него – симпатичные, нежные даже, ни в чем не виноватые. Кажется, мама выращивала такие на даче.
Саша выдрал из себя цветы, смял их в руке и выкинул в мусорку под столом. И снова не больно, и на коже осталось лишь красное пятнышко.
К вечеру там уже валялись три выдранных стебелька незабудок. Саша делал это со злостью, с упоением, иногда тихо посмеивался, иногда – пытался не заплакать. Что он теперь такое? Зачем это все?
А вокруг продолжала цвести жизнь, офис гудел: гудели принтеры и компьютеры, гудели человеческие голоса, даже лампы под потолком тоже гудели. Как будто внутри пчелиного улья. Саша обычно отключался от мира и не слышал ничего вокруг. Андрей даже иногда в шутку кидал в него скомканную бумажку, чтобы привлечь внимание. Но сейчас все вокруг стало слишком громко, ярко и раздражающе.
В последний раз Саша дернул незабудку и выкинул ее в мусорную корзину. То-то уборщица удивится, обычно там не водилось ничего интереснее чайных пакетиков. Час «пора по домам» пробил, можно было уходить – наконец-то. Еле дотерпел.
Одна тропинка наискосок, поворот налево, два – направо, семь станций на метро. Дорога через сквер. В своем дворе Саша вдруг остановился: на дорожке теперь было написано что-то совсем уж невообразимое. Там, явно той же палочкой и тем же почерком, было выведено: «Привет! Как дела?»
Вечернее послание нарушало распорядок – Рита всегда оставляла свои «однодневки» по утрам. Но ему отчего-то очень захотелось ответить. Ну и что, что это не чат в соцсети и не эсэмэс? Какая, в сущности, разница, где писать это пресловутое «Привет! Как дела?» или отвечать на него?
Он раздобыл веточку, немного расчистил землю под надписью Риты и начертил ответ: «Привет. Дела плохо». Ну а что? Зато честно.
Легче ему не стало, наоборот, это «плохо» каким-то загадочным образом переползло с тропинки прямо на него, и он всем нутром и всей кожей ощутил: действительно плохо. Опять захотелось замычать. Или даже зарычать. Под рубашкой снова зашептались незабудки – его непрошеное «чудо». Сколько вас там еще, когда вы уже закончитесь?
Ночью прошел дождь. Засыпая, Саша слышал, как за окном стучат и шелестят капли. Значит, сейчас смоет все вопросы и ответы, и он уже не узнает, что придумала бы Рита на его короткое «плохо». А она бы непременно что-нибудь придумала. Может, рассказать ей про эти дурацкие цветы? Сумасшедшим нужно держаться ближе друг к другу – в этом он был уверен.
Проведя утром все положенные ритуалы, повыдирав из себя незабудки и даже растоптав две из них, Саша перепрыгнул ступеньку на первом этаже и вышел во двор.
Утро вышло свежим и умытым, на деревьях поблескивали капли, пахло сладостью. Солнечно. После ночного ливня всегда кажется, что что-то в мире оказалось исправлено, подкручена какая-то невидимая вселенская гайка и теперь стало больше порядка. Саша даже улыбнулся – он любил порядок.
На удивление, его вчерашнее послание дошло до адресата.
«Когда плохо – нужно дышать и дарить цветы».
Вот же… И как она только успела прочитать? И почему снова про цветы, она что-то знает?
Дышать и дарить. Дышать и дарить. Да ну все к черту!
Саша пошел в сквер, уселся на лавочку (точнее, на рюкзак – было мокро) и стал ждать. Люди шли мимо и шуршали легкими курточками и пакетами, топали башмаками. Голуби, эти летающие крысы, паслись небольшими стадами, что-то курлыкали и клевали землю. От скамеек, стоявших на солнце, шел пар – дождь возвращался в небо.
Наконец, чуть кольнуло под рубашкой. Теперь незабудки появлялись быстрее и сразу в нескольких местах, не было ни зуда, ни боли. Кажется, Саша начинал привыкать.
Он сорвал распустившийся цветок – всё смотрел на синие лепестки и даже, кажется, был спокоен. Они красивые. Милые какие-то. Дышать.
И дарить. Поднявшись со скамейки и сделав над собой усилие – ему всегда было нелегко подойти к кому-либо, – он протянул незабудку проходившей мимо женщине. Обычная, средних лет, вот она спешит по своим делам, несет по улицам озабоченное хмурое лицо.
– Простите. Вот, это вам. Просто так.
Сперва хмурое лицо стало еще более хмурым: женщина сдвинула брови и сжала губы, заподозрив неладное. Но потом, решив что-то для себя, она приняла протянутый цветок и даже улыбнулась Саше:
– Ой, спасибо, молодой человек.
Она коротко кивнула и поспешила дальше по дорожке сквера, унося дальше свою незабудку и посветлевшее лицо.
Саша хмыкнул, на сердце стало приятнее. Ну надо же. Все-то эта Рита знает.
И с этого момента все переменилось, с этого самого утра, когда дождь поднялся обратно в небо. Следуя инструкции, Саша дышал. Всякий раз, как он чувствовал новую пробившуюся незабудку, он вбирал в себя много-много воздуха, задерживал дыхание и медленно выдыхал. А потом срывал цветок и дарил его – тому, кто попадется под руку.
Саша стал расцвечивать незабудками коллег и случайных прохожих. И хоть некоторые не снимали своих хмурых лиц, лишь недоумевая, многим это пришлось по душе. Не знают же они, откуда эти незабудки появились, в самом-то деле.
– Ой, Сашуля,